Сыщик - Сисикин Владимир Степанович - Страница 3

И вдруг вот он, бантик, летит по воздуху, всеми цветами радуги переливается, сверкает, кричит:

— А ну, Захарка, догони!

Бабочка!!! Вот это будет бантик!!!

Мчится Захар за бабочкой.

Она на волейбольную площадку, и он за ней. Подпрыгивает, растопыренными коготками по воздуху царапает, вот-вот поймает для Кати бантик.

Вдруг видит: на земле лежит мячик. Хорошенький такой мячик: наполовину красный, наполовину синий.

«Ой, — обрадовался Захарка, — наш мячик!».

Его недавно мама купила, а он пропал, на свалку ускочил и там пропал. Плакали, плакали, искали, искали — не нашли. А он вот где лежит — на самом видном месте!

Захар забыл про бабочку.

Лапку протянул, хотел поднять мячик, а он — что за диво — зашевелился и провалился в землю! Только круглая черная дырочка осталась. Захар наклонился в дырочку посмотреть, и вдруг оттуда высунулась страшная черная лапа и схватила котенка за шиворот. На месте маленькой дырочки образовалась целая дыра, и Захарка ухнул вниз, в темень. Свалился на сырую землю, а вверху светится отверстие, в которое только что упал. Какая-то стремительная фигу pa — раз-раз-раз — замуровала отверстие, стало темно…

Спит котенок, а лапками во сне бьет. Кап!

Вскочил Захар, головой мотает. Ух, как страшное Кап!

На земляной пол капля шлепнулась с земляного потолка. Стены земляные. Из стен, как бледные червяки, корни торчат. Дверь железная.

Темнота-а-а…

Хорошо еще, что Захар, как все кошки, в темноте отлично видит.

Сел Захар, подумал. Значит, снилось ему то, что наяву было. Куда же это он провалился? Куда его утянули?

Пошел, дверь толкнул. Закрыто. — Ма-а-ма! — крикнул. Тишина.

Поплакал Захар, поплакал, есть захотелось. Выдернул из стены корень, пожевал, плюнул.

Мама кашу варила. Солнышко светило. У Кати уши просвечивались.

Ничего этого нет.

Вздохнул Захар, голову запрокинул, стал капли ловить. Двадцать пять капель на язык поймал, двадцать шестая в нос попала.

Вдруг кусок земли отвалился — плюх на пол!

А там — свет!!!

Крохотная дырочка засветилась. Вот он, выход!

Кинулся Захар копать. Копает, копает, копает, свет ярче. Просунул голову в дыру. Зажмурился. Потихоньку разжмуривается, разжмуривается…

Это не двор.

Это громадная пещера.

А свет откуда же? Это по стенам на гвоздях, а по потолку на корнях клеточки развешаны. В каждой клеточке светлячок сидит. Свет тоскливый, зеленый. И холодный. Совсем не солнышко. Не-ет.

Что там еще?

Громадные канцелярские счеты стоймя стоят. Прямо как стена. На каждой железной перекладине суетится по хомячку. Бегают туда-сюда, — белые и черные костяшки перекидывают. Чок-чок-чок-чок — стучат костяшки. Прямо как машина работает. Только шестеренки у нее живые — хомячки. И они выкрикивают:

— Десять! Плюс пятнадцать! Минус пять! Итого двадцать кубометров!

«Счетная машина», — сообразил Захар.

Смотрит дальше: напротив живой машины — огромный чертеж. Дом — раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять этажей в доме. Под домом — подвалы. А под ними какие-то ходы-выходы, переходы, пещеры…

Посередине между счетами и чертежом в вертящемся кресле сидит Крот в белом халате, с палочкой.

Он хомячкам дает команду, и они начинают метаться как угорелые. Потом Крот встает и, стуча палочкой перед собой, идет к чертежу.

«Ай-яй-яй, — думает Захар, — слепой дядька-то…».

А Крот, нащупав чертеж, кричит:

— Эй, хомы!

Тотчас несколько хомячков мчатся к Кроту со светляками в клетках и освещают то место, куда Крот тычет палкой. Водя носом по чертежу, Крот рассматривает ходы-выходы под домом.

«Нет, — соображает Захар, — не совсем слепой… Едва видит».

А Крот бормочет:

— Еще девять кубометров под фундаментом слева…

И вдруг кричит:

— Почему эту землю не вынули?! Девять кубометров недосчитали! Р-работнички!

