Тайна Высокого Замка - Каменкович Златослава Борисовна - Страница 41

— Я маме записку оставлю, — стараясь скрыть смущение, наклонился Петрик над тетрадкой.

И он написал: «Мама! Ты не волновайся. Я с Васильком пошли тебя искать.

Петрик».

— Ошибка, — заметил Василько.

— Где? Где ошибка?

— А вот, «не волновайся». Надо писать — не волнуйся.

Петрик густо зачеркнул ошибку и написал правильно.

Запирая дверь, Петрик не забыл поглядеть по сторонам, чтобы никто не видел, куда он прячет ключ, затем быстро нагнулся и положил ключ в условленное место — под вторую ступеньку каменного порожка.

В эти тревожные дни друзья были неразлучны. И не удивительно, что стоило Петрику и Васильку выйти за ворота, а Олесь тут как тут!

— В пещеру? — спросил он.

— На вокзал до татка. Гайда с нами! — предложил Петрик.

— Наш детдом завтра эвакуируют куда-то, — таинственно сообщил Олесь. — А я убежал… Хочу к деду на Майданские Ставки…

Они спускались безлюдным Стрелецким парком. Ветер лениво колыхал листву клёнов. Отсюда в просветах серебристых яворов и лип хорошо был виден Львов, казалось, тихо дремавший в котловине. Петрик даже подумал: «Может, и войны уже нет…»

Друзья сворачивали на Кармелитскую улицу, когда из-за чугунной ограды костёла францисканов вышел монах. Он метнул враждебный взгляд на Петрика, который впился в него глазами, и быстро пошёл по направлению к Курковой улице.

— Глянь, глянь, — схватил Олесь Петрика за руку, — монах, а сапоги на нём чисто военные.

— О, видишь… — прошептал Василько.

В это мгновение монах оглянулся. В его руке блеснул пистолет. Он целился в Петрика.

— Парашютист! — крикнул Юра, каким-то чудом оказавшийся возле мальчиков. И от этого крика их, как пушинки, разметало в разные стороны.

«Монах» выстрелил. Пуля просвистела над головой упавшего навзничь Петрика.

Из парадного выскочили двое с винтовками в руках.

— Стой! Руки вверх! — приказал человек с орденом. — Стой!

«Монах» ещё раз выстрелил в Петрика и опять не попал.

Мальчики приникли к стволам каштанов и замерли ни живы ни мертвы.

Из уст «монаха» сорвалось проклятье на немецком языке. Он метнулся за угол, пересёк дорогу и скрылся за воротами Стрелецкого парка.

— В кого стрелял? — тяжело дыша, спросил Юру подбежавший человек с орденом.

— Вот… В этого хлопчика.

— Ты того мерзавца прежде когда-нибудь видел?

Как Петрик мог так долго, так непростительно долго не вспомнить, кто этот человек…

— Ох, дядя… Так это же бывший узник из Берёзы Картузской! Монтёр…

— С ума ты спятил! — рассердился Юра.

— А сапоги на нём чисто военные, святой истинный крест, — закрестился Василько.

— Может уйти, гад, через Высокий Замок! — досадно крикнул парень в гимнастёрке. — Я буду его преследовать, а вы — бегите в обход по Театинской…

Он забежал в парк, а человек с орденом повернул в другую сторону, причём теперь уже к нему присоединился ещё один милиционер.

— С чего ты взял, Петрик, что этот монах и Мартын Ткачук…

— Это дядька из бара «Тибор»! — в смятении заговорил Петрик. — Я тогда позабыл… Бежим до моего татка…

— И что ты такое плетёшь? — растерянно развёл руками Юра.

— Я вспомнил…

— Что ты вспомнил?

— Тогда он был… ну, поляк, такой… с усиками… Выспрашивал: «где отец?» А когда уже до нас с татком пришёл… так он был украинец! Вот через это я его и не признал… И Владека он хотел там… в баре «Тибор» застрелить!..

— Ясно… боится, что ты его разоблачишь!

— Во, во!

— Да, но почему его так уважает твой батько? — заколебался Юра. — И… человек действительно томился в Берёзе за революционную деятельность. Не приди Красная Армия, он погиб бы вместе с другими березняками…

— Он, это он… дядька из бара «Тибор», — упрямо твердил Петрик. — Вот, честное пионерское! — вдруг страстно поклялся Петрик, привычным движением руки отводя с бледного лба прядку светлых волос.

— Не пионер, а даёт честное пионерское, — возмутился Василько.

