Версальский утопленник - Паро Жан-Франсуа - Страница 47

— А вы случайно не запомнили имен певчих из королевской часовни, принимавших участие в ваших опытах?

Ироническая улыбка, игравшая на устах Месмера, свидетельствовала о том, что Николя не удалось одурачить эмпириста.

— Могу ли я, господин маркиз, поинтересоваться, зачем они вам? Вы намерены проверить истинность моих утверждений?

— Нет, что вы! У меня и в мыслях не было ничего подобного. Я всего лишь хотел узнать, какие ощущения испытали эти лица… назовем их особенными. Сам я не чужд музыке, но я не знал, что и в нашем королевстве есть особенные. Видите, куда заводит меня мое увлечение!

— Что ж, попробую удовлетворить ваше любопытство. А на каком инструменте вы играете?

— На бомбарде, инструменте моей родной провинции.

На этот раз Николя не солгал, однако готов был поклясться, что доктор, увидев, как предполагаемая добыча от него ускользнула, остался крайне недоволен. Месмер встал, вышел из комнаты и вскоре вернулся с листком бумаги с искомыми именами. Николя поклонился и вышел, сопровождаемый задумчивым взглядом эмпириста, не пожелавшего, как требовали приличия, попрощаться с гостем.

На улице он с облегчением вздохнул, словно с плеч его упал тяжкий груз. Однако что за странный человек! Можно ли верить его словам, и на самом ли деле он является тем, за кого себя выдает? Он вспомнил, как однажды ему довелось познакомиться с материалами дела некоего венецианского мошенника, который также утверждал, что обладает магическими способностями. Свои способности он использовал исключительно в корыстных целях, и как любой ловкий шарлатан, обманывал легковерных клиентов. Однажды вечером — тогда Николя еще пребывал в подмастерьях у комиссара Лардена — ему велели присутствовать при аресте мошенника. Однако сей Джакомо Казанова, бежавший из венецианской тюрьмы Пьомби, имел в Париже множество высокопоставленных покровителей, и вскоре его освободили по приказу Шуазеля.

Добравшись до улицы Сент-Оноре, Николя прогулочным шагом дошел до Пале-Руаяль; почувствовав, что устал и хочет пить, он зашел в свое излюбленное заведение, где подавали его любимый кофе. Существовало давнее распоряжение полиции, запрещавшее хозяевам кофеен подавать напитки и обслуживать клиентов по воскресеньям. С недавних времен распоряжение это, впрочем, соблюдаемое далеко не всеми и не всегда, стало относиться только к часам мессы. Николя недавно пристрастился к кофе; говорили, что напиток способствует работе мысли и не дает человеку засыпать. Впервые он попробовал кофе у Семакгюса, который каждодневно пил его у себя в Вожираре; кофе подавали и при покойном короле — во время ужинов в малых апартаментах. Ленорман, старший садовник Версаля, выращивал в теплицах Трианона дюжину кофейных деревьев, и те при надлежащем уходе и заботах давали в год добрых шесть фунтов зрелых кофейных зерен. Зерна отлеживались, потом король собственноручно их обжаривал и сам готовил крепкий напиток. Как и господин де Бюффон, Николя ценил крепость и вкус зерен, собранных в Санто-Доминго, в то время как Семакгюс предпочитал зерна сорта мокко, доставляемые из Аравии. Высмотрев уютный столик, Николя устроился в прохладном полумраке и в ожидании огляделся. Ему очень нравилась атмосфера этого кафе, куда приходили расслабиться исключительно порядочные люди. Прислушавшись к разговорам, здесь без особого труда можно было узнать последние новости и слухи, а также полистать газеты. Сюда не забредали ни подозрительные личности, ни сводники со своей клиентурой, ни скандальные субъекты, ни наглые солдаты и слуги, никто, кто мог бы нарушить спокойствие собиравшегося здесь достойного общества. Потягивая мелкими глоточками обжигающий напиток и хрустя меренгой, Николя искал ответ на вопрос, кем же на самом деле является Антон Месмер. Без сомнения, этот человек обладал талантом убеждения и выдающимися способностями гипнотизера. Очевидно, его способы и методы лечения воздействовали как на больные, так и на легковерные головы, причем воздействие это нельзя было однозначно назвать зловредным. А главное, доктор не имел никакого отношения к его сегодняшнему расследованию. Николя взглянул на врученный ему Месмером список:

Винченцо Бальбо

Уго Манджарелли

Сильвиано Барбекано

И что ему делать с этим списком? Неужели иностранцы, которых из-за их неполноценности общество выкинуло из своих рядов, оказались замешаны в заговоре, стали участниками темных и запутанных интриг? Пока он размышлял, в дверях кафе показался Семакгюс. Николя вскочил и помахал ему рукой.

