«Глухой» фармацевт - Спектор М. Б. - Страница 2

Едва по мостовой зацокали копыта красных конников, как, несмотря на ранний час, из домов на улицы повысыпали жители. Слободка первой встречала освободителей: у обочин толпились старики, женщины, дети. Мужчин почти не было видно, они находились на другой стороне города, откуда слышалась стрельба. Бой у Варваровского моста не затихал. Хозяйки, встававшие спозаранок. подбегали к бойцам и совали им в руки кто пирожки, кто кринку теплого молока с аппетитной рыжей пенкой... И потом женщины подолгу стояли у обочины, глядя вслед бойцам и уголками платков вытирали слезы.

Из рядов кричали:

— Гражданочка! Будь ласка! Добеги до Девятой Слободской, дом семнадцать. Нечипоренко спроси. Скажи, что Гриша здесь. Вме­сте с Красной Армией вернулся!

Менялись адреса, но просьбы оставались прежними. Ушедшие отстаивать Советскую власть возвращались победителями.

Колонны конников сменили шеренги пехоты. Вступившие в город красные войска направлялись к площади Коммунаров. Там меж заводскими воротами «Рассуд» и мрачного вида зданием флотского полуэкипажа[2] стояла наскоро сколоченная трибуна, украшенная алыми флагами и транспарантами. Площадь была наполнена народом.

Седой рабочий-судостроитель, сжав кепку в руке, громко кричал с трибуны слова приветствия.

— Товарищи красноармейцы! Освободители наши! Большое вам спасибо от всего рабочего класса! Здесь, вот на этом месте, совсем недавно, в ночь на двадцатое ноября, были замучены коммунисты, комсомольцы, беспартийные труженики — шестьдесят один человек! Остановитесь, бойцы революции! Почтим память павших коммунаров минутой молчания!

И по приказу командиров, эскадроны, батальоны останавливались, чтобы почтить память тех, кто отдал жизнь за правое дело. И шли дальше, через центр города в сторону Варваровского моста, чтобы вступить в бой.

Перед выходом на площадь трое всадников отделились от эскад­рона, отъехали в сторону. Но Саша Троян слишком вжился в роль бойца. Тараща и без того большие, чуть навыкате, близорукие гла­за, он теребил повод разгоряченного коня:

— Хлопцы! Чего мы тут прозябать будем? Айда с этим  эскадро­ном на фронт! Там веселее! Чего бы и нам не рубать беляков?!

Вид у Саши был взъерошенный. Давно не стриженые волосы пат­лами торчали из-под кепки. Он часто снимал очки и протирал стек­ла засаленной подкладкой своего видавшего виды головного убора. Тогда Саша замолкал, и на лице его появлялось беспомощное вы­ражение.

Костя Решетняк, красовавшийся в кавалерийской шинели и буденовке, снисходительно посматривал на своего воинственно настроенного товарища и  помалкивал. Уж больно  не походил Сашка на бойца. Но Троян не унимался:

— Хлопцы! Ну пошли вместе с ними!

— Нам велено быть в городе, — твердо сказал Матвей. — Ты приказ Грозы помнишь?

— Мы же — на фронт!

— Даже если и на фронт уйдем — будем считаться дезертира­ми. Ты же комсомолец, должен знать, что такое дисциплина. Или комсомол тебе не указ? Теперь по домам, а в шесть вечера — со­брание актива. Федя Гроза сказал, что соберемся в здании Страхо­вого общества. Угол Потемкинской и Глазенаповской.

— Знаем... — с ленцой ответил Костя.

— До встречи! — кивнул Матвей и пустил коня вскачь.

Но домой Матвей Бойченко не поехал. Он отправился в центр го­рода, на Большую Морскую улицу, где и до прихода деникинцев помещалась губчека.

В доме странной и довольно безвкусной архитектуры с пристройками, венецианскими башенками, а также круглыми и полукруглыми окнами было оживленно, у входа стоял часовой. Матвею живо при­помнился тот день, когда он впервые пришел со своим двоюродным братом Володей Шицаваловым к бывшему председателю ЧК. Тогда он получил особое задание, которое определило его жизнь на не­сколько лет. И то особое задание еще не выполнено до конца.

Подъехав к зданию, Матвей соскочил с лошади и привязал повод к стволу каштана.

— Эй, хлопец! — крикнул ему часовой. — А ну, проезжай отсюда!

