Шотландия. Автобиография - Фруассар Жан - Страница 58

Вице-председатель: — Вы имеете в виду, чтобы вы с Берком прекратили драку?

— Да.

Лорд-адвокат: — Он наконец отстал от вас?

— Он перестал после того, как швырнул меня на кровать во второй раз, и я лежал неподвижно.

— Что он делал?

— Постоял немного, потом встал над женщиной, у нее над головой, расставив ноги, и она немного покричала, и он заткнул ей рот.

— Он сам навалился на нее?

— Да, он прижал ее голову грудью.

— Она пыталась закричать, верно?

— Да.

— Она пыталась это сделать не один раз?

— Она еще немного стонала после первого крика.

— Что он делал с ней? Где были его руки?

— Одну руку он положил ей под нос, а другую — сунул под подбородок, ниже рта.

— Он не давал ей дышать, вы это имеете в виду?

— Да.

— Сколько времени он продолжал так делать?

— Я не могу точно сказать, сколько это длилось; десять или пятнадцать минут.

— Он что-нибудь вам говорил, когда все это происходило?

— Нет, он ничего не говорил.

— И потом он встал?

— Да, слез с нее.

— Она тогда казалась мертвой?

— Да, она выглядела чуточку мертвой.

— Она выглядела вполне мертвой?

— Она не шевелилась; я не могу сказать, была она мертва или нет.

— И что он сделал потом?

— Он закрыл ей ладонью рот.

— Сколько времени он продолжал это делать?

— Он держал так руку две-три минуты…

— Что вы делали все это время?

— Я сидел на стуле.

— Что он сделал с телом?

— Он снял с него одежду.

— Куда он ее положил?

— Сунул под кровать.

— Что он сделал с телом?

— Он взял его и бросил в изножье кровати, сложил вдвое и набросил поверх простыню; привязал голову к ногам. Он связал голову и ступни вместе и навалил сверху солому.

— А в то время, как этот человек лежал на жертве, где находились М’Дугал и ваша жена?

— Когда они услышали первые крики, то встали с изножья кровати и ушли за дверь.

— Они обе выбежали в коридор?

— Да.

— Они вновь вернулись, пока все происходило?

— Они не возвращались, пока все не кончилось, и тело не завалили соломой…

— Вы видели кровь?

— Ничего такого я тогда не заметил.

— На полу крови не было?

— Тогда ничего не было.

— Вы не слышали, как эти женщины кричали после того, как вышли в коридор?

— Не обратил внимания.

— В это время никто не входил?

— Нет, никто.

— До того, как женщины убежали, вы видели, как Берк переворачивал жертву или вообще что-то с ней делал?

— Он стоял у ее головы, когда они спрыгнули с кровати.

— Как долго он находился в таком положении, прежде чем женщины ушли?

— С минуту-две, а когда он схватил ее, она испустила крик, и они выбежали вон.

— Никто из них не хватал Берка, не пытался заслонить женщину?

— Нет, ничуть…

— И никто не предпринимал попытки спасти эту женщину или оторвать от нее Берка?

— Нет, насколько я видел…

— А потом Берк ушел?

— Да, Берк ушел.

— Сразу после того, как эта старую женщину сунули в солому?

— Да, он сразу же ушел.

— И долго его не было?

— Около десяти минут.

— Когда женщины вернулись, они что-нибудь говорили? Спрашивали о чем-то?

— Нет.

— А вы что-нибудь говорили?

— Нет.

— Что они сделали потом?

— Они снова вернулись, сели на кровать.

— И никто из них, вернувшись, не поинтересовался женщиной Догерти?

— Нет, ничего не спрашивали.

— Потом, как вы говорите, Берк ушел и вернулся через десять минут, а кто-нибудь с ним пришел?

— Мистер Джонс.

— Это был не мистер Патерсон?

— Это был слуга доктора…

— Вы знали, где живет этот человек?

— Он живет дальше по улице, на другой стороне, в Уэстпорте.

— А когда он вернулся с Берком, что ему сказал Берк?

— Он попросил осмотреть тело, сказал, что оно вполне подойдет; надо найти ящик и положить его туда…

— Он указывал на солому, где лежало тело?

