Собрание сочинений. Том 4 - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 80

— Мне надо чего-нибудь выпить, — помолчав, сказал Эзра и налил себе виски. — Я весь продрог и просто сам не свой, точно кот, учуявший мышь. Не понимаю, как это вам удается сохранять хладнокровие. Вы так спокойны, словно вам предстоит проверить счета или подписать накладную. А я думаю только об одном — скорей бы! Это ожидание непереносимо.

— Что ж, тогда проведем время с пользой для души, — сказал Джон Гердлстон, и, достав из кармана небольшую пухлую библию, голосом торжественным и звучным начал читать из нее вслух. При этом он наклонился поближе к свече, и в желтом ее свете отчетливо выступили его крупные, резкие черты. Ястребиный нос и впалые щеки придавали ему хищное выражение, которое еще усиливалось блеском его глубоко посаженных глаз.

Отблески огня играли на осунувшемся, но все же красивом лице Эзры; развалившись в кресле, он с недоверчивым изумлением наблюдал за своим отцом. Эзра никогда не мог до конца решить для себя вопрос: что за человек его отец — отъявленный лицемер или религиозный маньяк? Бурт, взгромоздив ноги на каминную решетку, спал непробудным сном и громко храпел; голова у него свисала с ручки кресла.

— Не пора ли его будить? — спросил Эзра, прерывая отца.

— Да, думаю, что пора, — отвечал старый коммерсант, благоговейно закрывая священную книгу и пряча ее в нагрудный карман.

Эзра взял свечу и, подняв ее повыше, осветил лицо спящего Бурта.

— Ну и животное! — пробормотал он. — Видели ли вы когда-нибудь второй подобный экземпляр?

Рудокоп и вправду представлял собой малопривлекательное зрелище. Он полулежал в кресле, раскинув в разные стороны руки и ноги, голова у него как-то нелепо свесилась набок, а огненно-рыжая борода торчала вверх, обнажив массивную жилистую шею. Налитые кровью, остекленелые глаза были полуоткрыты, толстые губы вздрагивали всякий раз, как дыхание со свистом и хрипом вырывалось из его груди. Грязная коричневая куртка была распахнута, и из кармана торчала короткая, толстая дубинка со свинцовой головкой.

Джон Гердлстон вытащил дубинку у него из кармана и подбросил в воздух.

— Мне кажется, этой штукой можно убить быка, — сказал он.

— Не крутите ее у меня над головой! — рявкнул Эзра. — Посмотрели б вы сейчас на себя со стороны — как вы стоите, на фоне огня: длинные ноги врозь, и размахиваете дубинкой!.. У вас и так-то не слишком привлекательная внешность, а с этой штукой в руках и подавно.

Джон Гердлстон улыбнулся и сунул дубинку в карман спящего Бурта.

— Проснитесь, Бурт! — крикнул он и потряс рудокопа за плечо. — Уже половина девятого.

Рудокоп с проклятием вскочил на ноги и тут же рухнул обратно в кресло; он тупо озирался по сторонам и никак не мог сообразить, куда это его занесло. Но тут на глаза ему попалась бутылка голландского виски, уже наполовину пустая, и он обрадованно потянулся к ней, как к старой знакомой.

— А я вздремнул, хозяин, — пробормотал он хрипло. — Надо бы промочить горло, чтобы очухаться. Говорите, приспело время за работу приниматься?

— Мы все подготовили так, чтобы она к девяти часам была в парке у сухого дуба.

— Так до девяти же еще целых полчаса, — хмуро сказал Бурт. — Могли бы пока меня не будить.

— Нет, нам следует уже сейчас направиться туда. Она может прийти немного раньше.

— Ну, тогда пошли! — сказал рудокоп, застегивая куртку и обкручивая шею рваным шарфом. — Кто идет со мной?

— Мы оба пойдем, — сказал Джон Гердлстон твердо. — Мы должны помочь вам оттащить ее на рельсы.

— Будто уж Бурт не может сделать этого сам, — сказал Эзра. — Что она весит-то!

Гердлстон отвел сына в сторону.

— Не будь дураком, Эзра, — сказал он. — Мы не можем довериться этому полупьяному кретину. Все должно быть выполнено крайне тщательно и четко и притом так, чтобы не осталось никаких следов. Ты знаешь старый девиз нашей фирмы: наблюдай за всем сам, и сегодня мы, безусловно, должны им руководствоваться.

— Вся эта затея чудовищна! — передернувшись, словно от озноба, сказал Эзра. — Как я жалею, что ввязался в нее!

