Воин из Киригуа - Кинжалов Ростислав Васильевич - Страница 2

2

В ведении жречества были не только религиозные обряды, но и наука и письменность, достигшие значительного развития. Предсказать точно время для удачного посева и жатвы, предусмотреть возможные изменения погоды, рассчитать размеры и пропорции монументального здания, успешно лечить болезни без знаний невозможно. У древних майя были труды по астрономии и математике, медицине и ботанике, географии и метеорологии, истории и мифологии. Майяские жрецы знали периоды обращения пяти планет, умели предсказывать наступление солнечных и лунных затмений, высчитали точную длину года. Был выработан точный календарь и летосчисление, начало которого отделяет от нас много миллионов лет. Раннее европейское средневековье не знало тех научных высот, которых достигли майя в первых веках нашей эры.

Майя создали обширную литературу. У них были подробные исторические хроники, замечательные эпические произведения, выразительные лирические стихотворения, легенды и сказки. От всего этого богатства до нашего времени дошли лишь жалкие остатки. Испанские завоеватели, захватившие Центральную Америку в XVI веке, беспощадно уничтожали нее древние книги индейцев. Из чудом сохранившихся отдельных произведений майяской литературы и взяты почти все эпиграфы в этой книге.

О тех, кто строил города, о том, как жили и трудились простые люди в те далекие времена, об их маленьких радостях и больших горестях и рассказывает эта повесть. Действие происходит в больших городах майя — Ололтуне, Тикале, Копане — и в селениях Цолчен и Чаламте в VIII веке нашей эры.

Глава первая

ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ

…И снова он возводит маис зеленый, а потом добела раскаленный, и сам растет рядом с маисом, растет, оберегает первые всходы зари, присужденный к труду своих рук, своих собственных рук, вечно собственных рук! Роберто Обрегон Моралес. «Песнь маиса»

Лучше всего спится ранним утром.

Свежий предрассветный ветерок приятно холодит разгоряченное сном тело. Утихли насекомые, жаждавшие крови спящих; даже злые демоны, духи ночи, тревожащие сон, удалились на покой.

— Пора вставать, сынок!

Голос матери — самый родной на свете голос — и то не сразу выводит из забвения; в голове еще проносятся разрозненные видения. Хун-Ахау*[1] приподнимается, протирая глаза и потягиваясь. Как хочется спать! Но при взгляде на отца сразу вспыхивает воспоминание: ведь скоро он, Хун-Ахау, будет взрослым! Скорее, скорее, ведь он уже не маленький!

Отец сидит у пылающего очага, поджидая своего первенца. Завтрак уже готов. Несколько пригоршней воды, брошенных в лицо, окончательно приводят в себя юношу. Он почтительно приветствует отца и усаживается около него.

Трапеза продолжается недолго. Отец проглатывает несколько еще горячих кукурузных лепешек, зачерпывает из горшка вареную фасоль. Хун-Ахау медленно жует одну-единственную лепешку — он еще получает порцию подростка. Скоро, после праздника совершеннолетия, он будет считаться взрослым, и тогда его порция изменится. А пока он стойко отводит глаза от тайком подсунутой матерью половинки другой лепешки: хороший юноша всегда воздержан во всем!

— Пошли!

Хун-Ахау поднимается вслед за отцом, бросив мимолетный взгляд на лежащую половину лепешки. Маленькие брат и сестра еще спят, ровно посапывая. Мать осторожно выбирает из большого глиняного горшка размоченные в известковой поде кукурузные зерна и кладет их на зернотерку — большой плоский камень. Чтобы приготовить обед, ей придется работать много часов. Надо тщательно растереть разбухшие зерна, превратив их в тесто, испечь лепешки, сварить два горшка фасоли и огненный суп из перца… Мясо — редкий гость на столе земледельца!

Отец и сын выходят из хижины. Их дом, как и все соседние жилища, невелик и прост по устройству: по углам вбивают четыре столба, их соединяют плетенкой из гибких ветвей, обмазывают глиной — и стены готовы. Крышу настилают из больших сочных пальмовых листьев. Семье помогают все соседи, ведь постройка нового дома — радостное событие в жизни всего поселения.

