Шахматист - Лысяк Вальдемар - Страница 5

5

Батхерст усмехнулся, дав жестом понять, что считает вопрос решенным.

— Все в порядке.

Кэстлри сделал краткий перерыв, чтобы допить вино.

— Теперь перейдем к филадельфам. Эта организация вне всяких подозрений. По словам д'Антрагю, существует несколько конспиративных обществ с таким названием: одно во Франш-Конте, другое в Италии, и еще одно, хотя не исключено, что связанное с каким-то из предыдущих, в Великой Армии[26]. Последнее нас больше интересует, поскольку его целью является военное поражение Бонапарта. Это своеобразные масоны внутри французской армии. А чтобы было еще остроумней, как утверждает д'Антрагю, в 1795 году, кажется первого сентября, корсиканец во время тайной церемонии в лесу Фонтенбло был принят в организацию Франкс-Жюгс, которая впоследствии стала одной из колыбелей филадельфов.

— Это и вправду забавный анекдот, — сказал Персеваль, — но меня больше интересует, кто руководит филадельфами, устраивающими заговор в Великой Армии?

— Роялисты, которые служат Бонапарту, но предпочли бы Людовика XVIII[27]. Во главе их стоит штабной офицер высокого ранга, полковник или генерал из непосредственного окружения корсиканца.

— Неужели, милорд, вам не известно, кто это?

— Этого не знал и сам Питт. Этот человек общался с нами посредством д'Антрагю. Связным был гражданский эмиссар. Впрочем, это не имеет значения. Важно то, что глава филадельфов берется с помощью своих людей захватить генеральный штаб Великой Армии и штабы корпусов, но при условии, что Даву, Савари и их люди[28] будут сняты в официальном порядке. В официальном порядке, это значит: их должен снять Бонапарт. Вся штука заключается в том, что оба этих господина имеют привычку ставить к стенке или вешать даже за малейший признак нарушения субординации относительно корсиканца, и очень часто — без суда. Одни их имена вызывают мороз по коже у рубак, что прошли Маренго и Аустерлиц. Даву расстреливает даже квартирмейстеров, которые вовремя не доставили бинты для раненых! Если бы император вдруг снял их со своих постов и посадил под арест под любым предлогом, филадельфы могли бы приступить к делу без таких опасений. Так вот, наша задача заключается в том, чтобы дать им такого Наполеона, который это сделает. Сразу же после подмены глава заговора обратится к двойнику и покажет знак, по которому тот его узнает. Как видите, нам даже не нужно знать имени этого человека.

— Тогда нам нужно знать имя связника, который сообщит главе филадельфов, что замена была проведена. (Персеваль)

— Правильно, — Кэстлри с откровенным восхищением поглядел на Персеваля. — Нам оно известно. То есть, оно известно д'Антрагю и мне. Третьим лицом с нашей стороны, которому будет известно это имя, будет командир оперативной группы.

— А мы не достойны? (Батхерст)

— Вы еще не приняли предложения, это во-первых. А во-вторых, господа, вы и не должны знать его имени. Могу вам лишь сказать, что, скорее всего, этот человек будет присутствовать при подмене, поскольку это конный егерь из личной охраны Бонапарта, офицер, который, чтобы находиться поближе к корсиканцу, надел мундир простого солдата. Сам факт, что филадельфам удалось поместить его на этот пост, свидетельствует, что они обладают большими возможностями.

Батхерст откинулся в кресле, недоверчиво качая головой.

— Вполне возможно, Роберт, что они и обладают такими возможностями, но с головами у них не в порядке. Глупцы! Они верят, будто им удастся вернуть трон Бурбону с помощью пистолетов! Да легче было бы заставить Землю крутиться в обратную сторону! Французы не желают восстановления белых лилий, и без вооруженной интервенции такое никогда не произойдет. Даже если бы нам и удалось осуществить свою безумную забаву, то, клянусь Богом на небесах, через пару десятков часов все эти филадельфы (Батхерст презрительно цедил слова) будут болтаться в петлях!

