Украденный Христос - Лэнкфорд Дж. Р. - Страница 53

53

Она швырнула трубку на аппарат, выругалась еще раз и встала с постели.

Утро того же дня.Орлиный утес, окрестности Клиффс-Лэндинга

Опираясь на руку Сэма, Мэгги взбиралась на Орлиный утес, нависающий с западной кромки холма в четверти мили от Скунсовой Пади. Внизу щедрой зеленой гладью расстилалась северная часть Гудзонской долины. Орлиный утес, как и водопад, был излюбленной целью их совместных прогулок, правда, теперь Мэгги стало тяжеловато сюда карабкаться.

Сэм вытащил из рюкзака плед и, сложив его вчетверо – чтобы было удобней сидеть,– передал Мэгги, а потом помог на нем устроиться. Она откинулась на локтях и вдохнула свежий утренний воздух.

– Теперь не скоро все это увидишь, – сказал Сэм, поглаживая ее круглый живот.– Пока Он не родится – опасно. Подъем слишком крутой. Так что осмотрись хорошенько – и назад.

Мэгги глядела вниз, на реку, текущую в обе стороны. Она продолжала звать ее первым, индейским именем – Шатемук, а переезд на ту сторону воспринимала с предубеждением, словно ее жизнь могла повернуть вспять вместе с рекой.

Мэгги в шутку шлепнула Сэма по руке.

– А сам только два месяца как перестал меня уламывать. Он ухмыльнулся.

– Свинтус ты все-таки, хотя и хороший.

Против правды не поспоришь, да и не особенно хотелось.

Сэм приезжал сюда каждые выходные с тех пор, как беременность подтвердилась. В день проверки он держал ее за руку. Франческа нервно ходила по комнате. Когда доктор Росси огласил результат, Мэгги вознесла хвалу Господу. Мисс Росси поцеловала ее в щеку, извиняясь за причиненное расстройство, а после уехала в своем «ягуаре» – «немного развеяться», то бишь, если Мэгги поняла намек, «завалиться к кому-то из бывших».

Сэм откупорил бутылку игристого сидра – Росси был категорически против шампанского. Первый тост подняли за Мэгги – по словам Феликса, лучшую женщину в мире. Сэм поддержал его, не преминув добавить, что они оба не в своем уме.

С тех пор минуло семь месяцев. По предварительным подсчетам, родить Мэгги полагалось двадцать второго октября, через восемь недель и один день. На ней живого места не осталось – столько пришлось пройти тестов и сдать анализов.

Франческа с ними почти не ночевала. По вечерам она отправлялась домой – то ли обида оказалась сильнее сестринской любви, то ли общество Сэма было ей невыносимо. А пока она выполняла его наказ – убеждала соседей, будто Феликс отправился по долгу службы за границу. Только раз в две педели, на выходные, Франческа была с ними.

В отсутствие сестры и невесты Феликс затосковал и в редкие часы досуга печально бродил по дому. Всякий раз, когда приезжала Франческа, он расспрашивал ее об Аделине. Порой она отвечала ему, и он садился за телефон; но надолго его не хватало. Им стало почти не о чем разговаривать. Он не мог бросить лабораторию, а приехать в Лэндинг она отказывалась – ребенку-де он нужнее.

Зато Сэм был всегда рядом – заезжал после работы и частенько возил Мэгги в Ньяк, местечко для туристов неподалеку. Там они спокойно гуляли, обходя магазинчики, сувенирные и антикварные лавки, бродили по набережной или неспешно прохаживались мимо старинных домов времен королевы Анны, в викторианском и неоготическом стилях, какие во множестве встречаются на берегах Гудзона.

В каком-нибудь из ресторанчиков они, по примеру местных завсегдатаев, устраивали себе поздний завтрак – все очень легкое, ничего жареного и соленого.

Мэгги обожала их совместные вылазки, но после третьей поняла, что Сэму Ньяк наскучил. Правда, он не признавался и продолжал ее туда возить как ни в чем не бывало.

Она вгляделась налево – туда, где цепочка береговых скал открывала вид на голубые вершины холмов Рамапо. Над отмелью порхала стайка береговушек, выделывая в воздухе пируэты и оглашая округу беззаботным щебетом.

– Смотри, Сэм, прелесть, правда? – указала на них Мэгги.

– Да уж.

