Двенадцать подвигов Рабин Гута - Лютый Алексей - Страница 66

– Ничего вы не понимаете! – неожиданно взорвался Геракл. Менты даже отпрянули от него, поскольку совершенно не ожидали от закоренелого меланхолика такого бурного поведения. А полубог даже вскочил на кровати. – Вам все равно, что здесь происходит. Вы же никогда не были незаконнорожденными, – продолжал орать он. – Когда папик еще был здесь, хамить мне в лицо никто не решался, а теперь даже нос в сторону воротят при моем приближении. Я для них ноль, пустое место. Даже хуже пустого места! Я для них изгой, не достойный слизывать пыль с подошв их сандалий. Дайте сюда кубок, выпить хочу! – закончил сын Зевса без всякого перехода.

Прежде чем менты успели выйти из оцепенения, Геракл вырвал из рук Жомова емкость с вином и мелкими глотками осушил ее до дна. Друзья смотрели, как он пьет, не отрывая глаз от кубка. Причем по выражению их лиц можно было подумать, что полубог отобрал у ментов последнюю радость в жизни, а именно возможность проверять документы у первого встречного. Первым вышел из ступора Жомов.

– Так, блин, век мне полной рюмки в руках не держать, если я сейчас не подвину на чьем-нибудь чайнике носик, – грозно проговорил он, а затем посмотрел на Геракла. – Короче, парень, ты мне только скажи, кому нужно жвалы на место подправить, и я все сделаю. Сам детдомовский, поэтому знаю, как без батьки хреново живется. В общем, не было еще такого, чтобы какие-то свиньи при мне безнаказанно сироту обижали! Так кто на тебя вчера наехал? Хавальник в порошок изотру…

– Не положено, – похоже, после выпитого к сыну Зевса вернулось обычное меланхолическое настроение. – Ты смертный, а я полубог и герой. Поэтому в мои дела тебе не положено вмешиваться.

– Ну и хрен с тобой! – и Ваня, обиженный тем, что его благородный порыв остался невостребованным, схватил кувшин с вином и единолично осушил его до дна.

– Во хамло, – удивленно присвистнул Попов. – На такое только омоновская рожа способна!

– Ты у меня еще пожужжи, свинорыл трясопузый, – возмутился его претензиями Жомов. Андрюша возгорелся желанием парировать реплику фразой с применением бычьих регалий, на что Ваня всегда жутко обижался, но миротворец Рабинович не позволил разгореться скандалу.

– Цыц, петухи олимпийские! – рявкнул он. – С бухаловом завязываем. По крайней мере, до тех пор, пока Зевса не найдем. Нас, между прочим, дела ждут. Богов в порядок приводить кто будет?

– Так, значит, все-таки подеремся?! – обрадованно воскликнул отходчивый Ваня, но Рабинович обломал его и в этом.

– Никаких драк, – твердо заявил он. – Пошли соберем их вместе и устроим Олимпийские игры. Пусть дурь друг из друга вышибут, а мы потом за них как следует возьмемся. И так уже до хрена времени потеряли!

При упоминании о потерянном времени на глаза верных соратников кинолога навернулись слезы грусти. Хотя, может быть, это от запаха перегара в комнате у них глаза защипало? Жомов вспомнил покинутый им осиротевший тир. Андрюше традиционно взгрустнулось о рыбках. Рабинович с ужасом понял, что совсем позабыл о том, в каком размере ему была выдана премия ко Дню милиции. А о чем подумали Мурзик с Горынычем – если подумали вообще, они ведь не страдали с похмелья! – так и осталось тайной, покрытой пылью веков. Из глубин грустных воспоминаний всех вытащил Геракл.

– А что, я тоже в этих соревнованиях поучаствую, – неожиданно заявил он. – Будет неправильным, если я, всенародный герой, первые Олимпийские игры пропущу!

Возражать ему никто не стал, поскольку всем его заявление было абсолютно по фигу. Вместо того чтобы попытаться как-то отговорить тщедушного Геракла от авантюры, Жомов решил, что подобная разминка пойдет ему на пользу, и даже подтолкнул к двери полубога, когда все остальные отправились наружу собирать в кучу его родню.

Сонм олимпийских богов долго искать не пришлось. Все они в полном составе, включая дурковатого Эрота и отсутствовавшего на вчерашнем пиршестве Гермеса, восседали за пустым столом в пиршественной зале дворца Ареса, с нетерпением ожидая появления организаторов первых Олимпийских игр. Но если Эрот, увидев Жомова, поспешил спрятаться за спиной своей мамочки Афродиты, то бог торговли нагловато посмотрел на омоновца.

