Когда забудешь, позвони - Лунина Татьяна - Страница 31

— Осторожно, горячий! — Алексей бережно передал чашку с ароматным дымящимся чаем. На блюдце лежали пара шоколадных конфет и толстенькое, с розовой прослойкой печенье. — Не помешаю?

— Спасибо. Нет, — улыбнулась Васса и уткнулась носом в чашку. — Божественный запах!

— На здоровье! — Он опустился в соседнее кресло, держа руку за спиной.

— Если не хочется что-то показывать, нужно просто спрятать это подальше, — заметила наблюдательная и надкусила аппетитное печенье. — Давно хотела попробовать такое!

— Хочется! Но боюсь.

— Кого? Или что?

— И то, и другое, — улыбнулся Алеша.

— Надо было в детстве читать Маяковского, — посоветовала писательская дочка.

— Зачем?

— Тогда бы ты запомнил, что «не надо бояться ни дождя, ни града» — ничего.

— Поэт не был знаком с тобой, — усмехнулся незнайка. — Давай договоримся: я показываю, ты принимаешь решение. Но только, пожалуйста, учти, что после болезни тебе необходимы отдых, свежий морской воздух и солнце.

Она согласно кивнула, заранее уверенная в том, что в Новороссийск не поедет ни за какие коврижки. Из-за спины выставилась рука и разложила веером на журнальном столике какие-то бумаги, на двух из них было нарисовано по самолетику.

— Что это?

— Весна в Средиземноморье. Испания, Монако, Франция, Венеция, Италия, Греция. Кажется, еще и Мальта. Прости за ради Христа, что взял без спросу твой загранпаспорт. Но ты же хотела побывать в Греции? Вот я и подумал: может, из этой затеи что-нибудь выйдет.

Васса молча смотрела на загорелого уникума и раздиралась между благодарностью, жалостью и нежностью. Не может она принять такой подарок! Пользоваться добротой любящей души, давая взамен крохи — обман. А дары обманом получать нельзя. Но для правды слишком рано. И слишком много сомнений.

— Это ни к чему тебя не обязывает, — прозвучал тихий голос. — Мы слишком мало времени провели вместе, и я тебя понимаю. Хотя для меня все давно ясно. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты окрепла, загорела и отдохнула. Вот и все! — Он сцепил руки замком, покачиваясь в кресле, видно, принял его за штормовое море. — Это же так просто!

Проще не бывает! Но она не знает, чем ответить на эту простоту.

— Пожалуйста, не надо так драить свои мозги. Расслабься! — улыбнулся моряк.

Она посмотрела в смеющиеся глаза, представила море, большой корабль, вспомнила зачитанные до дыр мифы и смешную детскую мечту увидеть живого эллина, в памяти всплыли слова старой гадалки… И расслабилась.

На поездку наложило лапу прошлое, что ощерилось крупными черными буквами на белом фоне. «Золотое руно» — название теплохода, на котором планировалось беспечно покачаться по волнам Средиземного моря, — вызвало к жизни Влада. Он разбавил их теплый дуэт до трио — и поделать с этим ничего было нельзя. Он вредничал и не хотел ее отпускать, заставляя постоянно сравнивать этот роскошный лайнер с тем корабликом, на котором девять лет назад дружная телевизионная братия во главе с ее мужем отправилась по следам аргонавтов. За золотым руном. «Золотое руно» назойливо лезло в глаза с фирменных полотенец, надписей на спасательных шлюпках, ресторанных салфеток, с нагрудных карманов стюардов — отовсюду, куда тыкался расслабленный на отдыхе глаз. Влад даже не ревновал (какая ревность с того света!), он просто не отпускал ее. И это грозило крахом всем надеждам на будущее. Его глаза любовались ею с другого лица, его руки прикасались к коже, его интонации звучали в чужом голосе. Влад присутствовал во всем, повсюду. Хуже того, отпускал шуточки и позволял себе колкости. В Барселоне посоветовал выпустить потенциального своего преемника на быка и проверить в деле мужские качества. Разозлившись, Васса велела заткнуться и напомнила, что сам он боялся даже соседского пуделя. В Монте-Карло насмешничал над желанием поиграть в казино и нашептывал в ухо непристойности, намекая, что отпускное время с любимой женщиной приятнее проводить горизонтально, а не толкаться среди толстосумов да глазеть на роскошные яхты. Во Флоренции сочувственно вздохнул при наивном вопросе Алексея о Микеланджело. В Пизе принялся вспоминать их медовый месяц в деревне и то, как они подправляли бабе Маше курятник, одна стенка которого падала подобно Пизанской башне, вызывая истерику у бабулькиной фаворитки, несушки Пачкули. Влад не отставал ни на шаг. Сравнивал, напоминал, совращал, отвлекал — бесстыдничал. И она отдала бы всю оставшуюся жизнь за то, чтобы это бесстыдство материализовалось, шлепнуло ее по заду и чмокнуло в щеку, убегая на очередную съемку.

