Том 1. Стихотворения - Бунин Иван Алексеевич - Страница 55

55

1907

Каин *

Баальбек воздвиг в безумии Каин.

Сирийск. предания Род приходит, уходит,   А земля пребывает вовек… Нет, он строит, возводит   Xрам бессмертных племен — Баальбек. Он — убийца, проклятый,   Но из рая он дерзко шагнул. Страхом Смерти объятый,   Все же первый в лицо ей взглянул. Жадно ищущий бога,   Первый бросил проклятье ему. И, достигнув порога,   Пал, сраженный, увидевши — тьму. Но и в тьме он восславит   Только Знание, Разум и Свет — Башню Солнца поставит,   Вдавит в землю незыблемый след. И глаза великана   Красной кровью свирепо горят, И долины Ливана   Под великою ношей гудят. Синекудрый, весь бурый,   Из пустыни и зноя литой, Опоясан он шкурой,   Шкурой льва, золотой и густой. Он спешит, он швыряет,   Он скалу на скалу громоздит. Он дрожит, умирает..   Но творцу отомстит, отомстит!

<1906–1907>

Пугало *

На задворках, за ригами   Богатых мужиков, Стоит оно, родимое,   Одиннадцать веков. Под шапкою лохматою —   Дубинка-голова. Крестом по ветру треплются   Пустые рукава. Старновкой — чистым золотом! —   Набит его чекмень, На зависть на великую   Соседних деревень… Он, огород-то, выпахан,   Уж есть и лебеда. И глинка означается,—   Да это не беда! Не много дел и пугалу…   Да разве огород Такое уж сокровище? —   Пугался бы народ!

<1906–1907>

Наследство *

В угольной — солнце, запах кипариса… В ней круглый год не выставляли рам. Покой любила тетушка Лариса, Тепло, уют… И тихо было там. Пол мягко устлан — коврики, попоны… Все старомодно — кресла, туалет, Комод, кровать… В углу на юг — иконы, И сколько их в божничке — счету нет! Но, тетушка, о чем вы им молились, Когда шептали в требник и псалтырь Да свечи жгли? Зачем не удалились Вы заживо в могилу — в монастырь? Приемышу с молоденькой женою Дала приют… «Скучненько нам втроем, Да что же делать-с! Давит тишиною Вас домик мой? Так не живите в нем!» И молодые сели, укатили… А тетушка скончалась в тишине Лишь прошлый год… Вот филин и в могиле, Я Крезом стал… Да что-то скучно мне! Дом развалился, темен, гнил и жалок, Варок раскрыт, в саду — мужицкий скот, Двор в лопухах… И сколько бойких галок Сидит у труб!.. Но вот и «старый» ход. По-прежнему дверь в залу туалетом Заставлена в угольной. На столах Алеет пыль. Вечерним низким светом Из окон солнце блещет в зеркалах. А в образничке — суздальские лики Угодников. Уж сняли за долги Оклады с них. Они угрюмы, дики И смотрят друг на друга как враги. Бог с ними! С паутиною, пенькою Я вырываю раму. Из щелей Бегут двухвостки. Садом и рекою В окно пахнуло… Так-то веселей! Сад вечереет. Слаще и свежее Запахло в нем. Прозрачный месяц встал. В угольной ночью жутко… Да Кощеи Мне нипочем: я тетушку видал!

<1906–1907>

Няня *

В старой темной девичьей,   На пустом ларе, Села, согревается…   Лунно на дворе, Иней синим бисером   На окне блестит, Над столом висячая   Лампочка коптит… Что-то вспоминается?   Отчего в глазах Столько скорби, кротости?..   Лапти на ногах, Голова закутана   Шалью набивной, Полушубок старенький…   «Здравствуй, друг родной! Что ж ты не сказалася?»   Поднялась, трясет Головою дряхлою   И к руке идет, Кланяется низенько…   «В дом иди». — «Иду-с». «Как живется-можется?»   «Что-то не пойму-с». «Как живешь, я спрашивал,   Все одна?» — «Одна-с». «А невестка?» — «В городе-с.   Позабыла нас!» «Как же ты с внучатами?»   «Так вот и живу-с». «Нас-то вспоминала ли?»   «Всех как наяву-с». «Да не то: не стыдно ли   Было не прийти?» «Боязно-с: а ну-кася   Да помрешь в пути» И трясет с улыбкою,   Грустной и больной, Головой закутанной,   И следит за мной, Ловит губ движения…   «Ну, идем, идем, Там и побеседуем   И чайку попьем».