Планета №6 - Антонов Антон Станиславович - Страница 27

Поражение Ямагучи в поединке с дальнобойщиком показало, что в подготовке лучшего и любимого ученика Кусаки далеко не все в порядке. И если сэнсэй будет постоянно отвлекаться на противодействие людям, которые желают его убить, то велика вероятность, что ученик не успеет набрать форму до начала состязаний. И тогда позора не миновать.

Деревня была в этом случае самым лучшим пристанищем. Здесь никто не разыщет сэнсэя и его ученика даже с собаками. Конечно, появление в деревне двух странных азиатов – одного старого и маленького, а другого молодого и огромного – не останется незамеченным, но разговоры об этом далеко за пределы селения тоже не уйдут. Да и вообще народ тут ничем, кроме самогонки, не интересуется.

Об особенностях быта русской деревни гостям рассказала Женя Угорелова, которая была в курсе всего, что творится на свете, да и с Толиком успела плотно побеседовать. Люба перевела ее слова для Ямагучи, тот объяснил все сэнсэю, и сэнсэй согласился.

Весь вечер он наслаждался тишиной и покоем и даже на девушек перестал ворчать, хотя Евгения опять начала отвлекать Ямагучи от мыслей о боевом мастерстве, блуждая по деревне в чем мать родила. Старушки, глядя на нее, крестились, а молодых людей, для которых, собственно, и предназначалось представление, в деревне не оказалось. Тридцатипятилетний Толик был самым младшим среди односельчан.

Как оказалось, этот Толик был не дурак и знал, куда везти приглянувшуюся ему девушку. Он, как выяснилось, просто шутил, угрожая, что из ревности будет лупить Евгению как Сидорову козу. В этой деревне ревновать было не к кому.

Евгения, однако, таких шуток не понимала и ближе к ночи ее застали за интимной беседой с цепным псом. То ли она хотела натравить его на вероломного шофера, то ли еще чего-нибудь, но только уговаривала она его долго. Пес, однако, отнесся к притязаниям девушки равнодушно, и Евгения, не спросив у хозяина, отпустила его побегать.

Утром, выглянув из дома с первыми петухами, Толик застал во дворе дивную картину. Перед будкой на охапке сена спала сладким сном нагая и прекрасная Евгения с собачьим ошейником на шее. Цепь, которая тянулась к будке, мелодично позванивала, когда девушка ворочалась во сне.

Пес, отчаявшийся истребовать назад свое имущество, без задних ног почивал неподалеку. А напротив, под вишней, которая в пору цветения очень похожа на сакуру, пребывал в неподвижности коленопреклоненный Ясука Кусака, который не мигая смотрел мимо будки, девушки и собаки на восходящее солнце.

36

Молодой врач областной психиатрической клиники где-то к западу от Волги остался безымянным и сгинул в безвестности, поскольку упустил уникальный шанс. Он мог бы написать на материале пациента Ивана Доева не только диссертацию, но даже целую книгу, на которую ссылались бы потом многие поколения психиатров, но он хотел только одного: лечить людей.

А вот молодой врач Московской центральной психиатрической клиники № 1 Денис Поронайский своего шанса не упустил.

Он утверждал, что его фамилия происходит от названия города Поронайск на Дальнем Востоке, но злые языки увязывали эту фамилию с названием одной известной психической болезни и называли Дениса не Поронайским, а Паранойским.

Те же злые языки намекали, что у доктора Поронайского отмечаются явные признаки упомянутой болезни в форме мании величия – и так далее в том же духе на тему «Врачу, исцелися сам».

Молодой доктор, однако, был уверен, что злые языки лгут. Он действительно мечтал о славе, но разве это зазорно? Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Плох тот писатель, который не мечтает о полном собрании сочинений.

Денис Поронайский мечтал об одной единственной книге, но такой, которая прославит его на весь мир и сделает безвестного доктора медицинским светилом первой величины.

Калмык, вообразивший себя самураем и помешавшийся на мысли о харакири, показался ему хорошим материалом для такой книги.

