Запах страха. Коллекция ужаса - Джонс Стивен - Страница 29

Сидя в ветвях поникшего дерева, которое из последних сил цеплялось за жизнь, он смотрел на мух, которые собирались над водой в темные покачивающиеся плоты. В разломившемся надвое самолете, который лежит посреди реки, живут собаки, их глаза горят в маленьких разбитых овальных окнах. По ночам они переплывают реку по спокойной воде, шныряют по берегу, охотятся в coloniaи у городских стен.

Это из-за них он никогда не ночует в Cementerio.Оттого, что некоторые собаки ходят на двух ногах, только они еще хуже. Когда-то давно, когда он был еще совсем мал, Побрекито нашел пачку старых журналов с яркими обложками, на которых были изображены мужчины и женщины без одежды. Тот, кто выпускал такие журналы, очевидно, имел изумительное воображение, потому что, по наблюдениям Побрекито, в реальной жизни большинство людей занимались сексом либо после выпивки, либо после криков, борьбы и зажимания рта. Но на тех фотографиях люди в основном улыбались, устраивали друг друга на ложах аккуратнее, чем священники укладывают мертвецов. И жили они в удивительных, невероятных местах.

Побрекито иногда вырезал или вырывал из них картинки и продавал в coloniaна улицах. Он знал, что сами журналы у него просто отобрали бы, избив или сначала, или после, но парень с несколькими клочками бумаги в руках никому не интересен. До тех пор пока кто-нибудь не присмотрится повнимательнее. Но даже если бы у него был пропуск, он бы ни за что не зашел за стены, потому что тогда священники повесили бы его на площади.

Больше всего в этих журналах ему нравились не обнаженность, не совокупления и не странные позы, которые эти люди принимали. Нет, ему нравилось то, что они — американцы. Прекрасные люди в прекрасных местах занимаются прекрасными вещами.

— Когда-нибудь я стану американцем, — сказал он своей подруге Люсии. Они прятались от дневной жары в ветках умирающего дерева с бутылкой пульке и грязной миской жареных бананов.

Журналы хранились в другом месте, которого он Люсии даже не показывал.

— Ты дурак, — сообщила она, глядя на самолет в реке. На его высоком хвосте все еще был виден маленький облупившийся американский флаг. Никто его не подкрашивал, все боялись собак. — Все американцы умерли, — добавила она с большой уверенностью.

Люсия меньше Побрекито, хотя старше. Она из menoritas,рожденных быть маленькими. Хоть она уже достаточно взрослая (у нее выросла грудь и пошла кровь), тело у нее гладкое и тонкое, как у ребенка. Побрекито знает это, потому что они часто спят, прижимаясь друг к другу, и она любит, чтобы он гладил ее, как ребенка, водил руками по бокам и спине, укладывал себе на грудь. Он пробовал делать пальцами кое-какие вещи из увиденного на картинках, но она внизу слишком маленькая, и спереди, и сзади, и жалуется, что ей больно.

Сама она никогда не предлагала прикоснуться к нему.

Побрекито прогнал эту мысль.

— А что, если мертвые могут рождаться заново? Священники все время об этом говорят. — Он улыбнулся, и его покрытые пятнами зубы блеснули даже в тени. — Я отбелю себе кожу и волосы, как они делали, и заведу красивый дом с бассейнами и роскошной мебелью. У меня будут разноцветные сверкающие машины и настоящий бензин.

Она засмеялась, легла спиной ему на грудь, положила голову ему на шею и глотнула пульке из бутылки так, что Побрекито стало не по себе и он почувствовал, как по телу разлился жар. Он принялся гладить ее волосы и мечтать о далеких исчезнувших городах, таких как Лос-Анджелес и Омаха.

Вечером в coloniaбыло неспокойно. Люди, даже рабочие дневных смен, которым уже пора было спать, вышли из домов, и на улицах не смолкали озлобленные голоса. Этот гомон был похож на шипение пузырьков в бутылке. Он даже заметил оружие: ножи в руках, пистолеты за поясами. Хранение и ношение при себе оружия считалось самым серьезным преступлением.

