Время освежающего дождя - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 66

66

– Светлый царь, твои слова подобны флейте, – вдруг вспомнил Гиви слышанную в Исфахане лесть. – Если бы евнухи были мужчинами, они могли бы описать лучезарную красоту женских спин, ибо гурии без всякого стеснения плавают при них в бассейне, извиваясь, как серебристые рыбы.

Хохотал Теймураз, вежливо смеялся князь Чавчавадзе. Дато никак не мог найти ногу непрошеного собеседника, чтобы отдавить ее. К счастью, приход Вачнадзе прервал изощрения Гиви.

– Пресветлейшая царица Натиа и прекрасная царевна Нестан-Дареджан пожелали видеть уважаемых гостей, просят царя…

– Постой, князь, ты послушай, что пропел азнаур:

Красотою лучезарной затмевая лик светила,Серебристой рыбкой плещут в водах гурии лазурных…

– Почему в водах? В бассейне, царь! – обиделся за искажение Гиви.

– Ты меня не учи! В водах просторнее, я уж так записал и менять не стану!

Теймураз поднял голову – он опять был царем!

– Великий Моурави пожаловал и прислал нам посланников своих, от них сердца наши возвеселились. О делах малых и великих угодно нам беседовать завтра, – он перевел взгляд на Дато и заговорщически улыбнулся. Он опять был поэтом. – Сегодня же, друзья, час встречи, шаири и вина!

Он весело увлек азнауров к ожидающему двору и до поздней луны угощал их чудесным вином и сладкозвучными шаири…

Лишь только Гиви открыл глаза, щурясь от ослепительных лучей, Дато погрозил ему кулаком:

– Голову оторву, если сегодня тоже вступишь с царем в разговор.

– Как?! Он и сегодня будет шаири читать?

– Гиви, мое терпение ограниченно, – лучше сейчас оторвать тебе голову.

– Попробуй. Разве не слышал слов Хорешани: «Береги Гиви, пусть даром в драку не лезет, если встретите…»

– А я о чем предупреждаю тебя, воробьиный хвост? Не лезь в шаирную драку, да еще с царем. Вчера случайно цел остался, князья вовремя кашлять начали.

– Знаешь, Дато, иди один. Тайная беседа всегда лучше без лишних ушей. Мне царевна обещала соколов показать.

– Я тебя не уговариваю, но смотри – не вспоминай при царевне о евнухах, девушки этого не любят.

– Не учи, женщины тоже любят мужчин с усами.

– О сатана! – Дато повалился от смеха на тахту. – Больше не буду с тобою путешествовать.

– Попробуй! Хорешани только мне и доверяет, знает, как ты не любишь женщин к изгороди прижимать…

Приход Вачнадзе прервал увлекательную беседу, и Дато последовал за князем на деловое свидание. Гиви, вскочив, стал усердно прихорашиваться, смотрясь в лезвие шашки. Он спешил на встречу с соколами.

Дато быстро оглядел приемный зал: никаких пергаментов и чернильниц. На троне сидел царь Теймураз. По правую руку – архиепископ Феодосий и архимандрит Арсений, по левую – князья Чавчавадзе, Джандиери, Вачнадзе.

Соблюдая правила чинов и титулов, Чавчавадзе торжественно представил посланника Картли. И Дато, точно впервые видел царя, низко склонился, преклонив колено, поцеловал протянутую руку и передал начальнику двора послание Моурави.

Чавчавадзе приложил послание, как ферман, ко лбу и сердцу и вскрыл печать голубого воска. Читал он чуть нараспев, громко, с замедлениями на важных местах, в глубоком молчании слушали кахетинцы.

Дато, придав лицу выражение глубокой почтительности, украдкой разглядывал царя и вельмож. Это были испытанные воины и дипломаты, прошедшие с мечом и пером тяжелый путь от рубежей ширванских до пределов Трапезундского пашалыка. Они знали себе цену и на вершине величия и в бездне поражения… «Должны согласиться, – думал Дато, – другого выхода из турецкой Гонио у них нет».

Чавчавадзе продолжал все более довольным голосом:

– Царство твое подобно сваленному грозой дубу. Если снова вторгнется шах, даже оборонять некому: лучшие погибли в сражениях, угнаны в Иран, разбрелись по другим землям. Худшие захватили твои владения и готовы предаться врагу.

