Апология - Алейник Александр - Страница 23

23

дек. 93

ФАБУЛА

Младенец белый, как сметана,ступал по полу пухлыми ногами.В углу шуршала радиотарелка,прибитая к засаленным обоямв коричневых, клопиных кляксах.И отшуршав, загрохотала басом,в котором цвел металл и назиданье,стране притихшей объявив войну.Был летний день, похожий на другие:ревел с Оки колесный пароход,чтобы ему расчистили фарватер.Чекист, разбивший в кровь шпиону морду,на утомительном (всю ночь не спал) допросе,хлебал из оловянной кружки пивои воблой колошматил по столу,чтоб размягчив ее, потом покушать.Стахановец натруженной рукоюласкал прядильщицу на черноморском пляже.Она ему разглаживала кудри,не зная, что его жена в июледевочку родит, Марусю,а ныне ждет ответа на письмо,предполагая, впрочем, что гуляетее кудрявый сокол, или запил,хотя, скорей гуляет с кем, кобель!Светило солнце. В поле колокольчикпокачивал лиловою головкой.К нему прижалась белая ромашкапод тяжестью гудящего шмеля.В прозрачной синеве свистели птички.Мужик, попыхивая самокруткой,глядел на небо ясными глазами,выискивая признаки дождя.

23 февр 94

ОРФЕЙ

Я удивляюсь тому, что тебя еще помню,как аденоидов в детстве кровавые комья,тащат из горла щипцами над кафелем в бурую клеткупальцы врача в волосках, остальное кануло в лету.Ты же осталась, какой мне казалась,как на веках зрачки у Марии Казарес*,вниз опускает ресницы, сама надзирает за нами,как мы на фурках летим, воздух хватаем губами,в узкую улицу лет, то есть в гулкие будни,встретимся, не уцелев, в голосе струнных орудий,жизнь зазубрив назубок, зауськанный зуд ее, резус.Свист в перепонках стоит — стеклом по стеклу, по железу…

июнь 93

*Мария Казарес играла Смерть в фильме Жана Кокто «Орфей». На ее веках были нарисованы вертикальные зрачки; она ими видела.

ГЕРОЙ

Я не жил в городе,где разводят мосты,где пейзаж не портитдаже конус трубынад красным заводом,там поворачивает каналмармеладную воду,унося из окна чей-то взглядпроверяющий: «Я — жив.Я вижу ныряющийпод скулу баржиржавый катер». Так,примерно,должен думать герой, отходяот окна в трехмерныйзыбкий мрак,неизвестно куда.

июнь 93

ЧЕРНОВИК

…на разутых плюснах отплеснулась от снаей тут холодно ропщеткакого рожна я должна быть нежна ни сестра ни женачто хлопочешьбессонный колобродишь колотишься время ушлохорошо отболело отбилось от стадалюдей и минут в только шепот и шоктолько шепот и шок от распадасвязей с Азией той желторозовой больною землейглиной липкой длинной равниной долиной убогойстановящейся к утру сплошною золойс догорающей в ней дорогою дорогойкто над нею трубит кто на бледной кровичертит кровью червленой горящейнамокает рукав и немеет рукаокропить помещенье и — в ящик.

апр. 94

УТРО

Начинается утроперламутровым перебором минут,и ныряющей уткойпадает облако внизсерой, перистой грудкой.Сновиденья смыкают, как части рассудка,ту и эту страну.Начинается утро —садок выпускающий птиц,треугольными лицами раздвигающих воздух, спадающий ницк первым прохожим, шагающим гулко.Так дворысосчитают шаги, шорох, шарканье, скрежет подковок.Как проветрены улицы, даже те что стары,даже те что с крестами церковок.Поднимай же себя, смешной человек —близнеца своей тени крестовой,по биению спрятанных кожею реккровных, сложенных снова.Я увидел, запомнил твой выдел, лицо,я собрал тебя в новые звенья.Начинается утро кольцо за кольцом —узнаванье — движенье — забвенье.

апр. 94

ПОРТ

В. Гандельсману

Как зябнущий воздух был нужен, был жалок,заужен в недужных портовых кварталах,он жался под тонны бетона, к каркасамскрежещущих кранов, к железу без мяса.Там пахло подвалом и кислой водою,там ночь голодала, питаясь слюдою.Горели софиты и оба буксиракрутили баржу и базарили сипло.Там цепи ржавели, душившие кнехты,к груди сухогруза прижавшись заветной,держа его жестко, короста аж слезлас шпангоута бурого, с трубок железа.Я видел все это из чрева трамвая,он бег замедлял здесь, потом, наддавая,взбирался на спину дрожавшего мостаи порт раскрывался, как ржавая роза.Я помню, как свет проходил осторожно,прикованный к ветру, как к тачке острожнойтоской пробужденья в пейзажах унылых,у ртутной воды на мазутных стропилах.Как там поднимаются лица с подушекза окнами в локонах тюлевых кружев,и как там не хочется из одеялавысовывать руки, вставать, жить сначала.