Собрание сочинений. Том 4 - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 53

— Не кажется ли вам, что здесь очень жарко, майор? — спросила вдова.

— Да, жара изрядная, — чистосердечно подтвердил майор.

— Тут есть комнатка, где, вероятно, прохладнее, — сказала вдова. — И там вы можете выкурить папиросу. Эти комнатки мы решили превратить в курительные.

— Но вы должны сопровождать меня туда.

— Нет, нет, майор. Не забывайте, что я хозяйка.

— Но вам совершенно не требуется никого развлекать. Все развлекаются кто во что горазд. Вы слишком мало думаете о себе.

— Право же, майор…

— А я утверждаю, что вы устали и вам необходимо отдохнуть.

И майор распахнул перед ней дверь с таким настойчивым видом, что вдова уступила. Они вошли в маленькую уютную комнату, расположенную несколько в стороне от центра веселья. Здесь стояло два-три обитых ситцем стула и такая же кушетка. Вдова присела на одном конце кушетки, майор водрузился на другом; лицо его приняло еще более пунцовый оттенок, чем обычно, и, как всегда в трудную минуту, он сдвинул брови и выпятил грудь.

— Почему вы не закуриваете вашу папиросу? — спросила миссис Скэлли.

— А как же дым?

— Я люблю запах табака.

Майор достал папиросу из своего плоского серебряного портсигара. Вдова свернула бумажку и зажгла ее от газового рожка.

— Для того, кто так одинок, как я, — заметила она, — приятно сознавать, что возле тебя есть кто-то расположенный к тебе и ты можешь услужить кому-то, хотя бы в мелочах.

— Так одинок? — воскликнул майор, перемещаясь на кушетке. — Мне ли этого не знать! Если я завтра отправлюсь к праотцам, ни одна живая душа даже не вздохнет обо мне, разве что старик фон Баумсер.

— О, не говорите так! — с чувством произнесла миссис Скэлли.

— Но это факт. Однако порой мне хочется взбунтоваться против такой судьбы. Последнее время я начинаю мечтать о том, чтобы сделать свою жизнь более веселой и счастливой. Эти мечты появились у меня, когда я сидел вот там, у своего окна. И теперь, сколько ни старайся, уже не вытравишь их из сердца. А я знаю: это безумие — лелеять их, ведь если они не сбудутся, еще невыносимее станет мое одиночество.

Майор умолк и откашлялся. Вдова молчала; голова ее была опущена, глаза прикованы к узору ковра.

— Эти мечты о том, — сказал майор, понизив голос, наклоняясь вперед и сжимая маленькую, унизанную кольцами руку своей загрубелой рукой, — что вы сжалитесь надо мной, что вы согласитесь…

— Ах, вы здесь, мой очень добрый друг! — радостно воскликнул фон Баумсер, неожиданно просовывая свою кудлатую голову в дверь и дружелюбно улыбаясь.

— Подите к черту! — зарычал майор, в бешенстве вскакивая с кушетки, и голова немца исчезла столь же внезапно, как и появилась. — Простите мою горячность и грубость языка, — смущенно проговорил старый воин, — но я не мог совладать со своими чувствами. Согласны ли вы стать моей, Лавиния? Я простой солдат и почти ничего не могу предложить вам, кроме преданного сердца, которое и так уже принадлежит вам и будет принадлежать вечно. Согласны ли вы стать моей женой и сделать меня счастливым до конца моей жизни?

Майору уж удалось обхватить вдовушку одной рукой за талию, но она вскочила с кушетки и повернулась к нему; задорная и лукавая улыбка заиграла на ее миловидном полном лице.

— Вот что, майор, — сказала она. — Я люблю говорить напрямик, так же как мой покойный Том. Он всегда все говорил напрямик. И теперь я спрошу вас прямо: вам нужна я или мои деньги?

Майор был так поражен этим откровенным вопросом, что с минуту продолжал сидеть на софе, лишившись дара речи, но, как человек, бывавший в разных переделках и умевший быстро принимать решения, он тотчас овладел собой.

— Вы, конечно! — воскликнул он. — Если бы у вас не было ни гроша за душой, это бы ничего не изменило.

— Берегитесь! Берегитесь! — произнесла вдова, предостерегающе погрозив ему пальцем. — Слыхали вы о том, что банк Агра лопнул?

— Слышал. Но что из того?

