Том 1. Стихотворения - Толстой Алексей Константинович - Страница 27

27

4

В оные ж дни, после казни спасителя, В дни, как апостолы шли вдохновенные, Шли проповедовать слово учителя, Книжники так говорили надменные: «Распят мятежник! Нет проку в осмеянном, Всем ненавистном, безумном учении! Им ли убогим идти галилеянам   Против течения!»

5

Други, гребите! Напрасно хулители Мнят оскорбить нас своею гордынею — На берег вскоре мы, волн победители, Выйдем торжественно с нашей святынею! Верх над конечным возьмет бесконечное, Верою в наше святое значение Мы же возбудим течение встречное   Против течения!

[1867]

«Одарив весьма обильно…» *

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа!

Ф. Тютчев Одарив весьма обильно Нашу землю, царь небесный Быть богатою и сильной Повелел ей повсеместно. Но чтоб падали селенья, Чтобы нивы пустовали — Нам на то благословенье Царь небесный дал едва ли! Мы беспечны, мы ленивы, Все у нас из рук валится, И к тому ж мы терпеливы — Этим нечего хвалиться!

Февраль 1869

[И.А. Гончарову] *

Не прислушивайся к шуму Толков, сплетен и хлопот, Думай собственную думу И иди себе вперед! До других тебе нет дела, Ветер пусть их носит лай! Что в душе твоей созрело — В ясный образ облекай! Тучи черные нависли — Пусть их виснут — черта с два! Для своей живи лишь мысли, Остальное трын-трава!

1870

«Темнота и туман застилают мне путь…» *

Темнота и туман застилают мне путь,   Ночь на землю все гуще ложится, Но я верю, я знаю: живет где-нибудь,   Где-нибудь да живет царь-девица! Как достичь до нее — не ищи, не гадай,   Тут расчет никакой не поможет, Ни догадка, ни ум, но безумье в тот край,   Но удача принесть тебя может! Я не ждал, не гадал, в темноте поскакал   В ту страну, куда нету дороги, Я коня разнуздал, наудачу погнал   И в бока ему втиснул остроги!

Август 1870

«В монастыре пустынном близ Кордовы…»

В монастыре пустынном близ Кордовы Картина есть. Старательной рукой Изобразил художник в ней суровый, Как пред кумиром мученик святой Лежит в цепях и палачи с живого Сдирают кожу… Вид картины той, Исполненный жестокого искусства, Сжимает грудь и возмущает чувство. Но в дни тоски, мне все являясь снова, Упорно в мысль вторгается она, И мука та казнимого святого Сегодня мне понятна и родна: С моей души совлечены покровы, Живая ткань ее обнажена, И каждое к ней жизни прикасанье Есть злая боль и жгучее терзанье.

Осень 1870

«Вновь растворилась дверь на влажное крыльцо…» *

Вновь растворилась дверь на влажное крыльцо, В полуденных лучах следы недавней стужи Дымятся. Теплый ветр повеял нам в лицо И морщит на полях синеющие лужи. Еще трещит камин, отливами огня Минувший тесный мир зимы напоминая, Но жаворонок там, над озимью звеня, Сегодня возвестил, что жизнь пришла иная. И в воздухе звучат слова, не знаю чьи, Про счастье, и любовь, и юность, и доверье, И громко вторят им бегущие ручьи, Колебля тростника желтеющие перья. Пускай же, как они по глине и песку Растаявших снегов, журча, уносят воды, Бесследно унесет души твоей тоску Врачующая власть воскреснувшей природы!

25 декабря 1870

«Про подвиг слышал я Кротонского бойца…» *

Про подвиг слышал я Кротонского бойца, Как, юного взвалив на плечи он тельца, Чтоб силу крепких мышц умножить постепенно, Вкруг городской стены ходил, под ним согбенный, И ежедневно труд свой повторял, пока Телец тот не дорос до тучного быка. В дни юности моей, с судьбой в отважном споре, Я, как Милон, взвалил себе на плечи горе, Не замечая сам, что бремя тяжело; Но с каждым днем оно невидимо росло, И голова моя под ним уж поседела, Оно же все растет без меры и предела!

Май 1871

На тяге

Сквозит на зареве темнеющих небес И мелким предо мной рисуется узором В весенние листы едва одетый лес, На луг болотистый спускаясь косогором. И глушь и тишина. Лишь сонные дрозды Как нехотя свое доканчивают пенье; От луга всходит пар… мерцающей звезды У ног моих в воде явилось отраженье; Прохладой дунуло, и прошлогодний лист Зашелестел в дубах… Внезапно легкий свист Послышался; за ним, отчетисто и внятно, Стрелку знакомый хрип раздался троекратно, И вальдшнеп протянул — вне выстрела. Другой Летит из-за лесу, но длинною дугой Опушку обогнул и скрылся. Слух и зренье Мои напряжены, и вот через мгновенье, Свистя, еще один, в последнем свете дня, Чертой трепещущей несется на меня. Дыханье притаив, нагнувшись под осиной, Я выждал верный миг — вперед на пол-аршина Я вскинул — огнь блеснул, по лесу грянул гром — И вальдшнеп падает на землю колесом. Удара тяжкого далекие раскаты, Слабея, замерли. Спокойствием объятый, Вновь дремлет юный лес, и облаком седым В недвижном воздухе висит ружейный дым. Вот донеслась еще из дальнего болота Весенних журавлей ликующая нота — И стихло все опять — и в глубине ветвей Жемчужной дробию защелкал соловей. Но отчего же вдруг, мучительно и странно, Минувшим на меня повеяло нежданно И в этих сумерках, и в этой тишине Упреком горестным оно предстало мне? Былые радости! Забытые печали! Зачем в моей душе вы снова прозвучали И снова предо мной, средь явственного сна, Мелькнула дней моих погибшая весна?