– Так я и думал, – ехидно заявил он. – Именно эти расфуфыренные идиоты и могли придумать затею с соревнованиями! – А затем обвел взглядом стол: – А вы, милые родственнички, еще большие дураки, если согласились в них участвовать.

На него тут же заорали со всех концов стола, а Ваня Жомов рванулся было вперед, чтобы добраться наконец до горла вожделенной жертвы, но Сеня успел остановить его. Что именно он наплел Жомову, разобрать во всеобщем гвалте было невозможно, но, видимо, его слова звучали убедительно. Иначе теперь, в замкнутом помещении, Гермеса даже его крылатые башмаки не спасли бы. Ну, а Рабинович, разобравшись с омоновцем, заорал на ухо Андрюше, прося уменьшить громкость окружающих. Правда, в этот раз он попросил использовать мощь поповских легких не более чем на четверть. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы наступила тишина, а будущие участники соревнований остались без контузий.

– Итак, граждане, приступим, – заявил Рабинович, торжественно выходя в центр помещения. – Для начала определим судейскую коллегию, которая займется выявлением победителей. Председателем ее назначаюсь я, а остальными судьями приказываю назначить моих друзей. Гомер будет в качестве историка-стенографиста, а Немертея назначается председателем женской коллегии. Возражения есть?

– Есть, – поднялась с места Афродита, не сумевшая простить Немертее вчерашний облом с Рабиновичем. – Я, конечно, согласна с тем, что предложенная тобой титанида считается известной правдолюбицей, – язвительно произнесла она. – Но согласись, было бы странно, если бы дочь побежденных стала судьей победителей.

– Судить вас буду не я, судить вас станет история, – гордо заявила Немертея и собралась толкнуть одну из своих знаменитых речей, но Рабинович осадил девушку.

– Хорошо, – примиряюще поднял он руки вверх, при этом не убирая с губ хитроватой улыбочки. – Ты, Афродита, можешь сама быть судьей. Но предупреждаю, что члены коллегии участвовать в соревнованиях не имеют права. Таким образом, ты лишишься возможности доказать своим избирателям собственное превосходство над другими кандидатами.

Богиня красоты тут же заткнулась, не прельщенная перспективой упустить какие-либо преимущества в предвыборной гонке. Сеня уже было надумал перейти ко второму пункту повестки дня, но ему снова помешали. На этот раз вмешательство произошло со стороны того человека, от которого он меньше всего подобного ожидал. А именно – заговорил Ваня Жомов.

– Короче, Сеня, я из коллегии судей выхожу, – твердо заявил он, плотоядно пожирая глазами Гермеса. – Я собираюсь поучаствовать в соревнованиях и кое-кому доказать, что он большой кусок коровьего дерьма.

– Ты что, офонарел совсем? – зашипел на него Рабинович. – Какое участие? Какие соревнования? Богам, а не тебе разрядка требуется…

– Мне тоже разрядка требуется, – не унимался омоновец. – И, Сенечка, если ты мне попробуешь запретить участвовать, то я прямо сейчас тут всем уродам хребты переломаю. Мне плевать, что ты потом Зевса найти не сможешь, но я, панком буду, на этих богах оторвусь.

Пришлось Рабиновичу, скрепя сердце, согласиться с ультиматумом Жомова. Горестно вздохнув, он перешел ко второму пункту повестки дня общего собрания. Предстояло решить, какие именно виды спорта будут представлены на столь знаменательном событии, как Первые Олимпийские игры. Сеня спортивным болельщиком никогда не являлся, Попову происходящее было абсолютно до лампочки, а Ваню в данный момент ничего, кроме бокса, не интересовало. Поэтому выбор видов спорта пришлось делать Рабиновичу, а он ничего умнее, кроме бега, стрельбы из лука и, естественно, бокса, придумать не мог. Хотел предложить еще поиграть в футбол, но посчитал, что обучать олимпийцев и этому виду спорта будет выше его сил.

На том и порешили, напоследок исключив бокс из женских видов спорта. Сеня собирался и вовсе запретить богиням участвовать в соревнованиях, но вовремя вспомнил о том, какими мегерами могут быть неудовлетворенные во всех смыслах этого слова дамы, и решил не высказывать вслух своей последней идеи. Оставалось только решить, как именно будут проходить соревнования, и Рабинович тут же снял вопрос с повестки дня, «изобретя» олимпийскую систему, в которой, как известно, проигравшие выбывают. Ну а наградой победителям должны стать всемирная слава и персональная статуя. Медалей к этому соревнованию решили не выпускать.