— А ты помалкивай! — сверкнул на него глазами Олесь.

Юра, словно поняв что-то очень важное, решительно потребовал.

— Веди меня к твоему отцу!

— Хорошо, — обрадовался Петрик. — Бежим!

И мальчики побежали, едва успевая за торопливо шагающим Юрой.

Когда они спустились в центр города, Юре стало ясно, что опасность не только не миновала, а неотвратимо приближается.

Дымились руины кино «Палас». На панели, ещё совсем недавно подметённой до блеска, валялись осколки стекла, кирпичи, огрызки недоспевшей кукурузы, пучки соломы.

С визгом опускались жалюзи магазинов. По площади, где стоит памятник Мицкевичу, пробегали люди, с опаской поглядывая на небо, где предательски клубились белые облака. Оттуда каждую минуту могли вынырнуть немецкие бомбардировщики.

— Душно, — пожаловался Олесь.

— А как им? — показал глазами Юра на детей, которые тряслись на возах. Встрёпанные, заспанные, они сидели на узлах из одеял, в зимних пальто.

— Хлопчики, — сдерживая мокрую лошадь, обратилась к друзьям женщина с побелевшими от пыли волосами. — Где тут горсовет?

— Там, в ратуше, — указал Олесь.

— Видите башню с красным знаменем? — показал Юра.

Следом за первым возом по мостовой застучала длинная вереница возов, переполненных женщинами, детьми, стариками.

— Беженцы…

Теперь это слово приобрело для Юры особый смысл. Прежде он думал, что война бывает где-то там, далеко от города, в поле. Но вот она пришла в город, на улицу, в дом, где жили эти люди…

Не было тока, и трамваи стояли. Поэтому мальчики пошли пешком.

Ещё около Большого костёла они увидели, что горит вокзал.

Дым заволок всю площадь и аллею Фоша.

— Куды? — преградили путь друзьям два человека с винтовками. Они и слушать ничего не хотели. Есть приказ никого не пускать — и кончено!

— Та мой батько тут работает, — настаивал Петрик.

— Видите, — он отцу обед принёс, — показывал Олесь глазами на узелок в руке Петрика.

— Не до еды тут! Марш домой! — сердито приказал высокий усатый железнодорожник. — Катайте отсюда, бо ось-ось бомбить начнут.

— Да не можем мы уйти, — убеждённо сказал Юра. — Мне нужно немедленно поговорить с кузнецом Михайлом Ковальчуком. Это дело… дело большой важности.

— Ну ладно, пионер, ты один иди.

— Под мою ответственность прошу, пустите Петрика. Один я не найду так быстро товарища Ковальчука.

— Ладно. Вы только обережно там.

Кивнув друзьям, Юра и Петрик без оглядки побежали к ремонтным мастерским.

Дым выедал глаза, до тошноты пахло гарью. Поблизости что-то взрывалось, от чего дрожала вся земля. Недалеко от депо мальчики увидели группу рабочих. Они поджигали состав. Петрик от ужаса даже глаза закрыл. Ну да, они поджигали вагоны…

Тревога охватила Петрика. Надо скорей найти отца, надо ему всё рассказать. Зачем они жгут вагоны? — не понимал он.

В мастерских было пусто. И Петрику уже показалось, что они ни за что не найдут в этом огне, дыме и грохоте отца.

— Просто-таки пекло! — сплюнул Юра.

— Татку! — бросился к отцу Петрик.

Ковальчука едва можно было узнать. Волосы опалены, лицо — в саже, комбинезон обгорел. И только глубоко запавшие глаза, как всегда, светились ласково и спокойно.

— Тату, — подозрительно озираясь в сторону депо, тихо заговорил Петрик. — Они… Они вагоны палят…

— Так надо, сынку, — погладил его по голове отец. — Паровозы уже угнали. Ни один вагон не должен достаться врагу…

— Михайло Гаврилович, — стараясь перекричать грохот, царящий вокруг, прильнул к уху Ковальчука Юра. — Мартын Ткачук не тот, за кого он себя выдаёт…

— Да, да, — быстро закивал головой Петрик. — Это тот… поляк из бара «Тибор»…

— Что ты там сочиняешь! — точно от осы отмахнулся Ковальчук.

— Он хотел убить вашего сына… Петрик его узнал, хотя тот был переодет в монаха… Мы его встретили там… около Стрелецкого парка… Петрик его узнал…

— Ерунда! — сердито проговорил Ковальчук.