Торжество на час - Барнс Маргарет Кэмпбелл - Страница 51

Затем он льстивыми речами вошел в доверие к Екатерине и стал ее духовником. Но и здесь его старания увенчались лишь тем, что он услышал торжественное заверение Екатерины в том, что она провела с молодым, но хворым Артуром Тюдором всего только семь ночей и осталась девственницей, хотя хвастливая болтовня мальчишки и бросила на нее позорную тень.

Но на этом легат не успокоился: его изобретательный ум выработал совершенно неожиданное решение. Исходя из того, что основным доводом Генриха в пользу развода было то, что он не имеет законного наследника, Кампеджио предложил обвенчать дочь Генриха и Екатерины — Мэри — с незаконным сыном короля — Фицроем.

Наконец, истощив себя в бесполезных спорах, он решился провести в Лондоне легатский суд. Огромный зал Блэкфраерза был до отказа заполнен придворными, лицами духовного звания и законниками. Кампеджио и Уолси председательствовали.

Екатерина Арагонская величаво прошествовала по залу и села на свое почетное место. Когда Гарольд объявил: «Генрих, король Англии», — Генрих Тюдор, войдя в зал, вынужден был посмотреть в глаза Екатерине.

Надо отдать должное, он держался с большим достоинством. В своей речи он говорил о глубоком уважении к жене и восхищался ее добродетелями. Король заверил высокий суд, что лишь боязнь жить в грехе и забота о законных наследниках заставляют его искать с ней развода.

— И что ответила королева? — живо поинтересовалась Анна Болейн, выспрашивая только что вернувшихся из Блэкфраерза придворных.

Сам Генрих, мрачно глядя перед собой, проследовал в личные апартаменты, и Анна не решилась беспокоить его.

— Некоторое время она молчала. Было видно, что Ее Величество глубоко тронута, — ответил Хэл Норрис.

— Генрих рассказал мне, что будет говорить на суде. Все это было заранее продумано, — нетерпеливо прервала его Анна.

Но она видела, что Норрис также глубоко тронут.

— Она встала и медленно подошла к нему, с трудом, она, по-видимому, очень нездорова. Странно, но болезнь только прибавила ее внешности величия и достоинства. Она была вся в черном, что-то свободное, с большим шлейфом. Никто не мог оторвать от нее глаз.

Норрис остановился, как бы стараясь полностью осмыслить то, что произошло в суде.

— А что потом? — торопила его Анна.

— А потом Екатерина упала перед ним на колени. Она стала говорить, мешая английские и испанские слова, как это всегда бывает с ней, когда она волнуется. И заплакала. Она обращалась только к королю, но в зале стояла такая тишина, что мы слышали каждое слово. Она говорила о счастливых временах их жизни, о дружбе и понимании, которые так долго связывали их, о ее терпимости по отношению к нему… Я думаю, королева имела в виду леди Блаунт и вашу сестру. И о том, что она все простила ему. Напомнила ему, что всегда была покорна его воле и всей душой предана ему и его интересам, и о принцессе Мэри — как они оба радовались дочке. Один раз она упомянула об их маленьком сыне, которого забрал Бог. Клянусь, в глазах короля стояли слезы.

Мучимая совестью, Анна все-таки не желала смотреть правде в глаза.

— Ах, вероломный! — пробормотала она по-французски.

— Потом королева как будто вспомнила, что они не одни, а перед лицом суда. Она поднялась, посмотрела прямо ему в глаза и, возвысив голос и призывая Бога в свидетели, просила короля подтвердить, что она была девственницей, когда он взял ее в жены.

Норрис подошел к окну и стал молча смотреть на серые воды Темзы. Казалось, он также забыл, что не один в комнате. Он был молод и добр, и его собственная мать была в возрасте Екатерины.

Чтобы вывести его из задумчивости, Анне пришлось подойти и дернуть его за рукав.

— А король? Что ответил король?

— Ничего.

— Ничего?! Ты хочешь сказать, что он не использовал такой возможности — опровергнуть это перед судом?

Норрис повернулся и посмотрел на нее. Он впервые видел ее такой напряженной и суровой.

