Когда забудешь, позвони - Лунина Татьяна - Страница 66

— У меня дружок в частном агентстве, — сообщил Данила Никитич, — не последняя пешка, соучредитель. Бывший фээсбэшник. Башковитый мужик, надежный. Может, поговорить? Пусть возьмут нас под свое крыло?

Идея показалась разумной. На том пока и порешили. После обеда мастер наладил телефонную связь, слесарь заменил замки и привинтил оторванную петлю, Глебов привел в порядок документацию. И к вечеру воцарился полный порядок, а случившееся накануне стало казаться глупым, трусливым сном. В девять Борис щелкнул выключателем и переступил порог кабинета. Раздался звонок. Пришлось вернуться.

— Слушаю!

— Подумай, — тихо посоветовала трубка. И безучастно добавила: — Максимум месяц. — Спорить было не с кем: в ухо летели короткие гудки.

Вот ведь странно! Все время по дороге домой он размышлял не об этом угрожающем звонке, и не о наглости бандитских шестерок, и даже не о будущем «Стежки» — об удивительном, непредсказуемом, красивом человеке с именем, вырванным из школьного учебника по литературе. О человеке, похожем на других — две руки, две ноги, пара глаз и губы. Уникальном, единственном, неповторимом. Которого никогда не назвать своим. То, что случилось в отеле, было подарком судьбы. И ее насмешкой — над бестолковым, слепым, глухим одиночкой, прошляпившим свое счастье.

Он вошел в темную прихожую, к ногам бросился Черныш.

— Один да один — это уже двое! — ласково потрепал пуделя хозяин. — Правда, приятель? Пойдем, дружище, погуляем на сон грядущий. — Борис снял с вешалки кожаный плетеный поводок. В комнате зазвонил телефон. — Ну что, будем отвечать или плюнем и выйдем за дверь? — Пес не спускал с него черных внимательных глаз. — Молчишь, осуждаешь, что не спешу ответить? Совесть ты моя безъязыкая, — вздохнул хозяин, — ты еще упрекни, что, может, этот звонок о помощи просит, а я не тороплюсь.

Пес виновато опустил кудрявую голову.

— Да! — снял трубку Глебов.

— Борис Андреевич? — спросил женский голос.

— С кем имею честь? — сухо поинтересовался абонент.

— Это Любовь Ивановна, дочь Ивана Ивановича, который работал мастером в вашем институте. — Борис вспомнил золотые руки, хохляцкие поговорки, откровенный разговор за самоваром и плеск жереха по воде, закат. На душе стало тревожно. — Отец умер. Завтра похороны. Он много о вас рассказывал. — На том конце провода зависла тяжелая пауза. Она давила на голову, вызывая боль. — Вы придете?

— Да, конечно, обязательно.

Женщина назвала адрес, куда подъехать, и, коротко попрощавшись, положила трубку. Иваныча знали многие, обзвонить надо всех — не до бесед. Да и о чем говорить? Речи нужны живым, мертвым — тихая память. Не спуская во дворе глаз с Черныша, Борис думал о том, как скуп человек на добрые слова при жизни и как щедр, когда сказать их уже некому, только — о ком.

Иваныча хоронил почти весь институт. Кроме директора, его широкая мясистая физиономия не мелькнула нигде. Впрочем, Глебову было не до поисков. Глядя на неподвижное строгое лицо с закрытыми глазами и уникальные руки, помогавшие прежде не одной сотне людей и приборов, а теперь безжизненно лежащие одна на другой с вставленной между пальцев горящей свечой, Борис испытывал чувство вины. Не дослушал, не вник, недооценил — исповедь старого человека, у которого болела душа. Не за себя — за всех.

— Борис Андреевич, — рядом проявился бывший соратник, трус и карьерист, ныне занимавший его кабинет, Афанасий Крестовский, — Люба просила передать, что ждет вас на поминки.

— Кто? — не понял Борис.

— Дочка Иваныча.

— Вы хорошо с ней знакомы? — усмехнулся предшественник.

— Я помогал с организацией похорон, — коротко пояснил Крестовский. — Там и познакомился.

— Борис Андреевич, вы поедете с нами помянуть отца? — К ним подошла моложавая, пухленькая женщина лет сорока. Светлые волосы покрывал черный прозрачный шарфик, покрасневшие от слез глаза вопросительно смотрели на человека, которого отец считал своим другом.

— Да, конечно! — не задумываясь, ответил он.

— Простите, я на минутку. — Крестовский взял женщину под локоток, отвел в сторонку, что-то шепнул и опустил сложенный вдвое конверт в дамскую сумочку.