Бойченко не ответил и быстро поднялся по лестнице.

— Тебе чего? — недоверчиво глядел на него часовой.

— Вызовите дежурного. Мне надо видеть председателя губчека,

— Кто ты такой?

— Вот это я ему и объясню.

— Катился бы ты отсюда...

— Не раньше, чем поговорю с председателем.

— А фамилию-то ты его знаешь?

— Нет. Вы же только вошли в город.

— Иди отсюда! — гаркнул часовой.

Очевидно, на его голос открылась дверь. Часовой стал по стойке «смирно».

— С кем ты тут балакаешь?—спросил мужчина в кожаной кепке и кожанке, перехваченной ремнем, с наганом на боку.

— Вот, рвется, товарищ Каминский. Председателя требует.

— Т-требует? — несколько взволнованно переспросил Каминский.

— Не требую, а прошу. Мне необходимо ему представиться.

— П-предс-ставиться? — запинаясь, переспросил Каминский. — П-предс-седателю?

— Да, товарищ Каминский.

— Ну-ну-ну... Пропустите этого т-товарища.

— Проходи! — часовой метнул дулом взятой наизготовку винтовки.

Бойченко вошел в дом. Золоченые, обитые бордовым атласом кресла, тяжелые шторы. Все тут оставалось по-старому, когда анархисты — махновцы и григорьевцы, спровоцировав бунт во флотском полуэкипаже, ворвались в здание губчека, убили, а потом изрубили председателя товарища Абашидзе.

Привычно свернув налево, Матвей направился к кабинету Абашидзе. Он решил, что более удобной комнаты в доме нет. Сопро­вождавший его Каминский подтвердил предположение.

— Подожди, я доложу. — И дежурный прошел в кабинет.

Матвей оглядел приемную. И здесь все было по-прежнему.

Только стол дежурного стоял на другом месте, ближе к окну. «Видимо, у этого Каминского, или его товарища слабое зрение», — подумал Бойченко.

— Проходи, — появляясь в дверях, кивнул Каминский.

Посредине кабинета стоял невысокий худощавый человек в гимнастерке, галифе и хромовых сапогах. У него был такой вид, точно он остановился на минуту и сейчас начнет снова ходить по комнате. Небольшие серые глаза на строгом лице с пушистыми бровями оглядели Матвея быстро и цепко.

— Слушаю. Что ты хочешь сказать?

— Моя фамилия Бойченко.

— Буров... Председатель губчека. Да ты садись, Бойченко. Садись. — И Буров зашагал по кабинету.

Присев на стул, Матвей начал свой рассказ о получении особого задания еще от Абашидзе и о ходе его выполнения.

— И что ж ты смотался от Махно?

— Я не смотался. Связь была потеряна. Анархисты конфедерации «Набат» по приказу Махно оставили батьку. Ведь они числятся легальной организацией, а Махно объявлен вне закона.

В кабинет вошел человек странного для чекиста обличья; был он в аккуратном синем костюме, белой сорочке и даже при галстуке. Высоколобый, чистовыбритый и тщательно причесанный, с аккуратными усами, он в первый момент производил впечатление человека случайного здесь, если не чужого.

— Товарищ Горожанин! — приветствовал его Буров. — Давай, давай, заходи! Вот хлопец один объявился. Говорит, что наш. Говорит, что выполнял  особое задание Абашидзе. Проник в анархистскую конфедерацию «Набат», а потом вместе с этими набатовцами у Махно был. Но потерял связь.

Горожанин сел на стул против Матвея.

— Продолжайте, пожалуйста.

Не отдавая себе полностью отчета почему, Бойченко ощутил, что сидеть при этом человеке в шапке неудобно и стянул с головы кубанку.

— Связь у меня была с Клаусеном...

—С Клаусеном? — переспросил Буров. — Это проверить проще пареной репы. Давай дальше.

Спокойно и обстоятельно Матвей объяснил, что после ликвидации «культпросветотдела» при штабе Махно у него было два пути: временно вернуться домой, в Николаев, ждать пока его не найдут свои, или втереться в ряды махновцев. Второй путь он посчитал для себя неприемлемым,

— Ваши люди остались там? — спросил Горожанин.

— Один в штабе. Другой в сотне «Не журись».

— Кто? — резко повернулся к Бойченко Буров.

— Об этом знает Клаусен... — неопределенно ответил Матвей.

2

Воинская часть