Тебя, царь, чтят и Кахети и Картли. Чтят за непримиримую борьбу с шахом Аббасом, за верность церкви, за жертву, которую ты счел возможным принести ради сохранения народа и святынь… Кто из людей, а не гиен, не прольет слезы, вспоминая мать-царицу Кетеван? Кто не преклонит колена перед твоим горем – потерей царевичей, надежды народа и трона? Кому же, как не доблестному Теймуразу, царю Грузии, царствовать и повелевать? Но нет радости в царствовании, если страна ежечасно ожидает нового вторжения и не в силах бросить войско против недруга!

Сколь бы ни были сладки посулы Русии и Рима – нельзя рассчитывать на их щедроты вдали от престола. Я, обязанный перед родиной, предлагаю тебе мой меч и сердце. Однажды я уже помог изгнать кизилбашей из Кахети и в дальнейшем не допущу посягательства на священные земли наши.

Сейчас время новое: время сильного царя, сильного царства. Даже лев бессилен перед стадом оленей, но одного легко растерзает. Сейчас двум кровным братьям нельзя вести бой порознь. Кахети и Картли должны быть под одним скипетром. Другого пути к укреплению Иверской земли нет. Всю тяготу власти возложили на меня народ и церковь. Но столетия возвеличили род Бегратидов, – да продлится до скончания веков сияние скипетра Давида и Тамар! И ныне радуется земля грузинская в предчувствии восстановления основ трона. Народ ждет законного царя…

Если пожелаешь переменить стольный город, пошли в Кахети гонцов. Пусть князья собирают дружины. Пусть явятся под мое начало. И церковь благословит такое. А если будут сопротивляться разуму и не внемлют твоему приказу, я докажу непокорным, что пригнуть сардаров шаха к копытам коня моего было труднее…

Обдумай, царь, и пореши. А если желание народа будет твоим желанием, выслушай устно посланника: его слово – мое слово. Азнаур еще и дважды и трижды предстанет перед тобою, принося мои и выслушивая твои мысли… Все свершится, как я сказал…

Верный служитель твой Георгий, сын Саакадзе".

Чавчавадзе тяжело дышал, взглянул на царя и торопливо повернулся к Дато:

– Уважаемый азнаур, не сочтешь ли ты приятным отдохнуть под кровлей богоравного? Царь Теймураз обдумает послание, благосклонно выслушает тебя и ответит Моурави.

Дато учтиво поклонился и вышел. Его не обманула сдержанность кахетинцев. Если бы радость могла бить фонтаном, она хлестала бы из глаз царя, князей и пастырей.

Действительно, когда Вачнадзе, проводив Дато, вернулся, он увидел необычайное. Говорили одновременно, громко, жестикулируя, едва соблюдая установленное обращение.

Сам Теймураз с покрасневшими веками метался по залу. Наконец-то! Опять царство! Два царства! Телави и Тбилиси! Переменить стольный город… Нечего менять, Греми не возродится…

Говорили долго, все взвешивая, все предугадывая. Теперь особенно важными казались очищение Георгием Саакадзе Нижней Кахети от персидских переселенцев, его помощь кахетинским азнаурам в восстановлении хозяйств, вновь воздвигнутые им укрепления на восточных рубежах. Сожалели, что Саакадзе не упомянул в свитке, с какими царствами и княжествами думает заключить союз. Батумские паши заверяли: Моурав-бек домогается дружбы с Блистательным Стамбулом. Но особый гонец, азнаур Заал, выпытал – с папой Римским. А Лома клянется: только с Имерети.

Архиепископ Феодосий сокрушался, что Моурави не проявил дальновидности: ему бы с единоверной Русией договориться. Внезапно Джандиери вспылил и принялся упрекать архиепископа в бесполезности его поездок в страну гладкого льда.

Медленно перебирая агатовые четки, вступил в разговор архимандрит Арсений. Он напомнил об опасности, надвигающейся из Самцхе-Саатабаго. Османы стремятся не только разобщить грузин, но и отторгнуть Иверию от Русии. Они покровительствуют католическим миссионерам, пропуская еретиков всюду, где закрыто всевидящее око. И богопротивные монахи расползаются, яко черви. Следует царю Теймуразу в своем послании упомянуть об этом, дабы Георгий Саакадзе остерегался дружбы с хитрецом Пьетро делла Валле.