Шотландия. Автобиография - Фруассар Жан - Страница 36

Якобитские сироты, 1746 год

Джон Макдональд

Воспоминания сына якобита, погибшего при Куллодене, позволяют составить более полное представление о тех временах. Джон Макдональд был четвертым по старшинству из пяти детей. Когда его мать умерла, отец присоединился к армии принца Чарльза; последнюю весточку от него дети получили из трактира «Гулен инн» в Эдинбурге. Одного ребенка приютила соседская семья, прочие же остались на попечении служанки, которая вскоре сбежала от них вместе со своим возлюбленным.

Моя сестра вбила себе в голову, что должна отправиться в Эдинбург и разыскать нашего отца. Она забрала все деньги, какие смогла найти, это были четырнадцать шотландских фунтов, то есть двадцать три английских шиллинга и четыре пенса; с этим и письмом нашего отца она ушла в Эдинбург в середине сентября 1745 года. Что касается нас всех, вот наша семья: Китти, четырнадцать лет; Дункан, который остался с Бойдами, почти одиннадцать; Дэниел, семь; я, четыре с половиной; Александр, два с половиной года. Сестра выбрала для ухода лунную ночь, чтобы нас не попытались остановить, и, преодолев пешком девять миль, к завтраку добралась до Инвернесса. Она несла на спине малыша, Дэниел тащил узелок с едой, а я бежал сбоку. Таким вот манером мы достигли Эдинбурга, до которого от Инвернесса сто пятьдесят миль, за два месяца.

В том, что с нами ничего плохого не случилось, налицо Промысел Божий, ибо Господь заботится о чадах Своих, коим не на кого уповать, кроме Него. По пути все удивлялись нашей молодости. Когда деньги закончились, нам пришлось просить подаяние. Одни относились к нам по-доброму, другие, кто был против принца, гнали нас прочь. Одна добрая женщина дала нам мешочек муки, и другие, даже прогонявшие нас, тоже давали еду. Еще она подарила нам деревянную тарелку, в которой сестра готовила похлебку, когда ее пускали в чей-нибудь дом или позволяли испечь овсяных лепешек. Чаще всего питались мы похлебкой и молоком или лепешками с молоком, а порой находились добрые люди, которые угощали нас куском мяса. Если шел дождь, мы оставались на месте и ждали, бывало, по два или три дня. Пусть приходилось попрошайничать, за нас было то обстоятельство, что одеты мы были просто, но с достоинством, поскольку наш отец никогда на нас не скупился; мы выглядели детьми джентльмена, и это нам изрядно помогало…

Мы не трогались в путь, если с неба лил дождь, а в солнечные дни дурачились и веселились до самого вечера. Если нам не удавалось найти кров для ночлега, сестра укрывала нас пледами, а сверху насыпала веток, которые срезала своим ножом. Когда приходилось переходить вброд ручей или речку, сестра сперва переносила моего младшего брата, потом возвращалась за мной, а последним, держась за ее руку, переходил Дэниел. Однажды, когда она несла на руках Александра, у самого берега она оступилась и повалилась в воду; хорошо, что какой-то мужчина с берега увидел нас и прибежал спасать…

Если в хорошую погоду мы находили озерцо, сестра стирала наши рубашки и чулки, потому что запасных у нас не было. У реки с паромной переправой мы упрашивали паромщика перевезти нас на другой берег. Так мы добрались до Перта, где провели неделю или две. Письмо нашего отца к этому времени настолько истрепалось, что его едва ли можно было прочесть, но некий джентльмен согласился по доброте душевной переписать его набело. Из Перта мы пошли в Кингхорн, где пробыли несколько дней, прежде чем двинуться к Лейту. Джентльмен, севший вместе с нами в лодку, оплатил наш проезд. А прежде чем мы сошли на берег, тот же джентльмен предложил пассажирам скинуться на питание, и мы получили полкроны. В Лейте мы заглянули в едальню и за пять пенсов наелись хлебом, мясом и похлебкой. (В те дни можно было отлично пообедать и за два пенса.) После еды мы пошли к Эдинбургу, до которого оставалось полторы мили.

