Когда забудешь, позвони - Лунина Татьяна - Страница 49

Глава 16

Осень, 1994 год

Идти ко дну было на удивление легко, приятно и любопытно. Подводная жизнь оказалась намного интереснее земной, а среда обитания — живописнее и загадочнее. Кто только не проплывал мимо! Огромные пучеглазые рыбины с разинутыми ртами и мелкие вертлявые рыбешки с хитрыми глазками, петляющие змеевидные мурены и резвые коньки-горбунки, вальяжные черепахи и лохматые медузы — казалось, вся морская живность собралась приветствовать посланца унылой суши. На стыдливой дистанции бесстыдно совращали роскошные русалки, то обнажая, то прикрывая длинными прядями соблазнительную грудь; пухлые алые губки обольстительно приоткрывались, посылая кандидату в утопленники воздушные поцелуи. Большие красные раки ласково и бережно проводили клешнями по его щекам, проверяя, хорошо ли выбрита будущая закусь. «Да вы сами вареные!» — хотел огрызнуться на эту беспардонность Борис, но вместо слов выпустил одни пузыри. «Ха-ха-ха!» — дружно расхохотался деликатесный полуфабрикат и, отвернувшись, презрительно поднял вверх широкие шейки: видать, нахватался в заводях у деревенских баб бесстыдных привычек задирать подолы друг перед другом. Было совершенно очевидно, что здесь, как и на земле, своя иерархия. У подножия этой незримой лестницы суетилась мелюзга: рыбешки, моллюски, рачки. Верхняя площадка, безусловно, принадлежала русалкам. К какой ступени прибьет чужака — знают только легкая волна да безмолвная вода. Ему же на донную карьеру глубоко наплевать. Интересен процесс, а результат абсолютно не трогает, хоть под камнем тиной покройся. Поражали цвета — красные, желтые, зеленые, синие, фиолетовые — яркие, неистовые, бьющие по глазам. Как будто Жак-звонарь из школьной поговорки разбил, наконец, свой фонарь, и сотни разноцветных осколков разлетелись не по суху — по воде, засверкали в глубине, завораживая и маня. Вдруг пестрая шайка заволновалась, задергалась, и Борис мог бы поклясться, что услышал панический шепот.

— Ш-ш-ш, Шак шаркает! — Потом, как по команде, перепуганная братия уставилась на Бориса и разом выдохнула.

— Швах шелухе!

— Шушера шалопутная! — не остался в долгу чужак.

— Ша! — прикрикнули русалки и угодливо завиляли чешуйчатыми хвостами.

Сначала просто завихрился песок, замутилась вода, потом повсюду замелькали яркие рубины и сапфиры. Над Борисом нависла огромная, черная, мерзкая тварь с маленькими злобными глазками. На извивающихся щупальцах были не присоски — ослепительные драгоценные камни украшали омерзительную плоть. Сверкающие конечности жадно тянулись к человеку, пытаясь обвить его и утянуть с собой. «Спрут! — понял Борис. — А почему — яхонты?» Любопытство пересилило осторожность, и он слегка приблизился к твари.

— Не подходи! — шепнул в ухо чей-то голос.

Но в нем уже проснулся азарт ученого, который требовал познания непознанного. Борис схватил один из отростков, пытаясь лучше разглядеть — это стало роковой ошибкой. Реакция морского зверя оказалась молниеносной. Любознательного оплели все восемь щупалец и, крепко сдавливая, потащили за собой в бездонную мглу. Он стал задыхаться, воздух заполнял не легкие — голову, и та, словно туго надутый шар, готова была лопнуть. Рубины и сапфиры обратились естественными присосками, но это познание, похоже, могло стоить жизни. Вдруг чья-то рука ласково защекотала пятки. Щекотки бравый исследователь боялся больше смерти — не то что осьминога. Он резко дернулся и рванул вверх.

— Лови, лови, лови! — заверещала подводная орава и ринулась за беглецом. Одна из мурен скользнула по лицу. Борис содрогнулся от омерзения и — проснулся.

Над ухом надрывался телефон, на полу валялась подушка, а в ногах стоял Черныш и усердно вылизывал пятки.

— Черт, — ошалело выплюнул Глебов, — это ж надо присниться такому! — И бросил в трубку: — Да!

— Андреич, никак я тебя разбудил? — Оглушил веселый голос.

— Иван Иванович, — обрадовался соня, — здорово! Какими судьбами? Как ты меня нашел?

— А что ж тут искать-то? — довольно хмыкнула трубка. — Ты думал, що було, то всэ на витэр пишло? Ни, голуба моя, в институте помнят еще старика, да и твой телефон не забыли. Как говорится, дэ горыть, там нэ трэба поддуваты.

