Сердца трех - Лондон Джек - Страница 59

Френсис потерял самообладание. Он схватил ее в объятия и крепко прижал к себе.

— И это в день вашей свадьбы! — с упреком вырвалось у нее.

Руки его тотчас опустились.

— Ну что вы говорите, Леонсия, да еще в такую минуту! — с грустью пробормотал он.

— А почему бы и нет? — вспылила она. — Вы любили меня. Вы дали мне это понять настолько ясно, что у меня не могло остаться никаких сомнений в вашей любви. И вдруг вы с самым веселым и радостным видом женились на первой встречной женщине, пленившей вас белизною кожи.

— Вы ревнуете, — с упреком сказал он и почувствовал, как сердце у него подпрыгнуло от счастья, когда она утвердительно кивнула. — Я могу поручиться, что вы ревнуете, и в то же время, со свойственной всему женскому полу способностью лгать, — лжете. То, что я сделал, я сделал вовсе не с веселым и радостным видом. Я сделал это ради вас и ради себя. А вернее — ради Генри. Слава богу, я еще не забыл, что такое мужская честь!

— Мужская честь далеко не всегда может привести женщину в восторг — возразила она.

— Вы предпочли бы видеть меня бесчестным? — быстро спросил он.

— Я всего лишь любящая женщина! — взмолилась она.

— Вы злая оса, а не женщина, — вскипел он. — И вы несправедливы ко мне.

— А разве женщина бывает справедливой, когда она любит? — спросила Леонсия, признавая тем самым эту величайшую на свете истину. — Для мужчин, возможно, главное — это правила чести, которые они сами же и изобретают, а для женщин главное — веления их любящего сердца; я сама, как женщина, вынуждена смиренно в этом признаться.

— Возможно, что вы и правы. Честь, как математика, имеет свои логические, объяснимые законы. Стало быть, для женщин не существует никаких нравственных правил, а только…

— Только настроение, — докончила за него Леонсия.

Тут Генри и королева позвали их и положили таким образом конец их беседе. Френсис с Леонсией поспешили присоединиться к ним, и все вместе стали рассматривать огромную паутину.

— Видали вы когда-нибудь такую чудовищную паутину? — воскликнула Леонсия.

— Интересно было бы посмотреть на чудовище, которое соткало ее, — заметил Генри.

— М-да, но все-таки лучше смотреть на него, чем быть таким, как он, — сказал Френсис.

— Наше счастье, что нам не надо идти этим путем, — сказала королева.

Все вопросительно посмотрели на нее.

— Вот наш путь, — указала она рукой на поток. — Мне это хорошо известно. Я часто видела его в моем Зеркале Мира. Когда моя мать умерла и была погребена в водовороте, я следила в Зеркале Мира за ее телом и видела, как оно доплыло до этого места и поток понес его дальше.

— Но это же было мертвое тело, — быстро возразила Леонсия.

Соперничество между ними тотчас вспыхнуло с новой силой.

— Один из моих копьеносцев, красавец юноша, — спокойно продолжала королева, — осмелился — увы! — посмотреть на меня глазами любви. Он был брошен живым в водоворот. Я тоже следила за ним в Зеркале Мира. Он доплыл до этого места и вылез из воды. Я видела, как он прополз сквозь паутину вон туда, к свету, и сразу же бросился назад, прямо в поток.

— Еще один мертвец, — мрачно процедил Генри.

— Нет, я продолжала следить за ним в Зеркале, и хотя некоторое время вокруг была сплошная тьма и мне ничего не было видно, под конец — и довольно скоро — он очутился на поверхности большой реки, освещенной ярким солнцем, подплыл к берегу, — я прекрасно помню, что это был левый берег, — вылез из воды и скрылся среди больших деревьев, какие не растут в Долине Затерянных Душ.

Но, как и Торреса, их всех ужасала мысль, что надо броситься в эту темную реку, исчезавшую под скалой. Однако королева стояла на своем.

— Вы видите эти кости животных и людей, которые убоялись реки и хотели выбраться на свет иным путем? Это все были живые существа — поймите! И вот что от них осталось! А скоро и этого не будет.

— И все же, — сказал Френсис, — мне вдруг так захотелось посмотреть на солнце! Побудьте все здесь, пока я пойду на разведку.

