Тайна Высокого Замка - Каменкович Златослава Борисовна - Страница 70

— Служба, знаете, нельзя мне приказа не выполнять. Давайте, ребятки, по домам, а?

— Неправильный приказ! — бесстрашно и прямо заявил Петрик. — Мы ж нашу гору — во! — как свои пять пальцев знаем. Каждую норочку покажем, где фрицы притаились…

Говоря по правде. Папаше полюбились эти непокорные, отважные львовские мальчишки. Их непреклонность и мужество внушали солдату невольное уважение, как, впрочем, и всему экипажу танка «Гвардия».

— Попробую похлопотать за вас перед начальством, — посулил бородач и отошёл от мальчиков.

Они стояли в крайнем волнении, ожидая решения своей участи. И когда Папаша вернулся, сказав, что их возьмут с собой, трудно описать ту безмерную радость, сменившую беспокойство мальчиков.

Но уже совсем стемнело, а никто не трогался с места.

Йоська высказал предположение, что, скорее всего, выжидают, когда гитлеровцы уснут. Вот тогда их и возьмут без единого выстрела, как сонных мух. Незачем на них патроны расходовать.

— Тоже мудрец, — усмехнулся Олесь. — Так они тебе и улеглись спать возле орудий.

И долго ещё мальчики тихо переговаривались, сидя на ступеньках костёла.

Петрик нервничал: ведь летние ночи так коротки, а чтобы выбраться с пулемётами на гору через подземный ход, надо около часа, не меньше…

Однако вскоре раздалась команда.

— Пошли, — сказал подбежавший Франек.

Под каменными сводами тайного хода мерцали сотни электрических фонариков, и теперь уже мальчикам совсем не было страшно, как тогда, когда приходилось пробираться здесь одним, а позже с Франеком, который сам лично хотел убедиться, куда ведёт этот ход.

Петрик насчитал шестьсот семьдесят ступенек, когда Папаша, тяжело дыша и утирая катящийся по лицу пот, спросил:

— Не сбились, правильно идём?

— Конечно, дяденька! Тут всё время вверх, вверх и только прямо, другой дороги нет.

— Стоп! — глухо прошелестело по цепи.

Дышать стало легче, и вскоре в довольно большой амбразуре показались звёзды. Ночной ветерок освежал взмокшие тела солдат, вытаскивающих пулемёты на террасу около пещеры.

— Мы теперь сзади от самой главной ихней батареи, — сообщил Олесь, дрожа от возбуждения. — Это та батарея, дяденька, что ратушу обстреливала.

Первую группу пулемётчиков и автоматчиков, увешанных гранатами, повели к каменному льву Франек и Юра.

Петрик же пополз впереди второй группы солдат, которые несли на руках пулемёты, отрезая пути возможного отхода гитлеровцев к Песчаной горе.

А Медведь и Йоська, обогнув слева пещеру, осторожно раздвигая кусты, напряжённо всматриваясь в темноту, вели Папашу и его автоматчиков к зениткам, замаскированным в чаще кустов.

И вдруг, подобно смерчу, советские воины обрушились на гитлеровцев, меньше всего ожидавших появления неприятеля под самым носом. То здесь то там вспыхивали гигантские столбы огня, и вскоре запылала вся северная часть Княжьей горы, обращённая к станции Подзамче.

Яростное и громкое «урр-ра!» заглушило длинные и частые очереди немецких автоматов, вопли, взрывы. Но так же внезапно, как всё это началось, всё и стихло. Княжья гора — последний оплот гитлеровцев во Львове — была взята.

Медленно гасли в синеве неба звёзды, когда Петрик, словно по безмолвному уговору, бежал назад к пещере. Ещё издали он узнал Франека, стоявшего у обрыва. И когда их разделяли всего лишь несколько метров, вдруг из чащи кустов выскочил гитлеровец в каске и бросился на Франека, замахнувшись прикладом автомата.

— Стой! Назад! — крикнул невооружённый Петрик.

Момент был до того острым, что только чудо могло спасти Франека от верной гибели. И это чудо, как показалось Петрику, свершилось: автоматная очередь навечно пригвоздила к земле гитлеровца.

Петрик оглянулся.

— Юра!

На едва побелевшем небе ещё лучисто вспыхивали звёзды, а предрассвётный ветерок уже торопливо будил сонную листву. И вот над вершиной Княжьей горы, сперва розоватыми, затем огнисто-красными полосами, заалел восток и вдруг загорелся, словно расплавленным золотом. Исчезли звёзды, как бы растаяв, а лес на склонах горы наполнили звонкие птичьи голоса.

Мальчики увидели недалеко от себя Папашу, окружённого автоматчиками. Он стоял на бугорке, могучий, как старый луб во главе молодой поросли, и чему-то широко улыбался, поглаживая бороду.

— Какое чудесное утро… — мечтательно прошептал Юра.

Подошли Олесь, Йоська. Следом показался Медведь, волоча трофейный пулемёт.

— Ха-ха! Глядите, хлопцы, фриц утикал и сапог потерял!

С этими словами Олесь брезгливо взялся за край голенища тяжёлого кованного сапога и швырнул его с обрыва вниз.

— Катись в свою Неметчину!

Повернув голову, Олесь увидел своих друзей, склонившихся к траве в том самом месте, где только что был найден сапог.

— Вы чего там разглядываете? — подбегая, спросил Олесь, не сразу заметив, что в чуть примятой росистой траве, на тоненьком стебельке, подняв серебристо-белую головку, раскачивался цветок, словно хотел сказать: «Доброе утро, друзья! Смотрите, всходит солнце! А я бы мог его больше никогда. Никогда не увидеть! Задохнуться под чёрным, тяжёлым сапогом…»

— И как он уцелел, этот цветок? — с гордым удивлением Юра поднял на мальчиков свои большие добрые глаза.

А вокруг уже расцветало солнечное утро первого мирного дня в освобождённом городе.