— Завтра утром ты уже этого не скажешь. Да, завтра утром — после того, как поймешь, что фирма спасена и никто ничего не знает и не узнает. Бурт уже направился в парк. Не теряй его из виду.

Отец и сын поспешили к выходу и увидели, что Бурт стоит на пороге. Пронизывающий, ледяной ветер все крепчал, предвещая шторм. Голые вершины деревьев уныло и глухо шумели, и время от времени доносился треск — это ветер отламывал и швырял наземь какой-нибудь высохший сук. В просветы рваных, гонимых ветром туч порой проглядывала луна, и старый парк и стены древнего монастыря то серебрились в ее лучах, то погружались во мрак. Горевшая в прихожей лампа бросала широкую золотистую полосу света на лужайку перед домом, и на фоне желтого проема двери три темные фигуры и три длинные причудливые тени казались чем-то жутким и нереальным.

— Прихватим с собой фонарь? — спросил Бурт.

— Нет, ни в коем случае! — воскликнул Эзра. — И без фонаря прекрасно все видно. Свет нам не нужен.

— У меня есть с собой фонарь, — сказал старый коммерсант. — Мы им воспользуемся, если понадобится. А сейчас, мне кажется, надо поспешить на место. Она может появиться раньше, чем мы ожидаем. А дверь мы так вот и оставим — настежь. Тогда она сразу увидит, что путь свободен.

— Пошевелите мозгами, — сказал Эзра. — Если оставить дверь настежь, она еще может заподозрить ловушку. Дверь столовой надо затворить совсем, а выходную прикрыть так, чтобы осталась небольшая щелка. Так будет выглядеть натуральнее. И она решит, что Бурт и вы, отец, дома.

— А где Джоррокс и Ребекка? — спросил Гердлстон, притворяя дверь, как было предложено.

— Джоррокс у себя в комнате, и Ребекка, само собой разумеется, тоже у себя.

— Ну, как будто все в порядке. Пошли, Бурт. Вот сюда.

Все трое зашагали по усыпанной гравием аллее, потом свернули с нее и по мокрой траве углубились в парк.

— Вон сухой дуб, — сказал Гердлстон, когда впереди из мрака проступили темные очертания дерева. Дуб стоял несколько в стороне на довольно большой лужайке, и вокруг него не было кустов куманики, разросшейся по всему парку.

Бурт обошел вокруг толстого ствола дуба и тщательно, насколько позволял мрак, осмотрел землю.

— Может быть, вам нужен фонарь? — спросил Гердлстон.

— Нет. Все в порядке. Я уже знаю, как с ней расправиться. А вы спрячьтесь вон там за деревьями или еще где, мне все равно, лишь бы не путались под ногами. Помощников мне не надо. Джим Бурт — мастер своего цела, и если уж он за что взялся, так все будет в ажуре. Только чтобы никто сюда не совался.

— Мы и не помышляли вмешиваться в ваши дела, — сказал Гердлстон.

— Вот и не вмешивайтесь! — проворчал Бурт. — Я спрячусь за этим дубом, понятно? Она прибежит, посмотрит и решит, что он еще не пришел. Будет стоять и ждать. А я улучу удобную минутку, подойду сзади, и пусть себе думает на том свете, что ее молнией убило.

— Превосходно! — воскликнул Джон Гердлстон. — Превосходно! Ну, нам, пожалуй, пора отойти в сторонку.

— С ней надо покончить одним ударом, понимаешь? — сказал Эзра. — Чтобы не было никаких криков и воплей. Я могу вынести что угодно, только не это.

— Вы что, не знаете, как я бью? — промолвил Бурт со зловещей усмешкой, оставшейся незамеченной в темноте. — Череп у вас больно крепок, а то бы не стоять вам сейчас здесь.

Рука Эзры невольно потянулась к старому шраму.

— Да, пожалуй, такого удара будет для нее предостаточно! — пробормотал он, отходя в сторону вслед за отцом. Они укрылись в густой тени деревьев, ярдах в пятидесяти от сухого дуба, за которым, в ожидании своей жертвы, притаился Бурт с дубинкой в руке.

Эзра, обычно смелый и решительный во всех своих действиях, на этот раз совсем утратил самообладание; он дрожал, как в лихорадке, у него зуб не попадал на зуб. Старый коммерсант, наоборот, был бесстрастен и хладнокровен, как всегда.

— Уже почти девять, — прошептал Эзра.