Сироты Цаво - Шелдрик Дафни - Страница 21

— Это могла быть кобра, — сказал Дэвид.

Мы решили сделать последнюю попытку спасти зверьку жизнь, вспрыснув ему противоядие. Я быстро приготовила все необходимое, и Дэвид ввел виверре внутримышечно довольно большую дозу вакцины, поскольку, чем меньше жертва укуса, тем, естественно, выше концентрация яда.

Примерно через полчаса Шанель пришла в себя, пошевелилась и слабо мяукнула. Я снова взяла ее на руки и возблагодарила бога за то, что зверьку, несомненно, стало немного лучше. Я провела с виверрой большую часть ночи, время от времени стараясь заставить ее выпить хоть немного молока. Хотя у Шанель был еще один приступ, к утру ей стало заметно лучше — она могла даже стоять. Нас весьма ободрили хорошие симптомы, и мы решили, что Шанель уже на пути к полному выздоровлению, но в полдень она неожиданно потеряла сознание и умерла у меня на руках.

Дэвид так и не понял, в чем причина странной болезни Шанель. Мы еще раз внимательно перечитали все, относящееся к бешенству, и, рассуждая о причинах ее гибели, пришли к выводу, что не можем исключить этот вариант. Мы обратились за советом к доктору в Вои, но он также не смог сказать нам ничего определенного и порекомендовал отправить трупик Шанель в Найроби на исследование, что мы и сделали. Большим облегчением для нас был отрицательный ответ.

Еще много дней после смерти Шанель Спайс ходил как пришибленный: он был по-настоящему несчастен. И это понятно, ведь до сих пор они не разлучались ни на минуту. Его долгий, непрерывный вой просто разрывал нам сердца, но я ничего не могла придумать, чтобы отвлечь его от тоски по сестре. Время, однако, залечивает все. Спайс в конце концов примирился с потерей сестры и успокоился.

Став взрослым, Олд Спайс превратился в великолепное животное размером со среднюю собаку, с короткими, круглыми и белыми по краям ушами, черными глазами и белой мордочкой. Тело его покрывала жесткая темносерая шерсть с разбросанными то тут, то там черными пятнами; хвост был длинный, острый и разрисован черными поперечными полосами. Особенно поражала его черная грива, идущая вдоль хребта, которая становилась дыбом, если Спайс почему-либо тревожился или сердился.

Очень скоро он начал демонстрировать присущую всему племени виверр скрытность и днем, чтобы поспать, забивался в густые заросли кларсдендрона в дальнем конце сада. Теперь ему разрешалось свободно бродить по ночам, по с первыми лучами солнца Спайс начинал проявлять беспокойство и скрывался в густом кустарнике. Там он и засыпал до самых сумерек, до тех пор пока я не выходила и не звала его. Через несколько минут в кустах раздавалось шуршание листьев и появлялся зевающий Спайс с совершенно сонными глазами. Он был очень привязан ко мне, несколько меньше к Дэвиду, робок и даже пуглив по отношению ко всем остальным. Свою любовь Спайс демонстрировал, тыкаясь мне в руку носом; при этом он бешено работал передними лапами до тех пор, пока не начинало казаться, что рука у меня вся искромсана.

Ночью Спайс становился сплошным сгустком энергии и, вскакивая на кровать, пытался заставить нас принять участие в его играх. Мы, очевидно, казались ему ленивыми и довольно скучными субъектами, ибо спали тогда, когда он был наиболее активен. Дверь спальни мы всегда оставляли приоткрытой, так что Спайс мог по желанию свободно входить и выходить, но прежде чем удалиться на день в свой кустарник, он наносил нам прощальный визит и, желая доброй ночи, забирался на короткое время в постель.

Когда зверек жил в доме, нам не составляло никакого труда приучить его к аккуратности. Пока Спайс был маленьким, он, как и любой котенок, пользовался ящиком с песком, а позже, когда начал проводить большую часть времени на воле, сам подбирал себе необходимые местечки.

Спайс был неприхотлив и любил все, что ели мы сами. Больше всего ему нравились цветная капуста, сыр и бананы. Однако зверек с удовольствием ел также мясо, любые фрукты, хлеб с маслом и яйца. В дополнение к этому столу он сам ловил ящериц и жуков, не брезгуя и птицами. Если в ночных поездках кто-нибудь случайно подбивал птицу, то се всегда торжественно преподносили Спайсу.