Ах-Чамаль и Хун-Ахау миновали несколько соседних хижин и вышли на центральную площадь Цолчена. Проходя мимо «искусственной горы» — невысокой пирамиды, на которой стояло святилище, — отец пробормотал две молитвы: о хорошем урожае и о мирной благополучной жизни. Хун-Ахау вторил ему звонким голосом. Белый гребень храма наверху заметно порозовел — животворящий Кинич-Как-Мо* — «Солнечноглазый попугай» — бог солнца, уже начал свой ежедневный полет по небу. Неподалеку от храма стояли два дома из камня — жилища старейшины селения, батаба*, и жреца. В них было совсем тихо — там все еще спали.

Поле, на котором находились их посевы, было расположено довольно далеко. Хун-Ахау очень любил, когда по пути отец, Ах-Чамаль, что-нибудь ему рассказывал: он знал много интересных и страшных историй. Но чтобы отец начал рассказывать, надо его о чем-то спросить. Хун-Ахау вспоминает о доме батаба.

— Отец мой, почему ты не батаб? Тогда бы мы еще спали так же, как он сейчас! И почему мы должны отдавать ему часть своего урожая? Ведь он не работает на нашем поле, да и на его участке за него трудятся другие.

Ах-Чамаль поворачивает голову, смотрит на сына.

— Быть батабом не так-то просто, — отвечает он, — для этого надо происходить из знатного рода, изучить священные письмена, уметь управлять людьми, быть опытным в военных делах. Батаб собирает подати не для себя; он отправляет их ко двору нашего правителя; только благодаря молитвам великого «владетеля циновки»* и жрецов боги посылают нам хорошие урожаи. А если будет война? Кто, кроме батаба, соберет войско, раздаст вооружение из «Дома оружия», защитит наш урожай от жадного врага, дома от пожара, наши семьи от плена?

Хун-Ахау молчит. В самом деле, кто будет делать все эти важные дела, кроме батаба?

— Правда, — неожиданно добавляет отец, — когда я был мальчиком вроде тебя, мой отец рассказывал мне со слов его прадеда, что в давние-давние времена было по-другому. Батаба назначал не великий правитель. Тогда все жители поселения собирались на большую площадь и выбирали батабом любого из тех, кто им больше нравился, того, кто в бою показал свою храбрость, кто был умнее и опытнее всех. Тогда не было никаких податей, все помогали друг другу при работе, а весь урожай оставался в доме. Батаб работал в поле, как и все остальные.

— Отец мой, расскажи о путешествиях нашего предка, — просит Хун-Ахау. Он знает, что его прапрадед совершил большое путешествие, видел много чудесного; юноша очень гордился им и всегда был готов слушать о его приключениях. А отец, когда рассказывает о предке, каждый раз неизменно добавляет что-то новое и неизвестное.

— Твой прапрадед, Ах-Балам, был знаменитым охотником, — начинает отец. — Родители и братья его умерли во время великого голода. Когда же в его селении начались междоусобицы, он, юноша, только что отпраздновавший праздник совершеннолетия, ушел оттуда, взяв с собой лишь оружие и треть кукурузных зерен. Как он пришел в наше селение и стал жить здесь, ты уже знаешь.

Хун-Ахау кивает головой. Да, эту историю он знает.

— Но до того как прийти сюда, он много путешествовал, много повидал. И вот однажды, на четвертом году своих странствий, — продолжает Ах-Чамаль, глядя прямо перед собой, — твой прапрадед попал в дремучий лес. Много дней он и юл по этому лесу, не видя ни одной человеческой души, и временами ему казалось, что он приближается к Шибальбе — царству мертвых — так таинственны и страшны были на росли. Он ползком пересекал огромные болота, духи которых старались утащить его вглубь. Много раз Ах-Балам встречал владыку лесов, почтенного ягуара, но наш предок становился на колени, и владыка проходил мимо, не трогая скитальца. Наверное, ягуар знал, что встретившийся ему, носит его имя*. Питался Ах-Балам водяными лилиями и птицами, которых ловил силками из своих волос.

вернуться

1

Объяснение слов, отмеченных звездочкой, смотри в конце книги.