Правда варварской Руси - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 16

Для народа же подобные «свободы» обернулись бедствием. По польским законам право владеть землей и недвижимостью имела только шляхта. А крестьяне, как крепостные, так и лично свободные, попадали в полную власть землевладельца — любой шляхтич обладал правом суда и расправы в своих имениях. Подати были самыми высокими в Европе. Если на Руси «десятая деньга» являлась чрезвычайным налогом, то в Польше крестьянин ежегодно отдавал 10 % от всего имущества. А в дополнение еще платил очковое (с ульев), рогатое (со скота), ставщину (за ловлю рыбы), спасное (за выпас скота), желудное (за сбор желудей), сухомелыцину (за помол), дудок (при рождении ребенка), поемщизну (при заключении брака). И даже жизнь «хлопа» не была гарантирована. Современники упрекали помещиков, что они «мучат, уродуют и убивают без всякого суда своих людей». Папский нунций Руггиери отмечал, что паны, «казня крестьян ни за что, остаются свободны от всякой кары… можно смело сказать, что в целом свете нет невольника более несчастного, чем польский кмет».

Как и для России, для Польши существовала постоянная крымская опасность. Но в условиях шляхетской анархии Речь Посполитая не могла организовать таких оборонительных систем, как Москва. Единственной пограничной защитой были поднепровские и запорожские казаки. Поднепровские, как и донские, жили в укрепленных местечках и городах — Каневе, Чигирине, Киеве, Черкассах. А запорожские были «лыцарским братством» — самой отчаянной и забубённой вольницей, стекающейся в Сечь. Сюда, в отличие от донского казачества, принимали всех желающих вплоть до «ляхов» и татар, если они принимали православие и выражали готовность биться с «басурманами». А промышляла эта вольница в основном морскими набегами на турецкие берега. В Поднепровье бежали и крестьяне из центральных районов Речи Посполитой. Земли тут лежали бесхозными из-за татарской угрозы, но даже и такая угроза блекла по сравнению с панским произволом. Одни крестьяне сами становились казаками, другие заводили хозяйство под их защитой. На боевые качества казаков обратили внимание и короли, Стефан Баторий решил превратить их в регулярное войско, ввел реестр — записанным в него платилось жалованье. А выборный казачий гетман (атаман) получил государственные «клейноды» — булаву, знамя, бунчук и войсковую печать.

Но в XVII в. на восточные вольные земли, освоенные казачьими саблями и плугами переселенцев, тоже стали коситься магнаты. И короли принялись раздавать их в собственность как «пустующие». Причем главные богатства нахапали вельможи, русские по крови. Потомки тех, кто первыми организовывал и возглавлял казачество: Вишневецкие, Лянцкоронские, Заславские, хотя внуки прежних казачьих гетманов уже перешли в католицизм, ополячились, порвали со своим народом. Им доставались воеводства, староства (административные единицы). И опять отметим разницу — в России воеводы назначались на 2–3 года, после чего обязаны были дать строгий отчет, а в Польше такие посты становились наследственными. Поэтому многие магнаты были богаче и могущественнее короля. Вишневецкому принадлежало 40 тысяч крестьянских хозяйств на Полтавщине, Заславскому — 80 городов и местечек, 2760 сел, Потоцкому — все Нежинское староство, г. Кременчуг, Конецпольскому 170 городов и местечек и 740 сел на Брацлавщине. Столь же богатыми были Жолкевские, владевшие значительной частью Львовщины, не уступали им. И Сапеги, Радзивилы — хозяева литовских и западнорусских земель.

На Украину панское землевладение принесло все тот же гнет, который в связи с принятием Брестской унии дополнился наступлением на православие. Казаки и крестьяне отвечали восстаниями. Их было много. В 1595 г. — восстание Косинского, в 1596 — Наливайко и Лободы, в 1601 — в Добровнице, в 1602 — в Остре, в 1607 — в Брацлаве и Корсуни, в 1625 — восстание Жмайла, в 1630 — Тараса Федоровича (Трясило). Все они жестоко подавлялись. Гетман Сагайдачный в 1621 г., Перемышльский епископ Копинский в 1622 г., повстанцы Жмайло и Трясило засылали гонцов к царю, просясь в подданство. В Москве такие обращения обычно приветствовали, оказывали некоторую поддержку, но принимать «под государеву руку» не спешили. Во-первых, избегая войны с Польшей, а во-вторых, имея основания не совсем доверять украинцам. Потому что и во время Смуты, и Смоленской войны они, несмотря на притеснения, активно поддержали поляков, отметившись на Руси грабежами и кровавыми погромами.

