Таверна «Ямайка» - дю Морье Дафна - Страница 41

Это был Харри-жестянщик. Джоз Мерлин выругался и распахнул окно.

— Черт бы тебя побрал, — заорал он, — заходи сюда, что ты там стоишь? Хочешь схлопотать пулю в живот, проклятый дурак?! Заставил держать тебя под прицелом больше пяти минут! Отопри дверь, Мэри, что ты вцепилась в стену, как призрак. И без твоей кислой мины хватает волнений.

Подобно любому мужчине, пережившему минуты панического страха при свидетелях, он пытался теперь свалить вину за свою слабость на другого, чтобы вернуть самообладание. Мэри не спеша направилась к дверям. В памяти возникло пережитое, их яростная борьба на тропинке у скалы. Реакция не замедлила сказаться. Она не могла смотреть на этого подонка без отвращения, тошнота подступала к горлу. Открыв дверь, девушка спряталась за нее, когда Харри прошел в кухню, затем подошла к печи и стала механически ворошить торф, стоя спиной к собравшимся.

— Ну, какие вопросы? Что принес нового? — обратился хозяин к вошедшему.

Жестянщик чмокнул губами и ткнул большим пальцем через плечо.

— Вся округа переполошилась, — сказал он. — Все только об этом и судачат, от Тамара до Сент Айвза, весь Корнуолл гудит. Я был в Бодмине днем, город бурлит, все требуют крови и правосудия. Прошлую ночь я провел в Кеймфорте, там все мужики кипят от негодования, потрясают кулаками и подбивают соседей к мести. У этой бури может быть только один конец. Тебе, Джоз, он известен лучше других.

Харри сделал характерный жест рукой.

— Надо бежать — это единственный шанс. Дороги опасны, Бодмин и Лонсестон вдвойне. Я буду уходить через болота, проберусь в Девон выше Ганнислейка; это окольный путь, я знаю, но, когда нужно спасать шкуру… Есть у вас хлеб в доме, миссис? Я не ел со вчерашнего дня.

Вопрос относился к жене хозяина, но смотрел он на Мэри. Пейшенс достала из буфета хлеб и сыр, рот ее нервно подергивался, движения были неуклюжи, ей было совсем не до угощений. Накрывая на стол, она умоляюще смотрела на мужа.

— Ты слышишь, что он говорит? — молила она. — Оставаться здесь просто безумие, надо сейчас же уходить, потом будет поздно, слишком поздно. Ты ведь знаешь, как к тебе относятся. Тебя не пощадят. Тебя убьют, растерзают без суда. Богом молю, послушайся его, Джоз. Ты ведь знаешь, о себе я не думаю, только о тебе…

— Заткнись, дура, — завопил Мерлин. — Мне твой совет никогда не был нужен, тем более сейчас. Мою судьбу я встречу сам, можешь не скулить здесь, как мокрая сука. Значит, Харри, и ты меня покидаешь, играешь на руку этой своре. Бежишь, поджав хвост, только потому, что какие-то канцелярские крысы изображают из себя святош и взывают к Иисусу о твоей крови! Разве у них есть доказательства против нас? Ну, говори! Или печенки твои слабы, или совесть заговорила? Только покажи, где она у тебя? Не в заднице ли?

— К черту совесть, Джоз, сейчас во мне говорит голос разума. В этой части страны нам вредно жить, я поищу место получше. Что до доказательств, то мы последние месяцы не очень-то осторожничали. Доказательства найдутся. Я был тебе верен, ты знаешь. И сегодня пришел, рискуя головой, чтобы предупредить тебя. Я не держу зла, но должен сказать, Джоз, что мы погорели из-за твоей чертовой глупости. Или я не прав? Ты нас напоил до бесчувствия, сам напился — и повел нас на глупейшее предприятие, которое мы не планировали. У нас был один шанс на успех из миллиона, и он не сработал — все вышло, как должно было выйти, потому что мы были пьяны в стельку, — побросали всю добычу на берегу. Кто виноват? Ты, конечно!

Он стукнул кулаком по столу, издевательская ухмылка застыла на его желтой физиономии. Глаза устремились на хозяина.

Джоз Мерлин молча ждал, пока жестянщик кончит говорить. Потом низким грудным голосом, таящим угрозу, сказал:

— Значит, ты меня обвиняешь, Харри? Ты такой же, как все они. Извиваешься, как змея, чуя, что удача отвернулась. Ты немало нажился на мне, не так ли? И золотишко появилось, оно у тебя сроду не водилось. Жил, как принц, не гнил в шахте — там твое настоящее место. Если бы нам удалось смыться до рассвета, как было сотни раз до этого, ты бы подлизывался ко мне, чтобы плотнее набить карманы, скажешь, не так? Ты бы служил мне, как остальная свора, называл бы Всемогущим богом, выцыганивал свою долю добычи, лизал мне ноги, распростершись в пыли. Беги, если хочешь, беги через Тамар, поджав хвост, и будь проклят! Я и один справлюсь.

