Пирамида Хуфу - Любовцова М. - Страница 39

Вельможа молча вывел скульптора из дворца через большой сад. Он ничего не сказал Руабену.

В другой раз, когда Руабен вместе с чати снова пришли во двор фараона, Хемиун ушел во дворец и приказал скульптору ждать. От нечего делать тот принялся рассматривать огромный царский двор. Здесь сосредоточились все хозяйственные постройки, склады для хранения разных материалов, а также царская кухня, разделенная на дома пищи.

Недалеко от него под пальмовым навесом писец принимал и записывал великолепные стволы ливанского кедра и киликийской сосны. Каждый из этих стволов подносили и складывали в штабеля рослые, плечистые рабы, и скульптор с сочувствием наблюдал, как рабы пошатывались от тяжести. Он подошел ближе. Желтые и могучие бревна еще хранили аромат смолы, наполнявший их далекие леса на хребтах Ливана. За навесами, под которыми хранились штабеля бревен и досок, располагалась мастерская. В ней делали мебель для дворца. По соседству примостился небольшой склад для слоновых бивней. А дальше склады с кожей, тканями, посудой и сокровищницы, охраняемые вооруженной стражей.

По другую сторону двора располагалась обширная кухня. Дома пищи шли рядами. В них двигались многочисленные слуги, бегали, суетились, переговаривались и о чем-то спорили. Ближе всех был хлебный дом. Руабен подошел и с интересом наблюдал, как строго разделялся между людьми труд. Мужчины растирали зерно на зернотерках, двигаясь всем телом над каменными катками. Капли пота падали с их лиц и мокрых блестящих спин. Другие сеяли муку, третьи месили тесто, четвертые лепили хлебцы, пятые сажали их в очаги. Все работали молча, сосредоточенно.

Рядом был дом кондитеров. Отсюда разносились дразнящие запахи пирожков, сдобных печений, сладостей, от которых исходил тонкий медовый аромат.

В самом дальнем конце двора возвышалось множество высоких круглых башен из необожженного кирпича. У башен стояли лесенки. Руабен знал, что в таких башнях у богатых людей хранится зерно. По лесенкам втаскивали мешки и ссыпали в бездонные башни пшеницу и ячмень.

Но у живого бога они все были полны. Зерно текло золотистой рекой не только с огромных царских поместий, большая его часть вливалась в виде налогов с бесчисленных крохотных клочков земледельцев, и тоненькие ручейки, сливаясь вместе, наполняли обширные круглые хранилища. У подножия одного из них копошился мужчина. Окончив свою работу, он с полным мешком вернулся к Хлебному дому. Вместе с ним шел писец, ведущий запись отпущенного зерна. Зерно всегда брали снизу через дверки, поэтому свежее всегда находилось сверху. А у земледельцев никогда не было несвежей пшеницы или ячменя, его всегда не хватало. Руабен медленно шел дальше и изумлялся. Сколько же было этих огромных хлебных башен! Великая и справедливая Исида! Поистине только у бога может быть такое неслыханное богатство и изобилие! И сколько слуг! Как будто готовят еду для большой армии.

Он рассматривал царский двор и удивлялся. Потом вернулся и присел на скамеечку у Хлебного дома. К нему подсел усталый потный пекарь, отошедший от жаркой печи.

— Неужели так много еды нужно для его величества, да будет он жив, здоров и могуч!

Пекарь усмехнулся.

— А ты знаешь, сколько у живого бога жен, наложниц да детей? У каждой из них слуги. Кроме них, за стол садятся придворные вельможи, жрецы, родственники. Посмотри, сколько слуг на дворе, писцов, все что-нибудь делают, и всех их надо кормить.

Руабен подумал про себя: много едоков сидит на шее народа. Наверное, и налоги потому такие большие.

К нему подошел мальчик-слуга, посланный Хемиуном. Можно было идти во дворец — взирать на божественный лик царя Кемет. Скульптор, волнуясь, пошел за ним, горячо умоляя богов, чтобы и в этот раз все прошло спокойно.

Руабену пришлось еще не раз ходить в царский дворец. И каждый раз фараон кого-либо принимал. Знатнейшие вельможи лежали перед троном на животе, не смея поднять глаз. Очень часто около скульптора появлялась веселая Табуба. С ее приходом он оживлялся. Он с улыбкой отвечал на ее вопросы, не смея задать своих. Кто была эта женщина, изящная, как мотылек, унизанная дорогими украшениями?