Случилось то, что совсем не ждалось. Бесплотный Влад проглотил сильного, красивого, доброго мужчину, который просто ошибся с названием теплохода, заглянув ненароком не к тем продавцам. В этой глупой случайности проявилась злая воля судьбы, и противиться ей, похоже, было бессмысленно.

— Вы позволите?

Васса открыла глаза. В галантном полупоклоне перед ней склонился седеющий господин с изысканными манерами, лет пятидесяти с хвостом, скромно одетый, но с запахом больших денег. Все выдавало в нем иностранца: и акцент, и лицо, и одежда, и приклеенная к плечу дорогая кинокамера, с которой господин, видимо, расставался только на ночь. Но было еще нечто, неуловимое, не поддающееся описанию, что заставляло в этом сомневаться.

— Пожалуйста! — вежливо ответила она. И нацепила на нос темные очки, за которыми чувствовала себя неуязвимой.

— Благодарю! — Носитель неизвестных хромосом величаво опустил поджарый зад на полотняное сиденье стула, словно на трон воссел. — Я видел вашего супруга шесть минут назад, — доложил он. — В библиотеке. С книгой о Микеланджело Буонарроти.

— Друга, — подкорректирована сообщение Васса, задумчиво глядя в небеса.

— Простите. Вы не из Петербурга?

— Нет. — Лаконичный ответ не выдал никакой информации. Плакат «Враг подслушивает!» крепко засел в памяти с детства.

— Быть может, из Москвы?

— Может быть, — уклончиво ответила москвичка.

Бесстрастный лик изменился до неузнаваемости. Перед Вассой нарисовалось живое, милое лицо с умными глазами и широкой добродушной улыбкой. Передние зубы разделяла щелка, что молодило господина лет на десять и придавало всему облику задиристый мальчишеский вид. «Русский! — осенило россиянку. — Бьюсь об заклад!» Но биться было не с кем: Влад временно оставил ее в покое, а Алексей пополнял в читальне свой культурный багаж.

— Прекрасно! — восхитился господин. — Позвольте представиться: Ивде Гордэ, или Иван.

— Вы русский?

— Наполовину. Отец — русский, мать — француженка. Дедушка с бабушкой покинули Россию после прихода к власти большевиков.

— Вы хорошо говорите по-русски. С акцентом, но грамотно.

— Моя мать, виконтесса де Гордэ, умерла при родах. Образованием, а также воспитанием занималась бабушка, урожденная графиня Еланская. Я вырос на сказках Пушкина. До самой смерти бабушка говорила со мной только на своем родном языке.

— А отец?

— О-ля-ля! — беспечно щелкнул длинными сухими пальцами графский внук. — Отец — финансист. У него было мало для меня время. — И, споткнувшись, озадаченно посмотрел на Вассу.

— Времени, — подсказала та.

— Благодарю! — обрадовался он подсказке. — Память иногда ошибается, забывает. Но читаю русские книги. Часто бываю по делам в России, с партнерами говорю по-русски. — Он произносил слова медленно, тщательно подбирая каждое, и было заметно, что ускользающая из памяти бабушкина речь доставляет потомку удовольствие.

— Не помешаю? — Над ними навис высокий силуэт в джинсах, легком свитере, с толстой книгой в руках.

— Нет, конечно! — обрадовалась Васса. Она порядком озябла, выслушивая исповедь рожденного не в России русского француза, и была рада предлогу покинуть словоохотливого господина. По палубе гулял прохладный ветерок, и он пересиливал интерес к аристократу.

— Прошу простить, что занял ваше время. — Простодушный Иван превратился в чопорного Ива и поднялся со своего полотняного трона. — Приятно было знакомиться! — Слегка поклонившись русской паре, француз проглотил кол и строгим перпендикуляром двинул к бару.