— Да, и он хотел, чтобы тот посмотрел труп; но он на него даже и не взглянул.

Визит Мендельсона в Шотландию, 1829 год

Феликс Мендельсон-Бартольди

Мендельсон побывал в Шотландии во время своего пешего путешествия, в которое отправился вместе со своим другом, поэтом Карлом Клингеманном, и страна поразила воображение композитора и оказала заметное влияние на его творчество. О своих впечатлениях Мендельсон сообщал семье в письмах, которые регулярно отправлял домой. Уже в Англии, через какое-то время после того, как покинул Шотландию, композитор отмечал: «Поскольку Шотландия — место, которое я никогда не забуду, постольку я не способен считать потраченным впустую время, когда чувствовал себя радостным и воодушевленным (а когда бы мной ни владела лень, тогда никогда не бывал радостен), особенно с тех пор, как в моей голове сложились вместе некоторые новые вещи, которые доказали мне, что я уже пережил равнодушие лондонского общества и людей и что я должен вновь начать сочинять…» Результатом стали увертюра «Гебриды» и «Шотландская» симфония.

Блэйр-Атолл, 3 августа 1829 г.

Вечер, 3 августа, Хайленд, гостиница у моста через Туммел

Какая дикая буря! Дует штормовой ветер, ревет, свистит снаружи, отчего двери внизу хлопают и гремят распахиваемые ставни, но мы не можем сказать, слышим ли мы шум дождя или это вода от сорванных брызг, поскольку беснуется все. Мы сидим здесь в покое возле пылающего камина, в котором я время от времени помешиваю кочергой, чтобы огонь горел получше. В остальном, комната большая и пустая, по одной из стен сочится вода; сквозь тонкий пол слышны разговоры на половине слуг, эхом отдающиеся внизу; подвыпив, они поют песни и смеются — а еще лают собаки. Две кровати с пурпурными балдахинами, на ногах у нас шерстяные шотландские туфли вместо английских тапочек, чай с медом и картофельными оладьями, узкая винтовая деревянная лестница, по которой горничная приносит виски, гнетущая череда облаков в небе и вопреки всему шуму ветра и воды, вопреки разговорам слуг и громыхающим дверям все кажется притихшим! Притихшим и очень одиноким. Мне бы хотелось сказать, что тишина звучала громче, чем шум. Вот прямо сейчас сама собой открылась дверь. Это паб в Хайленде. Маленькие мальчики с пледами и голыми коленками и разноцветных беретах, официант в шотландке, старики в завитых париках, все говорят на непонятной мешанине гэльского. Местность просторная и свободная, покрытая густой растительностью, со всех склонов каскадами струятся потоки, бурля под мостами, там — маленькое пшеничное поле, но больше вереска с коричневато-красными цветками, лощины, перевалы, перекрестки дорог; везде прелестная зелень, насыщенно голубая вода — все строгое, печальное и очень одинокое…

Погода обескураживает. Я придумал свой способ, как ее можно зарисовать, и сегодня, нанеся несколько облаков, нарисовал карандашом серые горы; Клингеманн бодро рифмует, а я, пока идет дождь, завершаю рисунок новыми деталями. Но лучше, чтобы завтра не было дождя, так как по возможности мы собираемся посмотреть Лох-Тай, Кенмор и Киллин. Сегодня день почти осенний. Скоро я все расскажу о сегодняшнем дне; у меня столько всего, что я стану важной особой в доме № 3 по Лейпцигерштрассе… Когда я думаю о том, как этот кусок бумаги понесут в беседку и как вчера у водопада начало письма сдуло из этюдника и понесло вниз по склону на осыпь (впрочем, мы спустились и спасли его), и как только что жена трактирщика пела своему ребенку колыбельную, милую песенку в минорной тональности, и как все это отправится к тебе… И так еще несколько раз все будет ходить туда-сюда. Но когда установится погода, свойственная поздней осени, то я надену куртку для последнего дня путешествия и однажды вечером приду домой. Это будет весело. Но сейчас я по-прежнему в Шотландии, и неистово ревут ветры. Спокойной ночи. Я собираюсь лечь в постель за красными занавесками. Хороших снов.