Русская лилия - Арсеньева Елена - Страница 24

— Что здесь? — Васили принял сверток, прикрытый красным шерстяным платком.

— Мне глядеть не велено. Прощайте, кирие. — Он повернул коня и вскоре исчез за поворотом.

Васили осторожно развернул красный платок и едва успел подхватить что-то тяжелое, холодное.

Это был серебряный кинжал.

* * *

Васили правильно понял неосторожные слова Элени. И в самом деле, те люди, которые во что бы то ни стало не хотели допустить укрепления союза Греции и России, были потрясены, услышав о помолвке короля Георга и великой княжны Ольги Константиновны. Они испытали истинный ужас, тем паче что известие было совершенно неожиданным. Такого поступка от Георга, которого они полагали полностью зависимым от фаворитки, никто не ожидал. К тому же никто не знал, как это совершилось. Возникли сомнения, а не был ли король подвергнут некоему политическому давлению… Ведь от русских, которые хотят вернуть влияние на Балканах и в Эгейском море, можно всего ожидать!

Получить известия из первых рук было невозможно: посольства Греции в России не было. Тогда княгиня Плакентийская, которая чуть ли не больше других была заинтересована в том, чтобы упрочить положение дочери при короле Георге, обратилась к дальнему родственнику мужа — Сильвио Лебрену, который служил во французском посольстве при военном атташе. Княгиня неплохо знала молодого человека. Он был исполнителен, прилежен в работе, но слаб характером и анемичен. Единственным сильным чувством его была страсть к карточной игре, и его дом в Париже был заложен-перезаложен от фундамента до конька крыши. Княгиня пообещала, что дом будет выкуплен, а карточные долги возращены, если Сильвио соберет все возможные сведения о неожиданной помолвке.

Поручение он исполнил с легкостью, ведь дипломатические круги в Петербурге обсуждали эту новость беспрестанно, а у Сильвио было много приятелей в других посольствах — таких же картежников, как он. Все единодушно сходились во мнении, что, даже если королем Георгом двигали соображения государственной выгоды, никто его к браку не принуждал. Хотя и поговаривали об успехе русских дипломатов, большинство все же склонялось с мысли, что Георг искренне увлечен красивой, благоразумной, милой девушкой, которую за границей уже называли русской лилией. Это был брак по взаимному согласию, а то, что он должен был обеспечить немалые выгоды России и упрочить ее положение в Греции, являлось просто следствием, вытекающим из причины — любви, связавшей молодых людей. Это казалось вполне естественным всем, кроме тех, кто имел свои виды на сердечное расположение короля.

Донесение Сильвио было отправлено дипломатической почтой в Париж. Спустя несколько дней с нарочным пришел ответ. Увидев посыльного, Сильвио понял, что тетушка София пустила в ход все свои очень немалые связи в Париже. А может быть, и не только свои! Так или иначе, ответ прибыл тоже снабженным дипломатическими пометками.

Вскрывая его, Сильвио улыбался до ушей, предвкушая, что увидит выкупленные закладные и погашенные векселя. Однако улыбка несколько полиняла, когда вексель обнаружился всего лишь один, а при нем — очередное письмо от тетушки Софии. На сей раз она требовала собрать самую скандальную информацию о членах семейства великого князя Константина Николаевича. Любую! Обо всех! В конце было приписано, что лишь после этого будут погашены долги Сильвио.

Делать нечего, Сильвио принялся исполнять поручение, тем паче что оно вновь оказалось не слишком-то сложным и получить ответы на вопросы тетушки можно было, не выходя из карточного клуба. Рассказывали о платонической любви английской гувернантки к великому князю, о пристрастии старшего сына к эротическим картинкам и о том, что он бегает за каждой юбкой, но это все были мелочи не слишком скандального свойства… Удалось получить и другие, гораздо более секретные сведения…

Письмо ушло, и через несколько дней нарочный доставил ответ. На сей раз Сильвио затаил улыбку предвкушения. Видимо, у него были кое-какие предчувствия… Которые, к несчастью, его не обманули. Снова лишь один оплаченный вексель, а еще — запечатанный конверт, который следовало передать великому князю Константину Николаевичу, но так, чтобы он не мог догадаться, кто передал.