Вытащив свой пистолет-автомат, которому ничуть не повредила вода, ибо пули в нем были водонепроницаемые, он прополз в отверстие между нижними нитями паутины. Как только он исчез из виду, Леонсия, королева и Генри услышали выстрелы. И почти тут же снова появился Френсис: он пятился, отстреливаясь, а на него наступал творец паутины — гигантский паук, от одной его волосатой лапы до другой было не меньше двух ярдов. Одетое панцирем туловище, от которого в разные стороны расходились лапы, было величиной с корзину для бумаг. Весь изрешеченный пулями Френсиса, он все еще боролся со смертью. Падая, он гулко стукнулся о плечи и спину Френсиса и, отскочив, все еще продолжая беспомощно махать в воздухе волосатыми лапами, рухнул в бурлящую воду. Четыре пары глаз следили за тем, как поток домчал его до скалы, затянул под нее и унес прочь.

— Где один, там должен быть и другой, — с сомнением глядя на отверстие, откуда лился дневной свет, заметил Генри.

— Здесь, здесь единственный путь, — сказала королева, указывая на реку. — Пойдем, мой муж, в объятиях друг друга прорвемся сквозь тьму в солнечный мир. Помни, я никогда не видела его и скоро благодаря тебе увижу впервые.

Она раскрыла ему объятия, и Френсис не мог отринуть ее.

— Это всего лишь отверстие в отвесной скале, а под ним пропасть в тысячу футов глубиной, — поделился Френсис со своими спутниками тем, что видел, когда пролез сквозь паутину. И, обняв королеву, он прыгнул вместе с нею в поток.

Генри тоже обнял Леонсию и собирался прыгнуть следом за ними, но она остановила его.

— Почему вы приняли жертву Френсиса? — спросила она.

— Потому что… — Он умолк и с удивлением уставился на нее. — Потому что я хотел быть с вами, — закончил он. — И еще потому, что я с вами обручен, а Френсис был тогда свободен. К тому же, если я не ошибаюсь, Френсис вполне доволен, своей участью.

— Нет, — убежденно покачала она головой. — Просто он рыцарь по натуре и ведет себя соответственно, чтобы не оскорблять чувств королевы.

— Ну, не знаю. Помните, перед алтарем у Большого дома я сказал, что пойду и предложу королеве руку и сердце, а он засмеялся и сказал, что она не выйдет за меня замуж, даже если я буду умолять ее об этом. Из этого можно сделать только один вывод: что он сам хотел на ней жениться. Да собственно почему бы ему и не жениться? Он холостяк. А она такая красавица.

Но Леонсия едва ли слушала его. Внезапно она рывком откинулась назад и, глядя ему прямо в глаза, спросила:

— Как вы меня любите? Любите страстно? Безумно? Можете ли вы сказать, что я для вас — все на свете и даже больше, гораздо больше?

Он только с изумлением смотрел на нее.

— Так можете или нет? — допытывалась Леонсия.

— Конечно, могу, — с расстановкой ответил он. — Но мне никогда и в голову не пришло бы в таких выражениях объясняться вам в любви. Боже мой, да ведь вы для меня единственная женщина на свете! Если уж говорить о своем чувстве, то я бы скорее сказал, что люблю вас глубоко, горячо, нежно. Право же, я так свыкся с вами, что, кажется, знал вас всю жизнь. И такое чувство у меня было с первого дня нашего знакомства.

— Она отвратительная женщина! — совсем невпопад воскликнула Леонсия. — Я с первого взгляда возненавидела ее.

— Боже мой, какая вы злая! Страшно даже подумать, как вы возненавидели бы ее, если бы на ней женился я, а не Френсис.

— Последуем лучше за ними, — сказала она, прекращая на этом разговор.

И Генри, вконец озадаченный, крепко обнял ее и прыгнул вместе с ней в пенящийся поток.

На берегу реки Гуалака сидели две девушки индианки и удили рыбу. Напротив них, немного выше по течению, торчал из воды отвесный утес — один из отрогов высоких гор. Река катила мимо свои шоколадные воды, но у ног девушек раскинулась тихая заводь. А в тихой заводи и рыба удилась потихоньку. Лески девушек неподвижно висели над водой: их приманка не соблазняла никого. Одна из девушек, по имени Никойя, зевнула, съела банан, снова зевнула и, взяв кончиками пальцев кожуру от съеденного плода, замахнулась ею, чтобы забросить подальше.