Однажды он сидел на полу, склонившись над листком папируса. Услышав легкий шорох знакомых шагов, он поднял голову. К нему подошла Табуба смущенная, раскрасневшаяся. Он молча почтительно поздоровался.

— Почему ты долго не приходил?

— Чати не мог пойти со мной, — шепотом ответил Руабен.

— Приходи сегодня в полночь к храму Тота.

Удивленный Руабен еще не успел ответить, как вдруг увидел над собой озабоченное лицо Хемуина, который незаметно подошел и слышал слова Табубы. Чати злыми глазами смотрел на молодую женщину, виновато опустившую голову. Он отвел ее в соседнюю комнату, и до Руабена иногда доносился его сердитый шепот, а потом всхлипывания. Через несколько минут Хемиун подошел к скульптору и непривычно резко сказал:

— Пойдем!

Они вышли из дворца через большой двор. Там двое слуг избивали третьего. Стоящий рядом писец хладнокровно считал удары. Избиваемый глухо стонал.

Хемиун не сел, как обычно, в носилки, а молча прошел вперед. Руабен уныло тащился за ним, чувствуя, что в чем-то сильно провинился. Несколько минут они петляли среди улиц. Хемиун был очень сердит и хмуро посматривал на Руабена, когда они присели в тени деревьев у храма Тота. Было отчего волноваться! Если эта вертушка Табуба позволит себе какую-нибудь вольность и вовлечет в нее этого застенчивого парня, пропала тогда его голова. Да и ее тоже. За оскорбление божественной личности фараона, хотя бы в лице самой незначительной жены, полагается мучительная казнь. И тогда никакие заступничества не помогут и никакие заслуги не облегчат тяжелой участи провинившегося. Придворный вельможа слишком хорошо знал это. В его памяти было много дворцовых историй с мрачным концом. Страх сковывал уста людей. Об исчезнувших вспоминать было опасно. Наивный парень просто не представляет, чем могут кончиться улыбки легкомысленной Табубы. Хорошо, что, кроме него, никто не слышал приглашения на свидание. Хемиун прежде всего был человеком дела. Лишаться из-за какой-то женщины царского гарема великолепного мастера он не собирался. Теперь он сидел в тени сикимор, у его ног на земле согнулся Руабен. Он молчал и ждал со страхом. Хемиун усмехнулся и спросил:

— Тебе нравится эта женщина?

Руабен удивленно посмотрел на князя и, покраснев, ответил:

— Моя жена красивей.

— А ты знаешь, кто эта женщина?

— Какая-нибудь придворная дама.

— Нет! Я бы тогда не опасался за тебя. Это одна из жен царя, да будет он жив, здоров и могуч!

Скульптор побледнел и сжался. Он нанес двойное оскорбление и тем, что посмел разговаривать с женой царя, и тем, что сравнил ее с какой-то жалкой крестьянкой.

Хемиун смотрел на своего любимца, и довольная улыбка появилась в углах его энергичного рта.

— Если ты будешь заглядываться на женщин живого бога, не сносить тебе головы.

Скульптор сидел с посеревшим лицом, не смея заглянуть на князя. Наконец, он поднял голову и, отвешивая низкий поклон, проговорил:

— Мой великий господин! Я знаю всю глубину пропасти между неджесом и знатной дамой. Я никогда не заглядывался ни на одну женщину, так как люблю свою жену.

Чати, довольный, улыбнулся. Скульптор был понятлив, и многое ему не надо было объяснять.

Руабену больше не хотелось идти в царский дворец, он и раньше ходил туда неохотно. Он избегал этого места, где опасности подстерегали неопытного человека. И когда еще раз он побывал во дворце, Хемиун почти не отходил от него. Архитектор посмотрел его рисунок, вместе кое-что поправили и решили, что сходство с царем очень точное. Табуба не появлялась. Хемиун очень выразительно с ней поговорил.

В последний раз Хемиун повел скульптора почему-то через сад, по пальмовой аллее. Сбоку, среди кустов оба заметили Табубу. Она стояла одна и печальными большими глазами смотрела на Руабена. Тот почтительно поклонился и, бледнея, поспешил к выходу.