Ребята Скобского дворца - Смирнов Василий Иванович - Страница 40

— Пойдешь с нами? — спросил Ванюшку Серега Копейка.

Вместо ответа Ванюшка одним духом выложил все, что узнал про Типку.

Наступила гробовая тишина. Все глядели на Ванюшку и на Цветка.

Вначале Цветок слушал Ванюшку с недоверчивой ухмылкой, пожимая плечами. Когда же молчать стало нельзя — ребята зашумели, — он спокойно отстранил Ванюшку и вышел вперед.

— Кому верите-то? — спросил он, указывая пальцем на Ванюшку. — Этому брехуну? Он соврет, недорого возьмет. Где твой Царь-то?.. Давай его сюда...

Среди ребят возникло замешательство.

— Кто... я брехун? — изумился побелевший Ванюшка, подступая с кулаками к Цветку. — Чтоб мне провалиться сквозь землю, если только я вру! Чтоб я больше не видел белого света, ни дня, ни ночи... — загорячился он. Волнение Ванюшки было столь большим, что не поверить ему никто не мог.

Ссылался он и на половых в чайной, видевших Царя, и на маркера Терентия, и на дедушку с матерью. Спор принимал невыгодный для Цветка характер.

И тут Цветок совершил крупную ошибку, о которой он позже горько сожалел. Ему следовало признаться в своей неправоте и свести все к шутке. Но Цветок, как артист, продолжая пожимать плечами, снова увильнул от прямого ответа.

— Ты знаешь, что Царь беглый? — вдруг набросился он на Ванюшку, не давая ему выговорить слова. — Ты знаешь... появись Царь чичас на дворе, его сразу городовой за жабры — и в кутузку. Втер он тебе очки. Сол-дат... в шинели... Он и на толчке ходит в шинели. Видел я. Ты знаешь, кто он? — Цветок, медленно и четко выговаривая каждую букву, отчеканил: — Го-су-дар-ственный преступник! Мы, дворники, лучше тебя законы знаем.

Скобари снова стали в тупик.

— Кого заберут... Царя? — изумился Ванюшка.

— Могут посадить за решетку, — отозвался Копейка, вспоминая историю с листовками.

Разгорелся спор.

— Арестант! — стоял на своем Цветок.

— Солдата никто не заберет, только генерал, — спорила белобрысенькая Дунечка Пузина.

— Отобьется от полиции, — утверждали другие.

— А мы за Типку заступимся! — выделялся голос Кузьки Жучка.

— Он же теперь простреленный! У него же теперь «Георгий» на груди, — яростно, до хрипоты в горле убеждал Ванюшка, веря, что Царю, как солдату, не страшен никакой городовой, даже пристав.

Втянув ребят в спор, Цветок незаметно удалился.

А Ванюшка снова и снова рассказывал о своей встрече с Царем, и каждый раз с новыми подробностями.

— Шибко он раненный? — тревожилась Катюшка.

— Как он на войну-то попал? — допытывался Копейка.

— А он у нас будет жить или в казармах? — интересовался Кузька Жучок.

— В какой он части? В пехоте или в кавалерии? — со своими вопросами лез к Ванюшке Левка Купчик.

Ванюшка как мог отвечал, сам еще многого не зная.

Когда пришла Фроська и узнала, о чем идет разговор, сразу же отвела Ванюшку в сторону и, поставив к забору, приступила к подробному допросу, не давая никому больше вымолвить слова.

Допрашивала она дотошно, вникая во все.

— Как он... живой так и заходил?

— Конечно, живой, — отвечал Ванюшка, удивляясь, как мертвый Царь мог бы зайти в чайную.

— А про меня он спрашивал? — волновалась Фроська.

— Про всех спрашивал, — уклончиво отвечал Ванюшка, не желая никого из ребят выделять.

— А что он про меня спрашивал? Ты что ему сказал?

— Сказал... Разве упомнишь?.. Ну, жива-здорова...

— Только-то? — удивилась Фроська, закипев гневом. — Не мог по-человечески про меня рассказать.

Обидевшись, Ванюшка замолчал и отошел от Фроськи. Снова начиналось прежнее, от которого Ванюшка уже отвык.

Потекли дни тревожного ожидания. Весь двор Скобского дворца с огромным нетерпением ждал появления Типки Царя.

— Не приходил? — то и дело осведомлялись ребята у Ванюшки, едва он появлялся на дворе. Жалели, что тот не взял адрес Типки.