К письму княгини Плакентийской была приложена копия искового заявления судье. Один из заимодавцев Сильвио Лебрена потерял терпение и готов был начать преследовать должника всеми законными средствами.

Сильвио не мог не понимать, что это означало для него прекращение дипломатической карьеры, возвращение в Париж, заключение в долговую тюрьму и, возможно, ссылку. Среди дипломатической молодежи, всевозможных стажеров и помощников было хорошим тоном всячески бранить cette Russie barbare, однако все они втихомолку радовались жизни в этой стране, где все баснословно дешево, где они получали очень хорошие деньги и пользовались значительными почестями, ибо русские относились к иностранцам с великим пиететом, не то что, скажем, немцы или англичане. Сильвио не хотел ничего терять! Он понимал, что крепко попался на крючок лживых обещаний княгини Софии, но, может быть, после исполнения этой просьбы от него отстанут.

Сильвио был неглуп, пронырлив, хитер. Прошло немного времени, и он смог установить связь с одним из лакеев, служивших в доме великого князя Константина Николаевича. Именно с его помощью удалось подбросить послание главе семейства.

Разумеется, Сильвио мог только предполагать, что содержится в этом письме, и не сомневался, что условия, продиктованные великому князю, будут им приняты. Сильвио начал втихомолку держать пари среди своих азартных приятелей на то, что помолвка греческого короля и русской великой княжны будет расторгнута. Сначала это казалось полной нелепостью и над Сильвио даже смеялись, однако он имел настолько хитрый и самодовольный вид, что даже самое сильное недоверие было вскоре поколеблено.

Однако день шел за днем, а разговоры о близкой свадьбе не утихали, в то время как о ссоре между царствующими домами России и Греции никто и слыхом не слыхивал. А спустя некоторое время, 26 июля 1867 года, состоялось обручение, на котором стало известно: свадьба произойдет 15 октября. И ни слова о разрыве отношений, о нарушении обязательств!

— Проклятые русские! — восклицал Сильвио, к прежним долгам которого добавились новые. — Вы обманули меня!

Каждый день он с трепетом просматривал почту, испытывая мгновенное облегчение от того, что княгиня София молчит, но с каждым днем это молчание становилось все более угрожающим.

Прошел месяц, и вот однажды Сильвио прижали к стене с требованием немедля выплатить проигрыш в пари. Когда он отказался, заявив, что всякое еще может случиться и обручение тоже может быть расторгнуто, эти дерзкие высказывания были немедленно доведены до ушей посла, который меньше всего желал осложнений с Россией из-за пустяковых сплетен. Сильвио был выслан во Францию, где его встретили судебные приставы. Дальнейшая судьба его уныла: приговоренный к каторжным работам в Тулоне, он оказался в числе первых неполитических ссыльных, отправленных в Кайенну, во Французскую Гвиану, на «адские райские острова», где и нашел свой конец.

Но это произошло потом. А пока и Сильвио, и заговорщики в Греции терялись в догадках, почему на великого князя не произвело впечатления письмо.

На самом деле оно произвело на Константина Николаевича огромное впечатление. Настолько огромное и тягостное, что сутки он находился в ужасном состоянии, а потом попросил аудиенции у императора.

Уже одно то, что родной брат — пусть даже их отношения всегда были довольно сложны и основаны скорее на соперничестве, чем на родственной любви, — желает не столько приватной, сколько официальной встречи, насторожило Александра Николаевича. И он немедля принял его.

Константин Николаевич явился в адмиральском мундире, при всех регалиях, бледный, торжественный, словно шел на эшафот и изо всех сил старался показать, что ему совершенно не страшно умирать.