Пробуждение барса - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 105

105

Вскоре Саакадзе убедился, что не только князья и Гульшари, но и он не знает царя.

На всем пути торжественного выезда Луарсаба заранее извещенные деревни, в которых останавливался царь, представляли необычное зрелище. Тбилисский гзири вместе с местным сборщиком облагали каждый дом натуральной данью для царского стола и всех сопровождающих на все время отдыха царя в этой деревне.

И вот на церковную площадь сгонялось стадо рогатого скота. Притаскивали кувшины с медом, сыром и маслом, отложенными на зиму. Стаскивали мешки с зерном, бурдюки, корзины с фруктами. Из собранного строго отделялась одиннадцатая часть для начальника замка Андукапара и мдиванбега, которого на этот раз заменял Шадиман. Законный доход за тяжелый труд, понесенный ими в пути, угонялся и увозился в замки Андукапара и Шадимана.

На все время пребывания царя все крестьяне обязаны были неотлучно находиться при царе, сидеть во время царской еды на почтительном расстоянии полукругом и остроумными речами, сказаниями, песнями и пляской выражать свою радость высокому гостю.

Луарсаб восхищен: патриархальный обычай прадедов им выполняется, и встреча царя с народом показывает незыблемое единство грузин.

Днем царя провожали разодетые толпы. Ночью по дороге крестьяне, подбадриваемые передовыми гзири, бежали впереди, освещая факелами торжественный путь.

И деревня после отъезда царя походила на пажити, опустошенные налетом саранчи.

Несмотря на красоту Гульшари и великолепие Нестан, несмотря на сотни жадных глаз других красавиц, Луарсаб все же заметил кислые улыбки крестьян, их странную радость и спрятанные глаза женщин.

И только приветливость царя умеряла ожесточение народа.

У колючих плетней, на поворотах, в садах Луарсаб усиленно расспрашивал крестьянок о причинах изнуренности, но напуганные женщины благодарили царя за доброту, а худы они «по желанию бога».

Разбрасывая кисеты, Луарсаб обещал обнародовать закон о применении муравьиных пыток к мужчинам, не умеющим вызывать на щеках женщин румянец. Крестьянки стыдливо прикладывали к губам палец, прятались в платки и тихо смеялись шуткам доброго царя.

Шадиман решил загладить неприятное впечатление и разослал по пути царского следования людей с соответствующим приказом.

И в деревне Руиси Луарсаб чуть с коня не упал от безудержного смеха. Захохотали надменные князья, визжали княгини, захлебывалась свита, надрывались чубукчи, тряслись телохранители, хихикала стража, фыркали копьеносцы, ржали кони… Вымазанные красной краской женщины и дети жалобно смотрели на веселый караван. Шадиман кусал губы, а недогадливый караван хохотал до слез, до изнеможения над диким обычаем Руиси.

На ночлеге, у пылающих костров, в искрах оранжевого вина и изменчивого веселья Саакадзе, улучив минуту, шепнул Нестан о находчивости Шадимана. Огорченная явным равнодушием царя, Нестан обрадовалась возможности ущемить родственника ведьмы.

Не случайно Георгий остановил выбор на Нестан. Он заметил восхищение ею Зураба Эристави и решил путем брака водворить Зураба в Метехи и этим ослабить влияние на царя Амилахвари и Шадимана.

Великолепный турнир завершил пребывание царя в Гори.

От восхода солнца до луны гремела зурна. От крепостных ворот до улицы Трех чинар толпились почетные амкары и мокалаке, ошеломленно глазели на роскошь картлийского царя, большое здание, отданное князьям, вызывало не меньшее изумление пышностью и многочисленностью разодетых слуг.

В доме богатого купца, отведенном Эристави, Саакадзе поместился со своим любимцем Зурабом и однажды ночью посоветовал влюбленному не вздыхать, а действовать: перед таким знатным мужем разве не расплавится сердце? Изумленный Зураб вскочил: откуда друг знает его волнение? Саакадзе засмеялся: разве трудно проследить, куда отворачивает голову неучтивый собеседник?

Пирует с горлицами Луарсаб на крепостном валу, под щитом царицы Тамар.

