Том 1. Стихотворения - Гумилев Николай Степанович - Страница 51

51

Поэт

Я слышал из сада, как женщина пела, Но я, я смотрел на луну. И я никогда о певице не думал, Луну в облаках полюбив. Не вовсе чужой я прекрасной богине: Ответный я чувствую взгляд. Ни ветви дерев, ни летучие мыши Не скроют меня от него. Во взоры поэтов, забывших про женщин, Отрадно смотреться луне, Как в полные блеска чешуи драконов, Священных поэтов морей.

Дом

Тот дом, где я играл ребенком, Пожрал беспощадный огонь. Я сел на корабль золоченый, Чтоб горе мое позабыть. На дивно-украшенной флейте Играл я высокой луне. Но облаком легким прикрылась Луна, опечалена мной. Тогда я к горе обернулся, Но песни не шли мне на ум. Казалось, все радости детства Сгорели в погибшем дому. И мне умереть захотелось, И я наклонился к воде. Но женщина в лодке скользнула Вторым отраженьем луны. — И если она пожелает, И если позволит луна, Я дом себе новый построю В неведомом сердце ее.

Индокитай

Аннам

Месяц стоит посредине Дивно-огромного неба, Ветер в бамбуковой чаще, Благоухающий воздух, Благословенна семья. Старшие в роще за чаем, Пьют и стихи повторяют, Из дому слышно гуденье, Там занимаются дети, Новорожденный кричит. Тот, кто живет этой жизнью, Полное знает блаженство. Что ему деньги и слава, Если он верит, что детям Должно его пережить?

Девушки

Нравятся девушкам рупии С изображением птицы. Они покидают родителей, Чтобы идти за французами.

Детская песенка

Что это так красен рот у жабы, Не жевала ль эта жаба бетель? Пусть скорей приходит та, что хочет Моего отца женой стать милой! Мой отец ее приветно встретит, Рисом угостит и не ударит, Только мать моя глаза ей вырвет, Вырвет внутренности из брюха.

Лаос

Девушка, твои так нежны щеки, Грудь твоя — как холмик невысокий. Полюби меня, и мы отныне Никогда друг друга не покинем. Ты взойдешь на легкую пирогу, Я возьмусь отыскивать дорогу. На слона ты сядешь, и повсюду Я твоим карнаком верным буду. Если сделаешься ты луною, Стану тучкой, чтоб играть с тобою. Если сделаешься ты лианой, Стану птицею иль обезьяной. Если будешь ты на горном пике Перед пастью пропасти великой, Пусть мне ноги закуют в железо, Я на пик твой все-таки долезу. Но напрасно все мое уменье, Суждено мне горькое мученье, Ты меня не любишь; и умру я, Как бычек, травы лишенный свежей, Без единственного поцелуя В щеку, где румянец нежен, свежий.

Кха

Где вы, красивые девушки, Вы, что ответить не можете, Вы, что меня оставляете Ослабевающим голосом Звонкое эхо будить? Или вы съедены тиграми, Или вас держат любовники? Да отвечайте же, девушки. Я полюбил вас и встретиться С вами спустился в леса. С гор я увидел вас голыми Около чистого озера И прибежал, не подумавши, Что все вы — дочери месяца, Черной вороны я сын.

Мик. Африканская поэма

I Сквозь голубую темноту Неслышно от куста к кусту Переползая словно змей, Среди трясин, среди камней Свирепых воинов отряд Идет — по десятеро в ряд, Мех леопарда на плечах, Меч на боку, ружье в руках, — То абиссинцы; вся страна Их негусу покорена, И только племя Гурабе Своей противится судьбе, Сто жалких деревянных пик — И рассердился Менелик. — Взошла луна, деревня спит, Сам Дух Лесов ее хранит. За всем следит он в тишине, Верхом на огненном слоне: Чтоб Аурарис носорог Напасть на спящего не мог, Чтоб бегемота Гумаре Не окружили на заре И чтобы Азо крокодил От озера не отходил. То благосклонен, то суров, За хвост он треплет рыжих львов. Но, видно, и ему невмочь Спасти деревню в эту ночь! Как стая бешеных волков, Враги пустились… Страшный рев Раздался, и в ответ ему Крик ужаса прорезал тьму. Отважно племя Гурабе, Давно приучено к борьбе, Но бой ночной — как бег в мешке, Копье не держится в руке, Они захвачены врасплох, И слаб их деревянный бог. Но вот нежданная заря Взошла над хижиной царя. Он сам, вспугнув ночную сонь, Зажег губительный огонь И вышел, страшный и нагой, Маша дубиной боевой. Раздуты ноздри, взор горит, И в грудь, широкую как щит, Он ударяет кулаком… Кто выйдет в бой с таким врагом? Смутились абиссинцы — но Вдруг выступил Ато-Гано, Начальник их. Он был старик, В собраньях вежлив, в битве дик, На все опасные дела Глядевший взорами орла. Он крикнул: «Э, да ты не трус! Все прочь, — я за него возьмусь». Дубину поднял негр; старик Увертливый к земле приник, Пустил копье, успел скакнуть Всей тяжестью ему на грудь, И, оглушенный, сделал враг Всего один неловкий шаг, Упал — и грудь его рассек С усмешкой старый человек. Шептались воины потом, Что под сверкающим ножом Как будто огненный язык Вдруг из груди его возник И скрылся в небе словно пух. То улетал могучий дух, Чтоб стать бродячею звездой, Огнем болотным в тьме сырой Или поблескивать едва В глазах пантеры или льва. Но был разгневан Дух Лесов Огнем и шумом голосов И крови запахом, Он встал, Подумал и загрохотал: «Эй, носороги, ай, слоны, И все, что злобны и сильны, От пастбища и от пруда Спешите, буйные, сюда, Ого-го-го, ого-го-го! Да не щадите никого». И словно ожил темный лес Ордой страшилищ и чудес; Неслись из дальней стороны Освирепелые слоны, Открыв травой набитый рот, Скакал, как лошадь, бегемот, И зверь, чудовищный на взгляд, С кошачьей мордой, а рогат — За ними. Я мечту таю, Что я его еще убью И к удивлению друзей, Врагам на зависть, принесу В зоологический музей Его пустынную красу. «Ну, ну, — сказал Ато-Гано, — Здесь и пропасть немудрено, Берите пленных — и домой!» И войско бросилось гурьбой. У трупа мертвого вождя Гано споткнулся, уходя, На мальчугана лет семи, Забытого его людьми. «Ты кто?» — старик его спросил, Но тот за палец укусил Гано. «Ну, верно, сын царя» — Подумал воин, говоря: «Тебя с собою я возьму, Ты будешь жить в моем дому». И лишь потом узнал старик, Что пленный мальчик звался Мик.