Пробуждение барса - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 124

Русудан не замедлила показать, что царица здесь сестра Моурави, а двух цариц трон не выдержит. Бывшие царицы сами скромно в тень должны уйти, а не ждать приглашения.

Мариам неистовствовала, звенели подносы, бегали с покрасневшими щеками слуги… Метехи походил на вулкан.

— Не могу понять, дорогая Хорешани, ведь Тэкле тише ангела, никого даже крылом не заденет…

— Кто к черту привык, всегда с богом скучает. Молодых княгинь, царь, напугай. Старшие поймут, о чем разговор идет…

— Ты права, Хорешани, но как мать успокоить?

— Русудан предоставь. Одинаковые средства друг против друга знают.

Луарсаб окинул взглядом жизнерадостную княгиню и неожиданно спросил:

— Как твой азнаур поживает?

— Спасибо, пока любит…

Восхищенный Луарсаб расхохотался:

— Хочешь, князем сделаю?

— Теперь все равно… Не стоит напрасно Шадиману кровь портить… Потом… для женщины всегда спокойнее, когда около возлюбленного меньше завистливых змей шипит…

— Восхищаюсь тобой, дорогая Хорешани…

— А я тобой, мой светлый царь. Всегда думала — ни с одним царем не сравнишься.

Хорешани угадала. Русудан водворила порядок, даже Нино Магаладзе согнулась. Впрочем, предлога согнуться перед Тэкле княгиня сама давно подыскивала. По ее мнению, живая кошка лучше дохлого тигра. А тут еще Астандари всеми средствами пролезала в родственницы к Нестан. О Ревазе с Мамукой и говорить нечего. Открыто стали на сторону плебейки. Даже с «барсами» завели охотничью дружбу.

Гульшари первая заметила измену Нино, и во избежание заразы царица открыто изгнала обрадованных Магаладзе.

Луарсаб, ради поощрения, тут же назначил Реваза в личную свиту и пригласил Астан остаться в замке. Царица по обыкновению заболела. Гульшари по обыкновению изодрала трём служанкам щеки. Но такой поворот событий заставил многих насторожиться:

— Надо раньше было думать старой царице…

— Конечно, лучше скучный царь, чем веселый князь…

— И плебейке не пришлось бы место уступать…

— Я всегда говорила — лучше магаладзевского носа не найти…

— Первый знает, куда повернуть.

— Разве Шадиман похож на голубя?

— На голубя нет, но на влюбленного тоже мало…

— На одном боку долго лежать надоедает…

— Ха-ха-ха!..

— Хи-хи-хи…

— Нато всегда рассмешит!

Луарсаб почти обрадовался приезду иранских послов. Сидеть целыми днями в покоях обожаемой жены не пристало царю, а в остальных залах томила скука и интриги двора.

«Может, шах ссоры ищет? Что ж, лучше воевать на поле брани, чем в собственном замке. Вот и Георгий наконец приехал, всегда спокойнее, когда Моурави близко. Странно, отец Трифилий не собирался, а тоже прибыл. С княгиней Русудан долго беседовал, говорят, немножко влюблен… Как видно, от монашеской одежды кровь не замерзает… Георгий гордиться должен — сильные люди к Русудан тянутся. А кто еще? Ах, да… жаль мать, но сама виновата…»

Но чем больше наполнялся зал дорогими подарками, тем больше недоумевал Луарсаб и беспокоились Шадиман и Андукапар.

Трифилий на мгновение переглянулся с Георгием и отвел лезвие в глаза Шадимана…

Эмир-Гюне-хан после пышного приветствия царю царей преподнес грамоту. Луарсаб, поцеловав стоя печать, передал пергамент Бартому. По мере чтения глаза Луарсаба расширялись, в голове шумели дикие мысли…

"…Свадебные дары прими как знак любви и расположения к тебе, победоносный брат мой и брат любимой жены моей, царственной Лелу, недавно подарившей мне сына Сефи-мирзу, назначенного мною наследником престола могущественного Ирака. Азис-паша, подкованный лучшими кузнецами Исфахана для облегчения ходьбы по чужим землям, все же ничего не выдал… Может, царь Картли найдет у себя работу кузнецам? Подкованные ноги развязывают язык… И тогда мы узнаем, зачем тайно приезжал в Картли мустешар султана в июле и затем в сентябре хотел повторить посещение дружественной Ирану Картли.