Харри хмыкнул и пожал плечами.

— Разве нельзя поговорить без оскорблений? Я ведь не иду против тебя, я все еще на твоей стороне. Мы все были пьяны, я знаю, давай не будем об этом вспоминать: что с возу упало, то пропало. Наши все разбежались, нам теперь нечего на них рассчитывать. Они так напуганы, что не скоро появятся. Остаемся мы с тобой, Джоз. Мы крепко повязаны, наша доля в деле больше, чем у других, и чем теснее мы будем держаться и помогать друг другу, тем лучше для нас обоих. Вот почему я пришел сюда, надо обговорить все и выяснить наше положение.

Он снова хмыкнул, обнажив десны, и стал отбивать дробь на столе черными заскорузлыми пальцами.

Хозяин наблюдал за ним неодобрительно и вновь потянулся к трубке.

— Так чего ты все же добиваешься, Харри? — спросил он, набивая трубку.

Жестянщик причмокнул и осклабился.

— Ничего не добиваюсь. Хочу, чтобы нам обоим было легче выйти живыми из этой передряги. Надо кончать, это ясно, если не хотим попасть в петлю. Но, Джоз, я не собираюсь завязывать с пустыми руками. У тебя в кладовке припрятано кое-что, мы ведь привезли часть с побережья. Это принадлежит всем нам, кто работал в ту ночь. Но из всех остались только мы с тобой. Я не хочу сказать, что там большие ценности, так, мелочь, но это может помочь нам добраться до Девона, ты ведь не станешь отрицать?

Хозяин пустил облако дыма ему в лицо.

— Ах, вот оно что! А я-то думал, что ты явился в «Ямайку» полюбоваться моей улыбочкой. Я думал, что ты действительно хочешь мне помочь.

Жестянщик снова осклабился и заерзал на стуле.

— Брось, Джоз, мы ведь друзья, можем говорить откровенно. Добыча у тебя. Один ее не погрузит. Женщины не в счет. Давай поделимся по-братски и кончим с этим.

Хозяин размышлял, попыхивая трубкой.

— Ты полон идей, Харри. Они бренчат в тебе, как фальшивые побрякушки на бабах, друг мой. А что, если в кладовке ничего нет? Что, если я уже все спустил? Я был здесь целых два дня, а кареты едут мимо. Это ли не соблазн?!

Харри прикусил губу, лицо его вытянулось.

— Не понимаю шутки, приятель. Не хочешь ли ты сказать, что ведешь двойную игру в своей таверне? Тебе это будет невыгодно, Джоз Мерлин, если так. Мне всегда казалось подозрительным твое слишком долгое молчание. Это случалось, когда приезжали фургоны. Действительно, иногда творились непонятные вещи. Тебе слишком уж гладко сходили делишки, месяц за месяцем, слишком уж ты хорошо все обтяпывал чужими руками за грошовую плату, которую выделял нам, а мы рисковали шкурой, нам полагалась главная выручка. Мы никогда не задавали тебе лишних вопросов, припомни. И не требовали лишнего. Признайся, Джоз, кто стоит за твоей спиной?

Джоз Мерлин обрушился на него, как ураган. Ударом кулака в челюсть сбил его на пол, тот полетел головой на каменный пол, стул обрушился на него сверху. Хозяин тяжело дышал. Тетя Пейшенс испуганно прижалась к племяннице, взглядом моля ее что-то предпринять. Мэри не сводила глаз с дяди, она не понимала, чем вызвана такая реакция.

Джоз взял ружье и, держа его дулом вниз, пнул Харри ногой.

— Теперь побеседуем о деле, ты и я, — сказал он, привалившись спиной к стене, в то время, как Харри корчился на полу у его ног.

— В этой игре главный — я, и всегда был, — продолжал он врастяжку. — С самого начала, три года назад, я распоряжался один, когда мы еще чистили маленькие грузовые баржи и сбывали товар в Падстоу. Тогда мы были на седьмом небе, если удавалось выручить несколько пенсов. Я поставил дело на широкую ногу, мы контролируем побережье от Хартлэнда до Хейла. Это мне приказывает кто-то?! Я хотел бы посмотреть на того, кто осмелится мне приказывать. Клянусь Богом, мне это было бы любопытно. Теперь все кончено, кончено. Мы сделали свое дело, надо сматывать удочки. Игра окончена для всех нас Сегодня ты пришел не для того, чтобы предупредить меня, ты явился, чтобы поживиться в последний раз. Ты увидел, что таверна наглухо заперта и задрожал от радости: не ожидал застать меня здесь, потому и скребся в окно, которое легче взломать. Думал, здесь остались только женщины. Тебе не составило бы большого труда запугать их, схватив ружье со стены, ты ведь знал, Харри, где у меня висит ружье, не так ли? И тогда — к черту хозяина таверны «Ямайка»! Ах ты, старая крыса! Думаешь, я не прочел сразу на твоей роже, зачем ты явился?