— Может быть, он не имел оснований? — предположил он.

У Анны вырвался стон отчаяния.

— Но он должен был сказать хотя бы что-нибудь, сделать что-нибудь.

— Никто ничего не сделал, кроме королевы. Она подозвала одного из своих придворных, оперлась на его руку и покинула зал.

— И никто не остановил ее?

— Король пытался остановить. Я думаю, он понял, что весь христианский мир отвернется от него, если суд признает ее неправой в ее же отсутствие. Он приказал вернуть королеву. Должно быть, она хорошо расслышала его слова, но не вернулась, даже не оглянулась. Это она, которая никогда в жизни не перечила ему, выказывая лишь послушание и уважение…

— Говори по сути дела. Остальное мне не интересно, — небрежно заметила Анна.

— В эту минуту в ней было столько величия, что мы все вдруг вспомнили, что она — дочь великой Испании. Не спеша, в сопровождении двух фрейлин и двух епископов она прошествовала к тем огромным дверям, которые ведут в Брайдуэлский дворец. Никто не посмел остановить ее. И тяжелые двери закрылись за ней. Как будто она уходила из жизни короля и уходила непобежденная, гордая.

С тех пор, как он стал пажом, Хэл Норрис всегда жил при короле. Он восхищался его доблестью, пользовался его расположением, щедростью. Он был предан королю, но то, что он увидел и услышал сегодня, так потрясло Хэла, что он не мог скрыть своего сочувствия и восхищения королевой.

— Нэн, мне кажется, королева все еще любит его, — сказал он, пытаясь разобраться в нахлынувших чувствах, — но, когда она обратилась к нему с таким вопросом, а Генрих не ответил, я думаю, она впервые почувствовала к нему презрение.

Анна слушала его молча. Глазами собеседника она как будто наблюдала за разыгрывающейся драмой, героиней которой была не она. Эта драма — Анна не могла не признать этого — оказалась слишком значительной по сравнению с ее собственными жалкими потугами. Без сомнения, Екатерина поражала величием, и в душе Анна завидовала ей. Иметь возможность уважать себя — это стоит много.

Но вслух Анна лишь презрительно заметила:

— Слава Богу, она ушла наконец с дороги Генриха.

Таким образом, легатские переговоры, на которые Анна возлагала большие надежды, не принесли им всем ничего, кроме позора.

Кампеджио испросил разрешение отбыть в Рим на ежегодные осенние каникулы. Екатерина уединилась в Виндзоре. Генрих, пытаясь, должно быть, усыпить свою больную совесть, уверил себя в необходимости поездки по центральным графствам страны.

И вот теперь король, Анна и весь двор ожидали визита итальянского кардинала в Грэфтон.

— И чем скорее он уберется восвояси, тем лучше, — ворчал Генрих, которому пришлось из-за визита кардинала отказаться от охоты. Он ни разу не упомянул о прошедшем суде, но как бы велико ни было его разочарование результатами деятельности легата, политики ради он не мог показать своего настроения папскому посланнику. Другое дело — английский кардинал. Но тот, хотя и был могущественным Уолси, на прием в честь итальянского кардинала официально приглашен не был.

— У нас здесь просто нет места для него и его огромной свиты, — сказала Анна, когда поняла, что Генрих все-таки намерен послать Уолси запоздалое приглашение. — Может быть, наш славный Норрис найдет для него помещение где-нибудь поблизости?

И так великий кардинал Англии, поражавший весь мир поистине царственным величием, вынужден был поместиться в захудалой местной гостинице. Ожидая назначенного часа приема у короля, он мог углубиться в размышления о постигших его несчастиях.

Никто в этой стране не работал на ее благо так много, как он. Деньги, время, здоровье — все было принесено на алтарь служения королю и отечеству.

Уолси родился в простой, незнатной семье, но упорно шагая по тернистой стезе каждодневных трудов и лишений, добился признания со стороны королей, снискал уважение известных ученых-богословов. Он стал кардиналом и сделал Англию могущественной державой, умной и дальновидной политикой отвоевав для нее достойное место в Европе.