Пищу зверьку я обычно оставляла на ночь в большой тарелке, которую ставила на камни. К утру она была пуста.

У Спайса была одна слабость — он обожал любые сильные запахи, особенно лосьона «Олд Спайс», которым Дэвид пользовался после бритья; этот запах доводил виверру просто до экстаза. Всякий раз, когда Дэвид отвинчивал пробку, Спайс начинал прыгать около него, безуспешно пытаясь добраться до источника чарующего запаха. Иногда за хорошее поведение он награждался каплей лосьона, которую стряхивали на его шубку. К несчастью, у зверька отсутствовала способность различать приятные и неприятные с нашей точки зрения запахи. Иногда он появлялся ночью благоухающий дикими цветами и свежей зеленой травой, а в другой раз приносил с собой такой невыносимый аромат, что вынуждал меня вставать с постели и отмывать его от той гадости, в которой он валялся в ту ночь.

Засуха

К концу сухого сезона 1961 года положение носорогов в районе Ати снова стало бедственным. Из результатов вскрытия, проведенных в предыдущем году, мы знали, что основная причина падежа объяснялась недостатком пищи в этом районе. Дожди шли редко, кустарник дал слабые побеги. Каждый кустик был объеден почти до самой земли, так что оставался лишь пенек. Недостаток воды в парке вынудил стада слонов держаться у реки, отчего растительность, естественно, страдала еще больше. Каждый день наши патрули приносили удручающие известия об умирающих носорогах. Эти данные глубоко огорчали нас, ибо черные носороги быстро исчезают в Африке, а парк Цаво оставался одним из последних их убежищ.

По какой-то не очень понятной причине многие считают носорога непривлекательным, опасным и совершенно несимпатичным животным. На самом деле его следует гораздо больше жалеть, чем бояться. Природа обидела носорога, наградив очень слабым зрением. В местах, где на него разрешена охота, носорог живет в обстановке постоянного страха перед врагом, который может подкрасться к нему невидимым. Становится понятным, почему он яростно бросается в атаку на каждый подозрительный звук. Это самозащита, а не агрессия. В неволе носороги всегда ведут себя спокойно и дружелюбно и даже взрослые особи легко поддаются дрессировке.

Донесения о бедственном положении носорогов в районе Ати заставили Дэвида принять решение выехать на место, чтобы определить, что можно сделать для их спасения. Конечно, мы взяли с собой Спайса и, как только лагерь на берегу реки был разбит, натыкали около нашей палатки веток, решив, что они послужат для него спальней. Затем открыли корзинку и пригласили Спайса в его дом, но зверек, бросив быстрый взгляд на плоды наших трудов, не пожелал здесь обосноваться, неторопливо направился в противоположную сторону и скрылся в кустах у реки. Когда наступили сумерки, я сходила за ним и принесла обратно в лагерь. Сперва Спайс вел себя беспокойно на новом месте, но вскоре утихомирился, с аппетитом съел свой ужин и занялся обследованием окрестностей.

Рано утром следующего дня я опять пришла за ним, решив убедиться, что он вернулся на то же место. Увидев зверька спокойно спящим после ночного похода, я вернулась в лагерь и занялась делами.

В этот день мы проехали вдоль реки на машине и своими глазами увидели ту трагедию, о которой докладывали объездчики. Положение носорогов в этом районе было действительно тяжелым, доклады не преувеличивали его. Мы встретили нескольких шатающихся от слабости и покрытых черными пятнами носорогов, а позже наткнулись на одного из них, который уже не мог стоять, и лежал под палящим солнцем. Сил у него хватало только на то, чтобы тихо фыркать, и он лишь слабо дернул головой при нашем приближении. Мы нарезали веток и попытались накормить его, но носорог уже потерял всякую волю к жизни и вскоре испустил дух.

В другой раз мы с болью наблюдали, как старый носорог пытался собрать силы, чтобы взобраться на берег после водопоя. Каждый шаг требовал от него таких усилий, что, выбравшись, наконец, наверх, он был уже не в состоянии двигаться.