А поскольку Поронайскому покровительствовал зам. главного врача Кащенки, Денису было нетрудно устроить перевод Ивана Доева из областной психушки в самый знаменитый сумасшедший дом страны.

Когда Доева доставили в пятое отделение Канатчиковой дачи, его новый лечащий врач был занят. Он отбивался от медсестры Анжелы Обоимовой, которая опять начала пренебрегать приказом заниматься любовью только в свободное от работы время.

Поронайский был хороший семьянин и к внебрачным связям относился неодобрительно. Но Анжела не хотела слушать разумных доводов, поскольку в голове у нее сидел ненасытный космический Наблюдатель, который ехал крышей на удовольствиях.

В минуту просветления он восстановил канал связи с коллегами на орбите и получил от них нагоняй, который завершился очередным приказом вернуться на борт. А через некоторое время пришла радиограмма еще более грозная. По каналу телеметрической информации собратья провели полную проверку психического здоровья Наблюдателя и установили, что он вполне вменяем и способен отвечать за свои поступки.

Автоматика не врет, и по результатам этого обследования можно было сделать только один вывод: Наблюдатель чудит исключительно из вредности. То, что эротические наслаждения превратились для него в нечто вроде наркотика, не могло служить оправданием и даже смягчающим обстоятельством точно так же, как алкогольное или наркотическое опьянение не служит смягчающим обстоятельством для хулигана или убийцы.

А тем временем показания телеметрической системы неопровержимо доказывали, что Наблюдатель на планете Наслаждений совершает гораздо более серьезное преступление, нежели хулиганство или даже убийство. Он злонамеренно вмешивается в психику аборигенов, и, судя по всему, это уже повлекло тяжкие последствия.

Сообщение, которое получил Наблюдатель, гласило, что коллеги возбудили против него дело о нарушении закона о неприкосновенности личности, девятнадцати статей Устава и тридцати четырех пунктов инструкции, и по совокупности преступлений ему грозит наказание в виде лишения тела навечно.

Если перевести на человеческий язык, то это хуже, чем пожизненный эцих с гвоздями или двадцать лет повешения условно.

А по меркам собратьев ничего хуже этого вообще нет на свете.

Немудрено, что, получив это сообщение, Наблюдатель немедленно протрезвел и вынудил Анжелу Обоимову прекратить атаку на добропорядочного доктора Поронайского.

В результате доктор получил возможность заняться своим самым ценным пациентом, который как раз знакомился с соседями по палате.

Прежде всего он обратил внимание на Воплощенного Духа Цоя, с которым они были в чем-то похожи. У них даже завязался разговор. Анаши Кумару говорил по-японски, Дух Цоя отвечал ему по-казахски, а остальные очень заинтересованно слушали, считая, что двое узкоглазых беседуют по-корейски.

К слову сказать, у обоих азиатов были вполне широкие глаза, и в этом нет ничего странного, поскольку и японцы, и казахи – это продукт смешения монголоидов с европеоидами, о чем тут же доложил присутствующим профессор-китаист Шендерович.

Он хоть и не изучал японский язык специально, но узнал его сразу, ибо плох тот филолог, который не способен узнать язык по характерным сочетаниям звуков, произношению и ритмике текста.

А профессор Шендерович хоть и сошел с ума, но оставался при этом хорошим филологом. И к тому же знал китайские иероглифы, которые ничем не отличаются от японских.

«Откуда ты?» – написал он на листке бумаги, и самурай тотчас же ответил письменно:

«Из Иокогамы».

Профессор не сумел расшифровать имя собственное, потому что иероглифы в Японии и Китае читаются по-разному, но ему было достаточно и того, что новый пациент вообще умеет читать и писать иероглифы.

– Если хотите знать мое мнение, – обратился Шендерович к доктору Поронайскому, – этот человек – самый настоящий японец.

Однако Поронайский вовсе не хотел знать мнение психа, которого лечили здесь от навязчивой идеи китаизации всей планеты.