Он рассеянно погладил ее по животу. Она уже привыкла к его прикосновениям и не возбуждалась чуть что, как бывало. Ей очень нравилось видеть себя в новом качестве. Почти пять месяцев ее живот был плоским и наконец округлился, словно ранняя дыня. Увидев на мониторе УЗИ-аппарата, что у нее мальчик, как и планировалось, Мэгги почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Вынашивать ребенка здесь, в обществе Сэма, было именно тем, о чем она всегда мечтала. День за днем прошло знойное лето – в блаженном бездействии и радостных мыслях о растущем малыше.

Любуясь красотами природы, которые отвечали ее внутреннему состоянию, Мэгги в который раз расчувствовалась. Сэм обнял ее за плечи, а она плакала и всхлипывала от счастья. С ней такое частенько случалось, стоило им задержаться у водопада или прийти на реку наблюдать полет ласточек. Сэм, конечно, не понимал ее в такие минуты, зато не ворчал и не лез с утешениями – просто гладил по лбу или животу, насвистывая ирландскую песенку, и ждал, пока она выплачется.

– Ну вот, опять я за старое,– сказала Мэгги, уняв слезы. Сэм полез вытереть ей глаза, и на салфетке осталось пятно макияжа.

– С какой стати тебе красить нос?

Она поначалу опешила, а после смутилась. Как можно спрашивать женщину о подобных вещах?

– Просто… чтобы он казался ровнее.

Сэм откинулся на спину и уставился в небо.

– Он и так ровный, не беспокойся. Кстати, мне бы хотелось почаще бывать у тебя – приходить на ужин, вместе смотреть телевизор… От Феликса одно расстройство. Как, пустишь?

Мэгги просила их с Феликсом не заходить к ней, чтобы хоть в чем-то быть себе хозяйкой. Когда ей надоело, что Росси следит за каждым ее шагом, проверяет каждый кусок, отправляемый в рот, она взбунтовалась и решила питаться отдельно. «Фэбьюлос фуд» доставлял пищу прямо к ее двери, и ей было позволено выбирать обеды на свой вкус, исключая жареное или соленое. Еще Феликс установил в комнате Мэгги небольшой холодильник для фруктов и овощей, так что с некоторых пор она жила в уединении.

Мэгги вынула пудреницу и попыталась восстановить почти незаметную полоску макияжа от переносицы к кончику носа. Сколько Сэм ее знал, она никогда не разлучалась с косметичкой. «Ну и пусть»,– сказал он себе.

– Не обижайся,– мягко ответила Мэгги.– Просто мне нужно иногда побыть одной.

Она скрестила ноги по-индейски и дала погладить себя по животу.

– Я тебе не рассказывала про индейца и старого Чарли Лундстрома, чье семейство жило в горах у Скунсовой Пади?

– Нет, расскажи.

– Жила здесь однажды такая семья,– начала Мэгги.– А в пещере в здешних горах поселился индеец по имени Косая Тропа. Он носил шубу из медвежьей шкуры и головной убор из перьев, а пропитание добывал охотой – бил дичь. Жил мирно, никого не трогал. Чарли Лундстром привил ему вкус к хлебу и картошке. Косой Тропе они очень понравились, и Чарли стал приносить их ему снова и снова. Как любил говаривать Косая Тропа: «Спасибо тебе, Чарльз, и тебе, Икас, за такого друга».

– Икас?

– Это значит «Мать Земля». Правда, славная легенда?

– Да, только конец какой-то невнятный.

Мэгги подтолкнула его плечом.

– Вовсе нет, в нем есть смысл. Сам поймешь, если как следует разберешься.

Она нарвала полевых лилий и анемонов, а когда поднесла букет к носу, аромат вскружил ей голову.

– Что с тобой? – спросил Сэм, приглядываясь к ней.

Мэгги смотрела на Шатемук с таким чувством, будто там, внизу, творилось нечто ужасное.

– Тебе плохо?

Что-то нашло на нее – не то предчувствие, не то приступ беспокойства. А может, заговорила женская интуиция. Сама Мэгги считала, что в такие моменты Господь подает ей знак свыше. Сэм бы не понял.

– Не знаю,– солгала она.

Мэгги вдруг представила себе Сэма в волнах Шатемука, угодившего между двух потоков – соленого из океана и пресного с суши. Под неумолчный ласточкин гомон она бросилась Сэму на грудь и, всхлипнув, прижалась к ней.

– Прошу тебя, Сэм, не лезь на рожон! Будь осторожен, ладно?