И действительно, идея воссоединения с Россией была далеко не всеобщей. Среди украинского простонародья еще жила вера в «доброго короля», который, по примеру царя, обуздает панское хищничество. А казачью старшину вполне устраивали польские «вольности» — но только если их самих допустят в число шляхты и магнатов. И нередко борьба украинцев за свои права разворачивалась по частным вопросам. Например, за право казачьих депутатов заседать в сейме. За «обеспечение веры». За увеличение реестра. Потому что, по польским законам, если человек не был реестровым казаком, то он был «хлопом» со всеми вытекающими последствиями. Но все потуги украинцев улучшить свое положение легитимными средствами поляками категорически пресекались.

Мало того, паны решили прижать и Запорожскую Сечь. Ведь морские походы казаков провоцировали войны со стороны Турции и набеги татар. Прежде это поляков не очень волновало — удары-то обрушивались на самих украинцев. А теперь набеги оборачивались убытками для магнатов. На войну им тоже требовалось раскошеливаться. К тому же в войну король возглавлял армию. А паны всегда опасались его гипотетического «усиления». Ну а если турок и татар не задевать, если покупать с мир с ханом ежегодной данью в 15 тыс. злотых, то она выплачивалась не магнатами, а королевской казной. Да и для самих поляков Сечь была рассадником оппозиции. И в Запорожье началось строительство крепости Кодак, означавшее окончательное уничтожение остатков казачьих свобод.

Это вызвало в 1635–38 гг. цепь мощных восстаний Сулимы, Павлюка, Остряницы, Полторакожуха. Но полякам удалось переманить на свою сторону реестровых казаков, вбить клин между ними и «нереестровыми». Мятежников разгромили и учинили жесточайшие репрессии: повстанцев вешали на крюках под ребро, сажали на кол, забивали насмерть палками. Чтобы избежать расправы, многие бежали в Россию. А сейм принял «Ординацию» о новом режиме на Украине. Реестр ограничивал число казаков шестью тысячами, они теряли право выбирать гетмана и старшину — все должности становились назначаемыми. На Украине размещались коронные войска, местное управление передавалось польским чиновникам. Восстанавливалася Кодак, а в Сечи расположился польский гарнизон.

Затерроризированные казаки и крестьяне вынуждены были эти порядки принять. Но и покорность ничего хорошего им не принесла. Напротив, поляки теперь уверились в своем всесилии и безнаказанности. И распоясались совершенно. Паны привыкали вести широкий образ жизни, для чего требовались деньги. И их выжимали. Польский публицист Старовольский в работе «Перемена нравов» писал: «Никто не хочет жить трудом, всяк норовит захватить чужое; легко достается оно, легко и спускается; всяк только о том думает, чтобы поразмашистее покутить; заработки убогих людей, собранные с их слезами, иногда со шкурой, истребляют они, как гарпии или как саранча: одна особа съедает в день столько, сколько множество бедняков заработают в долгое время, все идет в дырявый мешок — брюхо». Кстати, в качестве образца «добрых нравов» и отношения к подданным, Старовольский указывал на Россию. Положительным примером в области хозяйства и политики считал Россию и польский анонимный автор «Дискурса об улучшении монеты». А такие сопоставления из уст постоянных противников Москвы, согласитесь, говорят о многом.

Эксплуатация крестьян приняла совершенно невыносимые формы. В Галиции барщина была ежедневной, не исключая праздников — католические праздники шляхта на православных не распространяла, а с православными праздниками не считалась. В Поднепровье, как сообщает Боплан, крестьянин со своей лошадью должен был трудиться на землевладельца три дня в неделю. Барщина дополнялась многочисленными поборами натурой — хлебом, гусями, курами, разовыми уплатами по тому или иному случаю. «Но это еще менее важно, чем то, что их владельцы пользуются безграничной властью не только над имуществом, но и над жизнью своих подданных… положение их бывает хуже каторжников на галерах».