Побрекито, уворачиваясь от тяжелых ботинок, пробрался в гущу толпы и прислушался. Он уже знал, что сегодня не продаст ни одной картинки. Это значило, что завтра ему не на что будет купить еду. Но сейчас он об этом не думал, потому что ему очень хотелось понять, из-за чего шум.

Толпа гомонила о священниках:

— Бедные девушки!

— …скандал. И они еще поминают Божье имя!

— Они носят эти черные одежды, так пусть и лгут друг другу.

— Прямо по списку вызывали. Я не отпустил свою…

— Тихо! Хочешь, чтобы тебя повесили?

— Налог. Как такоеможет быть налогом?

— Ничего, их время придет. Скоро!

Побрекито начал понимать. Священники уводят девушек. Как он предполагал, чтобы делать с ними то, что делают американцы на картинках. Будут ли девушки из coloniaтоже улыбаться, видя похоть священников? Их, конечно, помоют, накормят, станут о них заботиться. Ведь это священникам, живущим в обнесенном стеной городе, принадлежали все деньги, вся власть.

Однако постепенно злость превратилась в бессильную усталость, по толпе прошел слух, что в coloniaидет guardia, [26]ножи и пистолеты исчезли, и люди начали расходиться. Кое-кто плакал больше обычного.

За последующие несколько недель призвали еще нескольких девушек, самых здоровых и с красивой формой груди. Теперь guardiaприходила за ними, потому что люди больше не хотели отправлять своих сестер и дочерей на холм только потому, что им велят. Случались драки, произошло несколько тихих убийств, за которые не взялся бы ни один из адвокатов священников.

Ни одна из девушек не вернулась.

Через несколько месяцев начали призывать женщин постарше и совсем девочек. Они тоже не вернулись. В coloniaбыло все так же неспокойно, но тот запал, который возник в первую ночь, уже отсутствовал. Нужно ведь думать о еде и о собаках с реки, да еще о тучах мух и ос, которые могут за несколько минут оставить человека без кожи, и о болезни, которая так же смертельно опасна, хоть и не столь заметна.

А еще жара.

С каждым днем становилось чуть-чуть теплее. Так было всегда, сколько себя помнил Побрекито.

Исчезновение девушек и женщин хорошо сказывалось на небольшом дельце Побрекито. Печальные мужчины и юноши с дикими глазами покупали его картинки, расплачиваясь мятыми консервами собачьего корма, связками батата или лука. К нему пришли даже несколько взрослых женщин, ахающих и кудахчущих, как старые курицы, замотанных в похоронные черные одежды; они просили фотографии «девочки, одной, без этой твоей мерзкой грязи, чтобы было с чем о ней вспоминать».

Но он становился слишком известным, слишком богатым. Теперь он получал больше еды, чем они с Люсией могли съесть за день, и у него даже появилось несколько металлических инструментов и немного старого золота, которое он прятал на дереве у реки.

«Хватит ли этих богатств, чтобы стать американцем?» — думал Побрекито.

Он шел на Cementerio Americanoс двумя книжками и старой бутылкой вина, которыми с ним расплатились за пригоршню фотографий трех целующихся тощих желтоволосых девиц. По привычке Побрекито старался держаться в тени, двигался под заборами, прижимался к разрушенным колодцам. Он обошел старый гниющий сарай, в котором стоял трактор на спущенных шинах и несколько больших металлических конструкций, и наткнулся на трех солдат guardia.

— О! — произнес Побрекито и машинально протянул им вино. Возможно, это убережет его от чего-то худшего. Хотя в этом он сомневался.

Их командир (у него на рукавах было больше разных значков) какое-то время поглаживал яркий кожаный ремень с кобурой, потом улыбнулся. Такая улыбка внушала ужас, так улыбаться мог человек, пытающийся повторить улыбку, увиденную на старой фотографии. Остальные двое остались безучастными. Поигрывая мачете, они смотрели на Побрекито мертвыми глазами. Все трое жирные, животы шире бедер. В coloniaтаких ни у кого не было, разве только у тех, кто умирал от опухоли в животе.