«Идиот! — разозлился на себя Борис. — Вместо гонора взял бы лучше доллары». Он достал бумажник, быстро исследовал содержимое — слава богу, не пустой, — незаметно выпотрошил и сунул деньги в карман пиджака, чтобы без суеты разом отдать все дочери Иваныча.

— Борис Андреевич, — рядом опять проявился Крестовский, — вы на машине?

— Нет.

— Поедемте со мной. Я знаю дорогу, и у меня свободно.

Борис медлил: ехать с этим перевертышем охоты нет никакой. Но вспомнил конверт, опущенный в черную сумку, и передумал. Бывает, люди и меняются, иногда даже в лучшую сторону.

— Поговорить надо, Борис Андреевич, — тихо добавил нынешний зам.

— Хорошо!

Пока шли к машине, встретил много знакомых лиц. Их радость была такой неподдельной, а традиционное «как жизнь?» таким искренним, что Глебов почувствовал себя растаявшим от тепла пломбиром.

— Помнит вас народ, Борис Андреевич! — улыбнулся Крестовский, усаживаясь за руль.

— Ну да, — буркнул Борис, — еще скажите: любят и чтут.

— Насчет любви не знаю, — развеселился «сменщик», поворачивая ключ зажигания, — а вот что ждут, доподлинно известно. — И плавно тронулся с места.

— А у вас, Афанасий Юрьевич, появилось чувство юмора, — хмыкнул пассажир, — с чем и поздравляю.

— Спасибо! — не остался в долгу «юморист». — Только это и помогло выжить, как вы понимаете.

— Нет, не понимаю. Потому как предпочитаю жить — не выживать.

— Человек предполагает, а Бог располагает, — туманно отозвался Крестовский, выруливая на шоссе. Потом посерьезнел и, пристально глядя перед собой в лобовое стекло, сразил: — Борис Андреевич, я уполномочен просить вас вернуться в институт.

— Здесь можно курить? — невозмутимо поинтересовался Борис.

— Да.

Глебов закурил. Предложение было таким нелепым и так по-детски прозвучало, что реагировать на него было бы смешно.

— Борис Андреевич, понимаю, такой разговор не ко времени и не к месту. Но дома вас не застать, рабочий телефон никому не известен, а ситуация промедления не терпит. Мы просим вас о встрече.

— Кто — мы?

— Группа товарищей, — с улыбкой уклонился от ответа Крестовский.

— Вряд ли у меня найдется время для групповых бесед. Работа, знаете ли.

Уполномоченный надолго замолчал, внимательно наблюдая за дорогой. Потом серьезно заявил:

— Из института уходит директор. Я на это место не пойду ни за какие коврижки. Хватит, отскакался в чужих седлах! Жизнь научила адекватно оценивать собственные возможности и, как сказал бы покойный Иваныч, нэ лэзть попэрэд батьки в пэкло.

— Прекрасно, но при чем здесь я?

— Институт дышит на ладан. Финансирование — мышкины слезы покажутся озерами в сравнении с теми крохами, что нам достаются на исследования.

— Мы, кажется, едем в «Ауди», — невинно заметил Борис.

— Согласен, я не бедствую, как и остальное руководство. Но лучше всем прилично зарабатывать и уверенно смотреть в будущее, чем единицам набивать карман, ловя сегодняшний день. А жить хотелось бы не единым днем.

— Я вам не верю.

— Придете в институт — поверите. Здесь — здравая логика и трезвый расчет, ничего больше. Сейчас мы клюем по зернышку, а с умом можно и сытыми быть, и закрома набить.

— Если все так хорошо просчитываете, зачем вам чужой ум? По-моему, у вас и своего достаточно.

— Э, нет, — усмехнулся умник, сворачивая в тихий переулок, — тут нужен ум иного толка. Вашего, Борис Андреевич. — Припарковался у серого девятиэтажного дома, заглушил мотор. — Вы — ученый до мозга костей. А кто заразился вирусом науки, не излечится вовек. И вы — руководитель по призванию. Редкое сочетание, жаль только, поняли мы это поздно. Но лучше, как говорится, поздно, чем никогда. Уверен, вам не безразлична судьба ваших коллег. С кем многое пройдено, того из жизни просто так не вычеркнуть. Вас ждут и люди, и наука. Подумайте над нашим предложением, Борис Андреевич. Но прошу: недолго. Свято место, как известно, пусто не бывает. Посадят в директорское кресло какого-нибудь бойкого выскочку-недоучку, каких сейчас хоть пруд пруди, и конец нашему дому — уйдет народ к другому.