Я восхищаюсь твоим умом и ловкостью. Поймать неуязвимого, бесстрашного Азис-пашу! Кстати, назови имена верных людей, выполнивших так удачно твое поручение и благополучно доставивших Азис-пашу с пятью собаками султана, переодетыми грузинскими князьями, в Агджа-Калу. Я поручил моим советникам, Эмир-Гюне-хану и Ага-хану, наградить их за ловкость и просить тебя не наказывать за промокшую при переправе через Куркутский брод твою грамоту. Хотя отсутствие грамоты лишило великой радости видеть твою руку и узнать мысли царя Луарсаба, но твой подарок, в полной целости переданный Али-Баиндур-хану и переправленный ханом в Исфахан, доставил мне большое удовольствие. Если и в дальнейшем будешь так действовать против общего врага, моя любовь к тебе и дружба никогда не иссякнут…"

Персидская благодарность и любезность раскаленной иглой вонзилась в мысли Луарсаба. Он взметнул глаза: чья это дерзость? Но лица присутствующих выражали только недоумение.

Потрясенный Шадиман почему-то вспомнил, что хотел надеть утром другую куладжу.

Андукапар стал сомневаться в крепости своих ног.

Баака с полуоткрытым ртом старался разглядеть на потолке несуществующую паутину. Он мечтал сегодня же разнести начальника слуг за плохую уборку… Лишь бы теперь удержать глаза, тянувшиеся к Саакадзе…

Но Георгий почтительно и даже восхищенно разглядывал царя.

«Что, он серьезно поверил в мою причастность?» — думал Луарсаб, поймав взгляд Моурави.

Только Трифилий улыбался, разглаживая пышную бороду и одобрительно кивая царю.

«Я, кажется, завязну в персидско-грузинской тине, — думал Луарсаб. — Хорошо, что подходит время пригласить послов к еде. Бедный Шадиман, вероятно, отравился шафраном. Только Реваз с Мамукой счастливые. До его мозгов доедет только через месяц… Впрочем, персидская мазь и Андукапара не украсила… Надо будет Дато поручить пронюхать, какой повар приготовил это блюдо. Приходится сознаться, неплохо придумал, но зачем без предупреждения моим котлом пользоваться? У бедного Шадимана язык умер. А Ага-хан, как нарочно, медовыми словами его угощает».

Луарсаб, большой любитель острых положений, вдруг повеселел и, найдя приличный предлог, расхохотался, похвалил Эмир-Гюне-хана за остроумное описание неудовольствия Азис-паши приемом Исфахана.

Хотя никаких доказательств не было, Шадиман и Андукапар ни на минуту не сомневались, кому они обязаны провалом хитросплетенного плана.

Луарсаб заперся в своих покоях с настоятелем, так кстати прибывшим. Трифилий, выслушав внимательно царя, посоветовал не разглашать свое неведение в таком серьезном деле. Для Турции хороший удар. Почему не к царю, а, наверное, к светлейшему Баграту посылает тайных послов? Значит, против законного царя замышляет? И для Ирана неплохо. Пусть лишний раз убедятся в нашей дружбе. За Азис-пашой давно шах охотится, Ирану много беспокойств причинял. Целый город обещал за голову мустешара, и вдруг царь царей, Луарсаб, прислал голову вместе с ногами… Виновных искать тоже не следует, они не найдутся, а враги обрадуются: не царь поймал, бояться перестанут. Самолюбие? Разве в политике это ценный товар? Можно большой Совет собрать и для страха такое сказать, чтобы и те, кто знает, и те, кто в неведении, устрашились повторять подобные шутки без участия царя… Самолюбие успокоится и князья тоже…

Луарсаб горячо поблагодарил мудрого отца. Лучший исход для поддержания царского достоинства найден.

Трифилий поспешил в покои Русудан — успокоить прекрасную княгиню. Виновных искать не будут…

После очередного недельного пира, состязаний и народных игрищ Эмир-Гюне-хан и Ага-хан, нагруженные ответными подарками, покинули Картли.

Царь сразу снял маску любезности и приказал собраться всему замку в посольский зал.

Голос Луарсаба гремел гневом, царь никого не забыл обжечь острым взглядом. «Все равно, — думал он, — все они в чем-нибудь виноваты. А может быть, Шадиман и Георгий больше всех… Недаром Дато такой бледный, а светлейший Симон такой красный».