— Гийом, какой сюрприз! Что привело вас в Париж в такую рань?

— Уф, ну и жара! А здесь так прохладно! Зайдя сюда, мне повезло вдвойне. Вы даже представить себе не можете, с кем я сегодня разговаривал и из какого загадочного места я возвращаюсь.

— И вы намерены хранить это в секрете?

— О, вовсе нет! Мы с Лабордом были у доктора Месмера. Полагаю, это имя вам знакомо: человек с чаном, о котором судачит весь Париж. Несколько дней назад жена нашего друга побывала у него на консультации. Насколько мне известно, ее сопровождали Эме и дамы из свиты Мадам Аделаиды. Наш друг доволен и одновременно встревожен результатами сего визита. Доволен, потому что жена его приободрилась, но встревожен, потому что гуляющие по городу слухи о сем немецком целителе крайне противоречивы.

От неожиданного совпадения Николя расхохотался.

— Неужели вы тоже пали жертвой животного магнетизма? — спросил Семакгюс, ошеломленный смехом комиссара.

— Нисколько, дорогой Гийом. Дело в том, что сегодня я тоже побывал в особняке братьев Буре, хотя и по другим причинам, о которых сейчас вам расскажу. Буквально полчаса назад я имел довольно продолжительную беседу с этим иностранным доктором.

— Действительно, разговор оказался долгим. Теперь я понимаю, почему нам пришлось его дожидаться. Каким бы невозмутимым ни хотел он казаться, когда он вышел к нам, лицо его было перекошено. Что вы с ним сделали?

— Нанес визит вежливости, — смиренно ответил Николя.

— М-да! Не доверяю я таким визитам, особенно когда вы говорите о них со столь сладким выражением лица. Короче говоря, мы с Лабордом присутствовали при работе чана, а затем наблюдали, как эмпирист исцелял больного.

— И к какому вы пришли выводу?

— Что касается чана, то это ярмарочный фокус, забавный опыт, который легко поставить благодаря нынешнему уровню знаний. Животный магнетизм не имеет к нему никакого отношения, это всего лишь удачно придуманное сочетание слов, чтобы замаскировать комедию с чаном.

— А как насчет бесплатного лечения простолюдинов?

— Поток экю, обрушенный на него легковерной знатью, жаждущей избавиться от надуманных недугов, с лихвой его искупает.

Подошел прислужник, и Семакгюс заказал чашечку своего любимого мокко. Николя смотрел на друга и словно впервые видел его лицо, одухотворенное, загорелое, с глубокими морщинами, словно вылепленное скульптором, именуемым жизнью, его гордую посадку головы, его уверенный и вместе с тем доброжелательный взор. И внезапно он осознал, что, несмотря на отсутствие портретного сходства, корабельный хирург принадлежал к той же породе людей, что и его отец, маркиз де Ранрей.

— А как вы оцениваете его пассы и способность вгонять людей в сон? — продолжил он. — Эме рассказала мне, как проходил сеанс исцеления госпожи де Лаборд.

— Ничего нового; все, как некогда происходило с конвульсионерами на кладбище Сен-Медар. Надо помнить две простые истины. Во-первых, если убедить пациента в том, что целитель обладает сверхъестественными способностями, считай, результат наполовину достигнут. Во-вторых, магнетизер-мужчина всегда найдет способ воздействия на женщину.

— Иначе говоря, мелочи имеют значение?

— Основное, друг мой, основное! Поймите, женщины, идущие на прием к Месмеру, в сущности, не больны, они всего лишь обладают повышенной чувствительностью. Я все старательно запоминал. Прежде всего, обстановка: невидимая музыка, курящийся ладан, необычная красота прислужников, величественный вид самого Месмера, его проницательный взор. Обычно он зажимает колени больной между своими коленями. Одна рука оказывает давление в области брюшной полости, другая — чуть ниже поясницы. Лица сближаются, и пациент, и больная глубоко дышат, чувства возбуждаются, дыхание пациентки учащается, грудь взволнованно вздымается и опускается. И вот наступает кризис, больная бьется в конвульсиях, от которых, однако, у нее остаются отнюдь не неприятные впечатления. Больная хочется повторить сеанс, она желает еще раз погрузиться в сладостный транс, в который погрузил ее Месмер! И, как вы, полагаю, поняли, транс сей имеет много сходства с иным, всем нам известным кризисом. Так доктор вербует себе клиентов среди рабов эфемерной моды, в основном из состоятельных особ, и формирует у них потребность, кою только он может удовлетворить. Если вам интересно мое мнение, то Лаборд сам в состоянии исцелить свою жену, заставив ее забыть о неудачном дебюте супружеской жизни. И для этого нет нужды обращаться к шарлатану из Вены!