Философ - Келлерман Джесси - Страница 54

Пока ты предаешься грезам, ее сотовый начинает издавать могучие трубные звуки. Ты спускаешься с небес на землю, смотришь на экранчик: Андрей. Муж? Сын? Сутенер? Да кто ж его знает. Ты ждешь, пока телефон не перестает звонить, потом просматриваешь пропущенные вызовы.

Их шесть.

Это плохо. Называла она кому-нибудь имя человека, который платит ей шестьдесят долларов за уборку дома? (А она вообще его знала, имя-то?) Имеется у нее записанный график работ? И легко ли его найти? Ответить на эти вопросы ты не можешь, надеяться как-то изменить обстоятельства, которые проистекут из ответов на них, – тоже, поэтому выкинь их из головы и сосредоточься на том, что способен контролировать. И ты отключаешь телефон.

Десять тридцать две вечера, ты выбиваешься из графика. Хорошо хоть проспал только три часа, а не четыре и не пять. Тебе необходим запас времени. А постоянство усилий позволит тебе не думать о том, что ты сделал, – не обращать особого внимания на альтернативу, которая предстает перед тобой, когда ты приходишь на кухню, чтобы заняться сборкой картонных коробок: на телефон. Посмотри на него. Ты все еще можешь снять трубку и набрать номер. Можешь ли? Нет. Уже нет. Хотя не исключено, что они все поймут, если ты расскажешь, каким безумным было его лицо, как он ткнул тебе в горло пистолетом. Пистолет-то был не заряжен, но ведь он мог броситься на тебя сзади и задушить или… или… или – да, вот именно: он мог ударить тебя подставкой для книг. Или кочергой. Все же было возможно, а говорить ты умеешь, всегда умел; сними трубку; это будет так легко, верно? – и избавит тебя от стольких трудов, от таких усилий. Но если ты этого не делаешь, значит, ночь твоя только начинается.

Пошли дальше.

Собрав коробки, ты оттаскиваешь две в библиотеку, наполняешь каждую разодранными книгами – не доверху, книги наружу лезть не должны, но так, чтобы коробки не показались слишком легкими, если кто-нибудь примется их ворочать. Что вряд ли случится. С какой стати? Ты должен верить, что никто к ним и близко не подойдет. Запечатав их клейкой лентой, ты пишешь на одной маркером КНИГИ ИЗ ГОСТИНОЙ, а на другой КНИГИ ИЗ ХОЗЯЙСКОЙ СПАЛЬНИ.

И трусцой бежишь по улицам, под тихим снегом.

Фургончик стоит там, где ты его оставил, но сердце твое замирает: парковочная квитанция. Как это возможно? Ты ведь изучил все таблички на стоянке. Вот именно, изучил. И тут ты понимаешь – это не квитанция, это рекламная листовка ресторанчика, предлагающая две порции закусок по цене одной. Ты гневно рвешь ее в клочья, решив, что ноги твоей в этом ресторане никогда не будет.

Для женщины, зарабатывающей на жизнь уборкой, в машине ее царит черт знает какой бардак. Остановившись под козырьком заправочной станции, окруженный занавесками снега, ты избавляешься от ее барахла: так и не вскрытых банок содовой, заляпанных жирными пятнами газет. Чтобы откинуть задние сиденья, тебе приходится несколько раз подергать спинки, зато в результате ты получаешь грузовой кузов, пустой и ровный. Ты платишь за бензин и покупаешь два пластмассовых деревца – два освежителя воздуха «Королевская сосна».

Как ни образцово провел ты мумификацию, вонь в библиотеке, похоже, усилилась. Присев у ее тела на корточки, ты ощущаешь очередной рвотный позыв. Подсунь под нее руки. Черт, не ухватишься – лента слишком скользкая и натянута слишком туго. Сам виноват, уж больно ты старательный. Необходима ручка, и ты сооружаешь ее из той же ленты, черпая вдохновение в витых бумажных ручках пакета из книжного магазина. Потом осторожно тянешь за ручку – тело слегка прогибается, но меньше, чем ты ожидал, – на пробу подергиваешь ее. Держится.

Пошли дальше.

Вдохни поглубже, открой дверь библиотеки, вытащи ее в коридор, оттуда в гостиную, и по другому коридору, и через кухню к крыльцу для слуг, тут хоть линолеум помогает, ты выволакиваешь ее наружу, спускаешь по мерзлым ступеням, и она с глуховатым «ххуп» падает в снег. Негнущимися пальцами ты выкапываешь из кармана ключи от фургончика, отпираешь и поднимаешь дверцу багажника. Потом садишься на бампер, наклоняешься, ухватываешься за ручку и, точно гребец, откидываешься назад, изгибая тело и шею вбок, ты слишком высок, черт тебя подери, но тебе это почти удается, и, когда половина ее тела оказывается в кузове, ты осторожно выбираешься из фургончика через пассажирскую дверь, торопливо огибаешь его и заталкиваешь в кузов все остальное. Вот уж не думал, что это так трудно. Она далеко не так поворотлива, как тебе хотелось бы, тяжелая, закоченелая. Ты опускаешь дверцу багажника и, не закрыв ее полностью, отправляешься за второй порцией.