В круговой пляске чеканят ритм суровые плясуны. Звеня цинцилями, проплывают в тумане стройные горийки. И снова в тяжелые чары льются потоки вин.

Песни ширились, потрясая крепостной вал. Тонкие голоса подхватывались мощными басами, и оживали легенды о героях Грузии.

Из круга народных певцов вышел голубоглазый юноша, задорно встряхнул огненными кудрями и ударил по струнам чанги:

Буйно я встряхнул кудрями, грянул гром до Гуджарета,Подкрутил свой ус багровый, вся Кура огнем согрета.Затянуть собрался песню, распустилась роза лета.Струн коснулся только чанги, оживает песня эта.Гей! Послушайте, грузины, это было в век Тамар.Кто не знает из картвелов век царя царей Тамар?Вот однажды шел по Картли путь вдоль гор и рек Тамар.И с долин и гор стекался весь народ скорей к Тамар.За конем арабским беки, и паши, и агалары.И князья, и азнауры гарцевали. Видно, чарыРаздвигали гор ущелья, до копыт пригнув чинары,Вечерами били бубны, под зурну сдвигались чары.Но царю царей дороже звон мечей и пляска стрел.Отдает приказ, и лагерь черепками запестрел.На охоту! И в колчанах задрожали перья стрел,Переливом перьев берег злой Лиахвы запестрел.Меткость рук Тамар познали круторогие олени.Белогрудый сокол цаплю клювом бил до исступленья.Оробел медведь, и стал он на мохнатые колени.Волк седой бежал от страха за ограду поселенья.За зверьми летят джигиты, не щадя лихих коней,Но Тамар желает каждый, жадно думает о ней.Взор Тамар ночей чернее и белее белых дней.Холодней воды подземной, жарче солнечных огней.Где пируем мы, в то время пировали только тучи.Вместо башен Горисцихе подымались к небу кручи,Над Лиахвою клубился лишь один туман летучий,Да порой скалы осколок обрывался вниз, гремучий.На наездников не смотрит — изогнула бровь Тамар,Улетел любимый сокол, он презрел любовь Тамар,Он с добычей за рекою, на крутой горе, Тамар.И под звуки рога скачет витязь в серебре к Тамар.Прискакали агалары, и князья, и азнауры.Но не переплыть Лиахву, волны бешеные бурь.Перед кем дрожали тигры, от кого не скрылись туры,Кто врага сражал в сраженье, те стрелки стоят понуры.Их Тамар разит презреньем, в каждом слове острый яд.Говорит Тамар: "Любую тот получит из наград,Кто осилит бег Лиахвы, переплыв кипучий ад,Снимет сокола с вершины и вернется с ним назад".Был певец голубоглазый, на Тамар смотрел он прямо,Он встряхнул кудрями буйно, в реку бросился упрямо.Пусть ревет Лиахва гневно, но смельчак плывет все прямо.Высоко взлетает сокол, ловит сокола упрямо.Я отвагу восхваляю, за отважного я рад,Но певец не князь надменный, он богатством на богат.Он подарка не попросит, и взамен иных наградОн одной любви желает… И Тамар сулит агат,Бирюзу сулит и жемчуг божьей матери Гелата!«Погуби певца! Пусть сгинет! Все отдам — парчу и злато».Он плывет, поет о солнце, песня гордая крылата,Смотрит он из волн Лиахвы на Тамар, близка расплата.Зашумела буря гневно, грозный закипел поток,И певца швыряют волны, никнет сломанный росток.Унесен в Куру, в пучину… чей на свете горше рок?За несбывшееся счастье он на смерть себя обрек.Пронеслась гроза. И снова голубое небо тихо.И Тамар повелевает здесь построить Горисцихе…На горе, где непокорный сокол вдаль глядел, где вихорьСлил певца с волной, поныне видим крепость Горисцихе.Вот, грузины, струн сказанье про любовь пловца к Тамар,Крепость тучи подпирает, что пред нею смерч, Тамар?Торжествует жизнь! Помянем песнею певца Тамар.Выплыл в памяти он нашей, победил он смерть, Тамар!