— Наверняка, дорогой мой, но к этому времени наши люди уже загрузят корсиканца на корабль и, самое позднее, через месяц после этого, мы примем посылку в Лондоне. Говоря иначе, мы будем иметь Наполеона в качестве заложника и будем диктовать условия. Причем — в качестве правительства, поскольку виги тут же уступят нам место, а народ засыпет нас цветами. В Париже, тем временем, сделается сплошной бардак, там все потеряют головы, Даву с Савари уже будут в могиле, а семья императора, лишенная своего мозга… Нет, мы не казним его, но и не выпустим. Посадим его, словно дикого зверя, в какую-нибудь клетку, и для него это будет хуже смерти. После чего, поторгуемся, заставим Францию отступить с некоторых территорий, и вообще, заставим делать все, что только придет нам в голову. Ценой будет его голова. Впрочем, обо всем этом говорить еще слишком рано. Имея его в руках, мы будем владеть козырной картой, которая побьет любое сопротивление французов, поскольку для них будет делом чести, священной национальной обязанностью — освободить его! Поэтому и они, и он согласятся на все. И теперь нам предстоит выбрать: решиться на эту, как ты, Генрих, выразился, забаву, или продолжать питаться иллюзией военной победы и вкладывать миллионы в эту коалицию евнухов, которых он режет словно лиса кур. Короче говоря: никакого выбора у нас не остается, только похищение.

— Ужасно просто! — повторил Батхерст.

— Генрих! — уже второй раз за вечер Кэстлри повысил голос. — До сих пор, твое участие в дискуссии ограничилось единственным предложением убийства и несколькими насмешками. Может, ты предложишь что-то лучшее?

— Пока что не могу. Но не могу понять и того, что ты столь серьезно относишься к фантазиям девчонки, которой удалось обвести вокруг пальца больного Уильяма, и вот теперь строишь мечты будто мальчишка, играющий в рыцаря спящей красавицы и убивающий драконов! Эта штука никогда не удастся, она попросту невозможна!

— Ошибаешься. Слово «невозможно» следовало бы вычеркнуть из словаря. Раз уже мы занимаемся корсиканцем, то ровно десять лет назад он сам это доказал. Когда он встал во главе банды голодных оборванцев, которую, исключительно ради шутки, назвали Итальянской армией. Все, даже люди, отдающие ему приказы, говорили, что невозможно, чтобы он изгнал австрийцев из Италии, и в категориях здравого рассудка они были правы. Только он, не прошло и года, прикрепил Италию к французскому седлу, перед тем сделав ее кладбищем для нескольких австрийских армий. Если бы Колумб поверил, что невозможно, а потом Кортес и остальные… Нет, Генрих, пускай «невозможно» идет к чертовой матери. Только те, кто не терпит этого слова, побеждают!.. Впрочем, нас здесь трое, я пригласил вас затем, чтобы мы решили…

Оба, Кэстлри и Батхерст вопросительно глянули на забытого Персеваля. Тот, с невозмутимым спокойствием, заявил:

— Это азартная игра, но игра это нечто такое, что можно или проиграть, или выиграть. Тот, кто вступил в игру, всегда должен учитывать возможность проигрыша, но тот, кто не играет, вообще никогда не выигрывает. Не знаю, сколько здесь можно проиграть, если только не считать вложенных сумм; возможно, и немного, а, может, и политическую репутацию, если слухи о проигрыше разойдутся в обществе. А вот выиграть можно очень многое. Но, чтобы иметь возможность высказать собственное мнение, мне хотелось бы ознакомиться с подробностями плана. Мне известно, что Уильям имел некого двойника, но он не знал, как осуществить подмену. Впрочем, я думаю, что он и не посвящал этому много внимания, рассчитывая на коалицию. Из твоих же слов, милорд, я делаю вывод, что план ты разработал. Каким же образом можно будет заменить Бонапарта двойником?

— С помощью «Шахматиста» фон Кемпелена, — ответил на это Кэстлри. — Полагаю, господа, что вы помните этот гениальный автомат?

Воцарилось молчание, подчеркиваемое шипением догорающих дров. Кэстлри, видя изумленные лица остальных, усмехнулся, поднялся, подошел к камину, чтобы подкинуть поленьев, после чего спросил:

вернуться

26

Информацию и источники, касающиеся филадельфов, читатель найдет в конце этой книги.

вернуться

27

Людовик де Бурбон, граф Прованский (1755–1824). Изгнанный революцией в эмиграцию, он ездил по Европе, собирая вокруг себя роялистские силы.

вернуться

28

Даву располагал собственной армейской полицией, Савари же контролировал работу личной охраны Наполеона.