Забытые хохляцкие поговорки грели душу, выветривая из памяти дурацкий сон, напоминали об институтских коридорах, ученых советах, научных споpax и победах, об обязаловке собраний и добровольных бдениях в опустевшей лаборатории. О бессонном, творческом, безмятежном времени — неповторимом и ушедшем навсегда.

— Искрит до сих пор в людях, что ты тогда заронил, Андреич, — вздохнул старый мастер. — Душа ведь человечья какая? Залетела искорка — так останется навсегда. Ждут тебя там, Боря, многие, вместе поработать еще надеются. — Спрут из сна показался более реальным, чем эти слова.

— А вы не растеряли чувство юмора, Иван Иванович, — сдержанно ответил Борис.

— Да уж какой тут юмор! — крякнул с досадой старик. — Понаслушался я вчера этих рассказов про ихнюю новую жизнь. Все, как ты предсказывал, профессор, точно в воду глядел: оборудование на ладан дышит, зарплата — мизер, директор пол-института в аренду сдает, с того и жирует. А народ ножи точит — на случай, если с начальником в тихом переулке встренутся. Только не ходит сволота эта по переулкам, все больше на иномарке теперь разъезжает! Разболелась у меня душа, Боря, после вчерашнего разговора, — невесело признался Иваныч. — Да что ж, думаю, творится в стране нашей, мать твою за ногу?! Такой институт угробили, ученых на паперть гонят, о деле не болеют. Одна забота: карман да брюхо набить! — Он понизил голос: — Волка мы над собой поставили, Андреич. А он хочет, чтоб и остальные вовчарами обратились. Но нашего брата не так-то просто споганить. Голос, веру, даже жизнь отнять — можно, зверюгой сделать — ни хрена! Ох, — вздохнул старик, — были коммунисты — лихо, пришли демократы — два лиха. А все потому, голуба, шо вовк зминяэ шкуру, али не натуру. Ладно, прости меня, ворчуна старого. Я ж тебя, Борис Андреич, в гости позвать хочу, до нового дома, до зэлэнэнькой хаты. Помнишь, говорил тебе, что домик срубить мечтаю, баньку поставить та й цветочки у садочке поливать, всякие там розанчики-одуванчики. Помнишь?

— Помню! — повеселел Борис.

— Так вот, исполнилась мечта моя! Все есть: и пятистенок рубленый, и банька с верандой, и тепличка. С Божьей помощью, своими руками хозяйство поставил. Даже речка есть! Пару дней, как судака вытащил, с метр будет, ей-богу!

— Ой ли?

— Ну, полметра с гаком, — нехотя внес поправку рыбак. — Но гак приличный, сантиметров на тридцать потянет, точно. Приезжай, Андреич! Здесь такие места, увидишь — подумаешь, в рай забрел ненароком. Лес, река Медведица, домик мой на взлобке стоит. А тишина — в ушах звенит! Порыбачим, грибков поднаберем, по стопке запотелой беляночки пропустим. Приезжай, будь ласка, порадуй старика!

— Приеду! — охотно согласился приглашенный. — Рассказывай, как добраться.

— А сказ простой: по Ярославке до Сергиева Посада, дальше — дорога на Кашин, от него — прямиком к Студеному Полю. Там я и обретаюсь.

Следующим днем, часов в одиннадцать новенькая «восьмерка» остановилась у крепкого частокола, выкрашенного в яркий зеленый цвет. Водителю долго сигналить не пришлось, после первого же гудка на крыльцо бревенчатого дома выскочил радостный хозяин.

— Ну, голуба моя, молодец! Приехал, уважил пенсионера!

Старому мастеру-электронщику, на которого молился весь институт, деревенский воздух явно пошел на пользу. Иваныч выглядел крепким, бодрым, и на вид ему нельзя было дать больше шестидесяти. Хотя еще в институте замдиректора пил за семидесятый день рождения мастера.

— Такие, как ты, Иваныч, моложавые да крепкие, своим уходом на покой разбазаривают золотой фонд страны, — улыбнулся Борис, пожимая сильную загорелую руку, — опустошают ее кадровую кладовую. Сам — кровь с молоком, а сбежал к грядкам.

— Правда твоя, — кивнул старик, — помолодел я здесь лет на десять, и на здоровье грех сейчас жалиться. Но для страны, Боря, Онищенко отдал почти шестьдесят лет своих кровных, всю сознательную жизнь, можно сказать. И право судачков ловить да в собственной баньке париться заработал горбом. Я России-матушке отслужил честно.