Не довольствуясь расспросами, наиболее нетерпеливые заладили каждый вечер заходить на кухню чайной, лезли, заглядывая в окна, надеясь встретить Царя самолично.

— Нету? — таинственно спрашивали они и у Ванюшки. Тот только уклончиво пожимал плечами.

— Посетители-то новые к нам повадились. Случайно, не по твоей рекомендации? — осведомлялся дед. — Скоро я их выставлять за порог буду.

— Я не зову... они сами... — сердился Ванюшка.

Зачастила в чайную и Фроська. Ставила она свой латаный чайник с кипятком в сторонку, не спеша платила три копейки (кипяток по случаю затянувшейся войны тоже подорожал), пускалась в разговор с Ванюшкиной матерью и с дедом, зная, что тот любит поговорить. Но при этом она не забывала заглянуть в большой и малый залы, явно не доверяя Ванюшке.

— Ну, Якунькин-Ванькин! — усмехался потом дед. — Сноха-то у нас будет речистая, приветливая...

Ванюшка, насупившись, молчал.

— Огонь девка! — хвалила Фроську и мать Ванюшки. Ей нравилось, что девчонка такая хозяйственная и не равнодушна к сыну. Но сам Ванюшка молчал. Он-то хорошо знал, почему каждый раз так долго разговаривает на кухне Фроська.

Прошла неделя, наступила другая... Царь не появлялся.

— Уехал воевать, — оправдывался перед ребятами Ванюшка. Он страдал больше всех, боясь прослыть хвастуном и обманщиком.

Цветок хранил гордое молчание. Он ничего не спрашивал у Ванюшки. Но среди девчонок, не утерпев, похвалился:

— Говорил я, заарестовали Царя на Апраксином рынке. Сидит в кутузке.

Когда он это говорил, никто на дворе не мог припомнить.

Нашлись ребята, которые поверили ему.

Прошла еще неделя.

О своей встрече с Типкой Царем Ванюшка уже начал позабывать. Новые события назревали в Петрограде. Забастовали многие фабрики и заводы.

Ребята на дворе хвалились, кто у кого забастовал.

— У тебя батька никогда не забастует, — корила Цветка Дунечка Пузина.

Цветок, недовольно вздергивая плечами, отмалчивался. Его отец, дворник Кузьма, ходил растерянный, уже ни во что не вмешиваясь. Когда Ванюшка бежал с улицы на кухню чайной, в темном подъезде на площадке он услышал, как чей-то глухой голос торопливо говорил:

— Сорок тысяч бастует!

— Завтра не то будет, — обещал другой, более звонкий.

— Разгневался народ, — разглагольствовал на кухне и дед. — Выхода не видит.

— Успокоят, — обнадеживал Младенец, вытирая катившийся с безбородого лица пот. — Народ — солома! Пошумит и обмякнет.

— Вряд ли... — не соглашался с ним Николай Петрович.

Он оказался прав. На следующий день разрозненные забастовки стали превращаться во всеобщую. Забастовали некоторые заводы и на Васильевском острове.

Ванюшка возвращался из школы, когда толпившиеся в очереди на Гаванской улице, не дождавшись хлеба, яростно бросились громить булочную. Звенели, рассыпаясь осколками, разбитые витрины, трещала срываемая с петель дверь. Сгрудившаяся громадная толпа буйно ревела, махала пустыми сумками, корзинками, запрудив всю улицу. Остановились трамваи, с трудом пробивались извозчики.

— Хлеба! — гулко прокатывалось по улице. — Хлеба-а!..

В булочной хлеба не оказалось, но в кладовой нашлись сухари, баранки. Через минуту они растаяли в толпе. Но народ не расходился, все прибывал. А над входом в булочную, дразня собравшихся, висел большой позолоченный деревянный крендель. Кто-то сшиб и крендель. Он упал на мостовую и раскололся на части. Подоспел наряд полиции. Толпа еще более загорелась гневом.

— Мы с голодухи мрем! Хлеба давайте! — кричали разъяренные женщины, махая руками, наскакивая с кулаками на городовых.

Костлявая, изможденная женщина с грудным ребенком на руках, выскочив из толпы, подбежала к околоточному и тонким, захлебывающимся голосом закричала:

— На, бери! — Она совала в руки околоточного своего ребенка. — Второй день не евши!

На помощь городовым прискакали казаки.

— Расходись! Стрелять будем! — кричал с коня молодой бравый сотник с серьгой, оттесняя толпу.