— А то, что все мои деньги до последнего пенни, были вложены в этот банк.

Это был уже второй удар — наотмашь. Впрочем, от этого удара наш воин оправился быстрее и произнес с еще более важным видом, выпятив вперед грудь.

— Лавиния, — сказал он, — вы были искренни со мной, и я, черт побери, тоже буду откровенен с вами. Когда я впервые увидел вас, дела мои были очень плохи, и, признаться, хоть я и восхищался вами, не только вы сама, но и ваши деньги служили для меня приманкой. Я был тогда в таком положении, что не мог помышлять о женщине, которая не внесла бы своей лепты хотя бы на покрытие своих личных расходов. Но с тех пор мои обстоятельства изменились. Каким образом — здесь об этом говорить не время и не место, но так или иначе у меня есть кругленькая сумма в банке и возможность несколько ее увеличить. Вы говорите, что у вас пропали все деньги, а я говорю вам, что у меня теперь хватит на двоих. Так что скажите, что вы согласны, сердце мое, — и по рукам.

— Как! Даже если без денег?

— К черту деньги! — воскликнул майор Тобиас Клаттербек, и его рука вторично обвила талию дамы, и на этот раз так и осталась там. Что произошло потом — это уже меня не касается да и читателя тоже. Парочки, пережившие свою первую молодость, так же имеют право на счастье, как и более юные создания, и порой их чувства бывают даже более пылки.

— Гадкий мальчишка, как вы смеете так ругаться! — промолвила наконец вдова. — Теперь я должна воспользоваться случаем и прочитать вам нотацию.

— Нет, вы поглядите только на эти лукавые глазки! — воскликнул майор, сияя от восторга. — Да бога ради, читайте мне нотации, пока не надоест.

— Вы должны быть умником, Тоби, если хотите стать моим мужем. Вы не должны больше играть в бильярд на деньги.

— Не играть в бильярд? Это как же так? Бильярд приносит мне три-четыре фунта в неделю.

— Все равно. Никаких бильярдов, никаких карт, никаких бегов и никаких пари. Тоби должен быть паинькой и вести себя, как подобает почтенному, заслуженному воину.

— Да что это вы такое выдумали? — вскричал майор. — Если я откажусь от бильярда и от виста, так на какие же средства такой заслуженный воин, а главное, жена такого заслуженного воина, будет существовать?

— Ну, как-нибудь проживем, мой милый, — сказала вдова, шаловливо заглядывая ему в глаза. — Я ведь говорила вам, что все мои деньги были помещены в банк Агра, который лопнул.

— Говорили, и очень жаль, что вам так не повезло!

— Да, но только я не сказала, что взяла оттуда все деньги, еще до того, как банк лопнул, мой милый Тоби. Вероятно, это очень скверно подвергать вас такому испытанию, но я не могла устоять против соблазна. Тоби не нужно играть в азартные игры — у него и без этого будет достаточно денег, и он может сидеть себе спокойненько, рассказывать свои истории и вообще делать все, что ему заблагорассудится, и не беспокоиться ни о чем.

— Да благословит вас небо! — с жаром воскликнул майор. Наконец-то после стольких лет бурных скитаний по свету он был у тихой пристани! И когда этот, уже потрепанный жизнью старый холостяк наклонился, чтобы поцеловать вдову, он почувствовал, как слезы прихлынули к его глазам.

— Итак, никаких бильярдов, никаких карт на три месяца, — сказала эта маленькая женщина твердо, сжимая в руках его большую руку. — Ничего, запомните, друг мой! Я отправляюсь в Хампшир, в деревню, навестить мою кузину, и нам придется расстаться на это время, но я разрешаю вам писать мне. Если после моего возвращения вы сможете заверить меня честью, что бросили свои гадкие привычки… ну, тогда…

— Что тогда?

— Подождем до тех пор, и вы увидите, — лукаво рассмеявшись, отвечала вдова. — Нет, нет, ни секунды я здесь больше не останусь. Что скажут гости? Право же, Тоби, я должна… Нет, в самом деле, я должна…

И она ускользнула, а майор остался один, и ему показалось, что его душа очистилась от всего дурного, что могло загрязнить ее с тех пор, когда он еще юным прапорщиком в последний раз поцеловал на прощание свою мать в Портсмутской гавани, перед тем как сесть на большой транспортный корабль, отплывавший в Индию.