С ним все идет лучше некуда, пока на крыльце ручка не рвется и ты не летишь вверх тормашками в снег. Времени на изготовление новой нет, ты поднимаешься на крыльцо и стягиваешь сверток вниз, на землю, а там приседаешь на корточки, подсовываешь под него руки, холод обжигает твою оголившуюся спину, поясница запевает йодлем, но ты встаешь и разворачиваешься, пошатываясь. А дверца-то и закрыта. Какого… спрашивается, ты не оставил ее поднятой? Приходится снова бросить его. И, открыв багажник, снова присесть и снова поднять, не обращая внимания на боль. Ты укладываешь его в кузов, криво, но тебе сейчас не до эстетических тонкостей, ты на открытом месте, на виду, и потому обводишь взглядом окна соседей, вот оно, чудо, – все еще темные. Сбегай в библиотеку и принеси третье одеяло. Оно накрывает их обоих, хотя, на твой взгляд, что там под ним – совершенно очевидно. Чтобы разрешить эту проблему, ты снова идешь в дом и забираешь из нижней спальни подушки. Они отлично заполняют промежуток между телами, получается не два бугра, а ровная, сплошная масса, что-то вроде надувного матраса. Хотя зачем тебе везти в машине надутый матрас, ты и понятия не имеешь. Ладно, если полезут с вопросами, отговоришься тем, что тебе потребовалось мягкое основание для коробок с книгами, которые ты скоро водрузишь поверх трупов, – иначе коробки подпрыгивали бы на ходу, с риском для их содержимого. Ты мысленно проговариваешь это объяснение, для практики.

Первая коробка в кузов влезает, но впритык к потолку. Тебе приходится практически вбивать ее, и тут ты соображаешь, что, заполнив весь кузов, перекроешь зеркало заднего обзора. Это и при нормальных обстоятельствах плохо, а при твоих – смертельно опасно. Быстро прикинув нужный тебе объем, ты возвращаешься в дом и собираешь все пластиковые пакеты, какие накопились у тебя за день хождения по магазинам. Потом усаживаешься, скрестив ноги, на пол, вспарываешь кухонным ножом твои красивые коробки и перегружаешь книги в пакеты, завязывая их ручки двойными узлами, чтобы ничего не вывалилось. Все девятнадцать пакетов ушли – кроме бумажного, в котором карта. Ты уже разговариваешь сам с собой. Выглядит это как по-любительски организованный переезд на новое место, но ведь тебе именно такое впечатление и требуется. И ты мысленно хвалишь себя.

Да, нужно еще сделать что-то с пришедшим в полную негодность ковром.

Но это не сейчас. Кухонные часы показывают десять минут второго. Ты еще раз принимаешь душ, надеваешь новую зимнюю одежду, укладываешь в твой (ее) вещмешок перемену одежды и пару новых туфель, так пока и оставшихся в мягкой тряпичной сумке с завязками наверху.

Лопата. Пакет с картой, в который ты суешь ее бумажник, сотовый и документы обоих. Жидкость для зажигалки и спички. Мешки для мусора. Рюкзак. Содовая. Журнал рыболова. (Почему бы и нет?) Нож – да, это, пожалуй, мысль хорошая. Ты напяливаешь уже одиннадцатую за нынешний день пару латексных перчаток и переносишь все в машину. Ветер срывает снег с ветвей. Застегни молнию на парке. Лопата засовывается под край одеяла, мешки для мусора забрасываются в кузов, все остальное – на пол перед пассажирским сиденьем. Готовый к дальней дороге, ты усаживаешься за руль и едешь на север.

Почти в самом начале пути ты бросаешь взгляд на спидометр и с удивлением обнаруживаешь, что стрелка его подкрадывается к восьмидесяти. Идиотизм, особенно на такой дороге. Так с нее и слететь недолго. Ты строго, как полицейский (ха-ха-ха), выговариваешь себе и сбавляешь скорость – в результате поездка затягивается. Появляются и стихают радиостанции, все передают одно и то же – любимую музыку отпускников. Из магнитофончика машины торчит, наполовину высунувшись, кассета. Поколебавшись немного, ты вдвигаешь ее, однако при первых же полившихся из динамиков звуках волосы твои встают дыбом – это та самая мелодия, которую она напевала. Ты выщелкиваешь кассету и швыряешь в окно. Лучше уж жить в тишине. Тебе не привыкать.