И палкой хомяков дубасить начинает. А те — вот дурачки! — не разбегаются, а, наоборот, освещают себя, чтобы Кроту было видно, куда ударить.

«Ну и ну, — удивляется Захар, — что же это тут творится? Строят, что ли, под землей? Почему из-под палки?».

Вдруг раздался вопль:

— Ти-иха!

И все замерли.

Счетная машина перестала чокать.

Крот застыл с поднятой палкой. Вверх смотрит. Все вверх смотрят. И Захар посмотрел.

Из потолка пещеры высовываются толстые трубы. От них отходят тоненькие трубочки. Эти тоненькие вставлены в уши хомяков. А хомяки сидят на балкончиках и слушают в эти трубочки. Такое устройство, как у доктора, когда он больного прослушивает.

Молчание затянулось, и Крот рявкнул:

— Ну что там, слухач?

Хомячок на балкончике вынул трубки из ушей и крикнул вниз:

— Простите, ничего серьезного. По-моему, это Козел что-то ест.

— Дурак, — сказал Крот.

Захар не понял, кто дурак, Козел или слухач. Но главное сообразил: каким-то образом эти там, с трубочками, подслушивают, что на поверхности происходит.

Через пещеру промчалась большая крыса, отсалютовала громадной, как шпага, иглой и застыла перед Кротом по стойке смирно.

— Пусть провалятся! — крикнула крыса вместо приветствия.

— Пусть провалятся! — ответил Крот. — Это ты, Крыс?

— Я.

— Ты где пропадал, лентяй?!

— В шестьдесят втором туннеле хомы плохо работали. Уговаривал.

— Уговорил?

— Уговорил, — Крыс взмахнул длинной блестящей иглой.

— Никого не убил?

— Что вы!

— Смотри у меня. Убивать нехорошо. Работать некому. Поводыря добыл?

— Добыл! На мячик поймал! — Крыс ощерился в улыбке, обнажив два длинных клыка.

Крот встал, раскрыл объятия:

— Где ты, Крыс? Молодец!

Обнял Крот своего слугу, а потом ка-ак стукнет!

— Это за то, что ты не сразу мне про поводыря сообщил. Надо было сначала про него, а потом про хо-мов. Справедливо?

Крыс угодливо ответил:

— Справедливо!

Захарка заметил, что после удара у Крыса отсутствует левый клык.

— Где же поводырь? — торопил Крот. — Тащи его скорее!

— В камере. Сию секунду!

Захар захотел получше рассмотреть поводыря, которого сейчас доставит Крыс. Котенок начал разгребать землю, она вдруг поползла из-под него, рухнула, и Захарка выкатился прямо под ноги Крысу.

— У-а-а-й, — взвыл Крыс и, цепляясь за корни, стал с необыкновенной быстротой карабкаться по стене.

Крот тоже бросился бежать и сослепу наскочил на счетную машину. От сотрясения с нее градом посыпались живые шестеренки прямо на голову Кроту, а потом рухнул Крыс.

— Вот он, — крикнул Крыс, выбираясь из-под кучи-малы и указывая на Захара. — Поводырь ваш! Выскочил из стены.

Он замахнулся на Захара, оскалив единственный клык.

— Не трогать! — загремел Крот, расшвыривая хомяков. — Где мой поводырь? Эй, хомы!

Несколько хомяков окружили Захарку, направляя на него ослепительный свет. Захар прикрыл глаза лапкой. Крот подошел к нему близко-близко.

— Не бойся, глазастенький! Я о таком, как ты, давно мечтал. Говорят, кошки хорошо в темноте видят…

Ответственное задание: спать!

Грустно стало в доме Муркиной.

Котя, Кутя, Катя, Кетя и Китя тихо поели кашу. При этом они не толкались ногами под столом, не шумели. А когда выпили компот, то не стреляли друг в друга вишневыми косточками. Толкаться ногами всегда начинал Захар. И косточки пулять начинал он же. Теперь Захаркин стульчик стоял в углу, его даже к столу не поставили…

Когда легли отдыхать, то ни одна подушка не полетела с кровати на кровать.

Разве можно кидаться подушками без Захара?

Катя полежала-полежала, глядя на свой хвост, и вдруг заплакала:

— Он за бантиком поше-о-о-ол…

Глядя на нее, начал всхлипывать Котя.

За Котей Кутя.

А там и остальные подхватили. Близнецы были дружный народ. И если уж за что брались, то делали это по-настоящему.