Позволь уточнить, читатель, что описанным выше я обязан своей сестре, ибо сам был слишком мал, чтобы все это запомнить. Когда мы шли к Эдинбургу, нас окликнула крестьянка, она спросила сестру, кто мы такие и куда идем. Сестра все ей рассказала. Крестьянка же поведала нам, что принц покинул Эдинбург вместе со своей армией. Услышав это, мы без сил опустились наземь и расплакались, и женщина нас пожалела и отвела к трактиру «Гулен инн». Мистер Гулен и прочие в трактире немало нам удивились. Мистер Гулен нас накормил и сказал сестре, что пристроит нас в работный дом… Моя сестра и слышать не хотела о работном доме, а потому мы поспешно ушли из трактира. Мы дошли до конца Кэнонгейт, разглядывая вывески, экипажи и лошадей. В дверях дома по соседству с особняком герцога Куинсберри стояла женщина, которая, завидев детишек в горской одежде, впустила нас внутрь и принялась расспрашивать… Она была вдовой и сдавала комнаты, ее муж, пока не умер, был вождем клана Макдональдов, что обитал недалеко от деревни, в которой мы родились. Женщина позволила нам провести ночь в чулане на старых тюфяках и дала одеяло укрыться…

На следующее утро мы ушли из дома и вернулись только к вечеру, и так продолжалось пять дней… Мы с Дэниелом однажды утром пошли поиграть с соседскими мальчиками, а сестре было не до нас, потому что она присматривала за малышом; так что виделись мы редко. Все было хорошо, покуда не случилось одно происшествие, которое нас разлучило. Графиня Мюррей, имевшая особняк на Кэнонгейт, возвращалась в запряженном шестеркой экипаже, а моя сестра с малышом за спиной переходила улицу, и экипаж задавил их обоих. Сестра и брат закричали от ужаса, люди вокруг завопили: «Стой! Стой!», а графиня Мюррей потеряла сознание. По счастью, когда Китти и Александра поставили на ноги и осмотрели, выяснилось, что они целы, лишь напуганы. Их отвезли в дом графини и надлежащим образом о них позаботились. Потом леди Мюррей приставила к Александру няню, а некий мистер Вернон, англичанин, дворецкий лорда Мюррея, получивший от своего хозяина немалый достаток, взял сестру в услужение и приодел ее. Так мы расстались с Китти и Александром. Что же до нас с Дэниелом, мы продолжали попрошайничать и играть, скитались по стране, ночевали на сеновалах и в амбарах; в городе же мы спали на лестницах, ведь в Эдинбурге, как и в Париже с Мадридом, многие большие семейства живут на одной лестнице. Свою дверь они закрывают, зато общая дверь всегда нараспашку. В то время бедные дети, каковых после восстания было множество, верили, что врачи приходят по ночам и забирают спящих, а рты им заклеивают пластырем, чтобы они не кричали, а потом расчленяют… Так что когда мы ночевали на лестнице, один спал, а другой нес дозор.

Позднее Джон Макдональд был слугой, ливрейным лакеем и цирюльником, услугами которого пользовалась знать по всей Европе. Он прославился и как первый лондонец, укрывшийся от дождя под зонтом.

Предрассудки и наказания, 1754–1777 годы

Преподобный Джон Милл

Ревностный христианин, шетландский священник Джон Милл вел дневник, в котором о дьяволе рассуждал столь по-свойски, как если бы тот был одним из его прихожан. Второй отрывок из его дневника поистине ужасен.

Я оставил жену в Лервике, покуда дом не приведут в порядок; почему-то я полагал, что женитьба избавит меня от большинства житейских затруднений, но вскоре выяснилось, что это вовсе не так. Стоимость ремонта дома возросла, однако с этим мы справились. Куда тяжелее нам пришлось с напыщенными и вороватыми слугами, которые тащили все, что попадалось под руку, словно были дикарями, а не добрыми христианами. Моя жена, будучи изящного телосложения, не могла вынести этакого поведения со стороны людей, которые словно не боялись ни Господа, ни хозяина. По счастью, отыскался способ распорядиться землей, и я рассчитал всех слуг, кроме одного, из-за чего доход увеличился, а забот стало меньше. Я также прилагал немалые усилия, чтобы стать своим для паствы, и это привело к благоприятному исходу, хотя и было нелегко. Обстоятельства вынуждали меня бороться с многочисленными суевериями, особенно в отношении причастия, каковое паства моя воспринимала как наделение колдовскими амулетами, дарующими избавление от грехов; и тот довод, что подобное лишь усугубляет их греховность, нисколько не помогал развеять иллюзии. Местные жители не желали меня слушать, пусть даже Господь насмерть поразил молодого парня, который, как говорили, пришел в церковь, хотя сам предавался блуду, и пусть я увещевал прочих внять сему примеру и покаяться в грехах.