Танганайский лев - Фалькенгорст Карл - Страница 16

— Солиман, — начал снова Симба, — знаешь ты пещеру злых духов в стране Динка?

— Слышал я о ней много, даже видел и вход в нее! — ответил тот.

— Но ты, конечно, не решился войти в нее?

— Иншаллах! — воскликнул араб. — Конечно!

— А я в ней был! — медленно произнес Симба.

— Ты? — спросил Солиман с деланным удивлением.

— Разве ты не слыхал в Бахр-эль-Газале о Белой Бороде-Нежном Сердце?

— Он там живет в сердцах и памяти всех! — сказал араб, на лице которого виднелось напряжение.

— Он сидит здесь, — перед тобой! — сказал спокойно и просто Симба. — И я мог бы многое рассказать тебе о той пещере и той стране. Ты, верно, знаешь, если был в Бахр-эль-Газале, что Белая Борода-Нежное Сердце никогда не лжет: так слушай же, что я скажу. Ты только что с насмешкой сказал, что не уступишь мне Лео, даже если бы я предложил тебе за него все сокровища Удшидши. Здесь, конечно, я не могу предложить их тебе, но в Бахр-эль-Газале я мог бы дать тебе более того, потому что там я знаю места, где скрыты громадные сокровища.

При этих словах глаза Солимана разгорелись от алчности; Осман также придвинулся к говорящим. Известно, что все жители востока — большие охотники до сказок и различных сказочных таинственных рассказов со всякой небывальщиной и страхами. Симба сразу заметил это, но молчал.

— Слышал и я об этом, — сказал немного погодя Солиман, — но скажи, почему ты не вырыл эти сокровища, если знаешь, где они зарыты?

— Потому что тому, кто нашел этот клад, мужественному другу моему, Гассану, он стоил жизни! — глухо промолвил Симба.

— Да, это также правда, — об этом говорят все в Бахр-эль-Газале! — воскликнул Солиман, удивление которого возрастало с каждой минутой.

— Так расскажи же нам об этом, Симба! — прибавил он.

— К чему?! — отвечал Симба. — Все равно ни один человек не решится теперь войти туда. И сейчас еще меня пронимает дрожь от одного воспоминания о тех ужасах, которые мне пришлось пережить там!

— Ах, расскажи, расскажи нам! — воскликнул теперь, в свою очередь, и Осман, с нетерпением ожидавший рассказа и уже заранее предвкушавший несказанное удовольствие при мысли о том, что он сейчас услышит.

— Теперь уже поздно, в другой раз когда-нибудь! — улыбаясь, уклонился Симба.

— Ах, все это сказки! — презрительно воскликнул Осман. — Ни один человек, даже и ты, никогда не видал этих сокровищ.

— К чему мне лгать? — ответил Симба. — Что нам за польза от сокровищ, зарытых за многие сотни миль отсюда?

— Как, что за польза? — воскликнул Осман. — Ведь мы вскоре опять вернемся в Бахр-эль-Газаль!

— И потому ты хочешь, чтобы я указал тебе место, где зарыты эти сокровища? — с едкой иронией сказал Симба. — Солиман не желает даже оказать мне пустой услуги и продать одного раба, а я должен вам с первого слова указать путь к тому месту, где вы найдете средство приобрести сотни рабов? Да что нам торговаться? Ведь раб этот уже не в твоих руках, Солиман, или ты все еще надеешься, что твои люди разыщут его в окрестностях Удшидши?

— Теперь находится на поисках еще один отряд моих людей, они должны вернуться завтра утром! — отвечал старый араб, изменивший теперь свое мнение о Симбе.

— Ну, так я зайду к тебе завтра поутру осведомиться, — сказал Симба, вставая. — А теперь пойду к другу моему Магомету, где намерен переночевать! Да умерит Господь твой гнев и да склонит Он сердце твое к добру! — добавил он, прощаясь.

Оба араба долгое время смотрели вслед удалявшемуся гостю. Симба и Инкази давно уже успели скрыться в темноте, а Солиман и Осман все еще не обменялись между собой ни словом. Наконец, младший заговорил первый.

— Продай ты ему этого раба! — сказал он.

Солиман злобно расхохотался.

— Болван! — воскликнул он. — Теперь-то именно для меня особенно важно вернуть этого негодяя Лео, так как все, что известно Симбе, известно и ему, и я заставлю его во всем сознаться. Если оба сообщат мне одно и то же, то мы из их сообщений сумеем извлечь пользу, вернувшись в Бахр-эль-Газаль; если же эти собаки лгут, то оба они поплатятся за это жестокой смертью!

Глава VII

Гонка

Рынок в Удшидши. — Большое портмоне. — Из Тюрингенского леса к берегам Танганайки. — Приготовления на берегу. — Носовые платки вместо денег. — «Стрела» и «Змея». Гонка начинается. — Заколдованная тростинка. — Враждебные рыбаки. — Соко, лесной человек. — Вновь у Мудимы.

Гавань Удшидши является в то же время и местным рынком, и с самого раннего утра здесь начинают кипеть жизнь и оживление. Одним из первых прибыл сюда в этот день Симба, когда Инкази еще спал.

К югу от рынка, раскинувшегося на пространстве приблизительно в 2,500 квадратных метров, виднелись тэмбе арабов, обширные, массивные мазанки с плоскими крышами и прохладными выходящими на улицу верандами. Пальмы и дынные деревья зеленели вокруг этих домов, гранаты и бананы грациозно склоняли свои ветви над крышами и стенами жилищ, в числе которых стояло и тэмбе Солимана. С рынка тэмбе его было прекрасно видно, и Симба мог проследить с рыночной площади возвращение отряда, высланного на поиски Лео. Весь берег был занят арабскими судами. Здесь были и торговые, и военные суда, в числе их находился и «Лентяй» шейха Абдуллаха, большое, громоздкое, неуклюжее судно, имевшее до пятнадцати метров в длину, около трех в ширину и не более полутора в глубину. Это было, если можно так выразиться, козырное судно Танганайки; оно имело на передней части нечто вроде маленького укрепления, производившего на туземцев впечатление настоящей плавучей крепости и внушавшего им большое уважение, не чуждое известной доли чувства страха.

Большинство этих арабских судов были крайне неуклюжи и, без сомнения, парусность их не могла считаться отличной. Только одна «Змея» с первого же взгляда производила впечатление легкого быстроходного судна. Это был настоящий крейсер озера Танганайки. «Змея» считалась самым ходким судном, не имевшим себе соперников в этих водах, но Инкази уверял, будто он на своем маленьком челноке из коры может обойти любую парусную яхту, в том числе и «Змею», хотя до сих пор ему не представлялось случая.

Между тем рынок начинал мало-помалу оживляться. Картина становилась все пестрее и разнообразнее. Начинали прибывать поселяне и торговцы из окрестных селений с бобами, пшеном и кафрским зерном. В больших горшках и чанах стояло вывезенное на продажу пальмовое вино и мед их Укарангских лесов; везде виднелись груды всевозможных плодов, бананов, дынь, огурцов, хлебных плодов и сахарного тростника. Прибывали сюда также одни за другими жители Увира с издали слышным лязгом и звоном своих железных изделий, браслетов и колец для щиколоток ног и проволоки всех сортов. Тут же мычали быки, блеяли козы и овцы и квохтали куры…

За ними явились и покупатели с большими «портмоне», представлявшими немалый груз, так как здешняя ходячая монета состояла из кусков синего и белого холста английских фабрик, клетчатых тканей и стеклянных бус Софи, напоминающих тоненькие стеклянные дудочки длиной в полдюйма, сливая в одно беспредельное море торговых сделок глубину Тюрингенских лесов с прибережьем Танганайки.

Теперь уже повсюду шел оживленный торг и устанавливались цены на товар. За козу давали два метра полотна, за десять литров пальмового вина — два метра, за меру маиса — один метр и т. д. В другом углу площади уплачивались более высокие цены. Там был товар другого рода: торговали живым товаром, живыми людьми. За молодую девушку, почти ребенка, просили восемьдесят метров холста, за другую, более взрослую, полтораста; за мальчика-невольника десяти лет предлагали пятнадцать метров, за старика пятидесяти лет — только десять метров. Таковые были в этот день цены на этом африканском рынке.

Но Симба не обращал внимания на кипевшую кругом него жизнь и суету; он поминутно поглядывал по направлению тэмбе Солимана, поджидая возвращения людей, высланных на поиски. «Куда бы мог бежать Лео? — размышлял он. — Конечно, только к нему, в горы Кунгве, а ближний путь туда вел по озеру Танганайке». Этим именно путем и ушел Лео. У Симбы почва горела под ногами, ему хотелось бы сейчас сесть в свою лодку и отплыть обратно, но ему надо было непременно переговорить еще раз с Солиманом и убедиться окончательно в том, что бегство Лео удалось.