Последняя тайна рейха. Выстрел в фюрербункере. Дело об исчезновении Гитлера - Арбатский Леон - Страница 16

Кстати, с упомянутым генерал-полковником Вейдлингом связан любопытный эпизод: Гитлер приказал его расстрелять за отступление без приказа. Вейдлинг явился в фюрербункер, чтобы оправдаться, но при этом считал себя обреченным. 24 апреля Гитлер принял его и, не дав сказать ни слова, начал делиться с ним своими стратегическими замыслами, а затем неожиданно назначил комендантом Берлина. Вейдлинга явно приняли за кого-то другого! «Я запоминаю фамилии, но не запоминаю лиц», — сказал Верховный главнокомандующий генералу извиняющимся тоном… Естественно, фамилии двойник должен был заучить, а несколько сотен физиономий запомнить по фотографиям трудно.

Как бы тщательно ни был подготовлен двойник в психологическом плане, существовал риск, что он сорвется: не так-то просто убедить человека принести себя в жертву во имя спасения фюрера или хотя бы рискнуть погибнуть (по всей вероятности, эрзац-Гитлеру пообещали эвакуацию в последний момент). На этот случай в арсенале нацистской медицины имелось надежное средство воздействия — подавляющие волю наркотики.

Впервые оно было испытано в 1933 году во время Лейпцигского процесса по делу о поджоге рейхстага. Подсудимый Ван дер Люббе на заседаниях суда находился в полубессознательном состоянии, не реагировал на обращенные к нему вопросы, затем как бы внезапно просыпался и начинал выкрикивать что-нибудь вроде: «Это мой процесс!»

Примерно то же самое — переходы от истерии к прострации, неадекватные реакции — наблюдалось у фюрера в конце апреля 1945 года.

Тогда, осенью 1933 года, вся мировая пресса писала о воздействии на Ван дер Люббе психотропных препаратов. Мнение врачей на этот счет было единогласным.

За 12 лет, прошедших со времени Лейпцигского процесса, техника управления психикой человека с помощью химических веществ была значительно усовершенствована. Опыты производились над заключенными в концлагерях. Очень важное свидетельство: секретарша Гитлера, которая присутствовала на свадьбе своего шефа в ночь с 28 на 29 апреля, вспоминает, что новобрачный «выглядел как марионетка, которой управляют».

Объективности ради следует упомянуть о том, что адъютант фюрера Отто Гюнше во время пребывания в русском плену на допросах категорически отрицал существование двойников фюрера [62]. Во-первых, если бы он, с младых ногтей воспитанный в духе национал-социализма и преклонения перед Гитлером, был посвящен в тайну подмены своего кумира копией (а он, возможно, был посвящен), то никогда бы не выдал доверенную ему тайну. Племянник Гюнше, немецкий журналист, в одной из своих публикаций сообщил, что его дядюшка дожил до глубокой старости — в конце 90-х годов он был еще жив — и до последнего вздоха сохранил верность идеалам своей юности. Во-вторых, двойники существовали, и этот факт подтверждается тем, что для опознания трупа одного из них потребовалось собрать множество опознавателей и даже вызвать из Москвы дипломата, знакомого с Гитлером до войны, — настолько сильным было сходство (см. гл. 26)!

Глава 18. Но ведь он повелевал!

Кто-то должен был управлять этой марионеткой — «водить» ее, как выражаются разведчики. На роль кукловода более других подходит Борман — он обладал ярко выраженной способностью подчинять себе волю других людей… К тому же Борман пользовался особым доверием Гитлера. Как выяснилось в 1955 году на заседании административного суда в Линце, Гитлер — аскет и бессребреник, целиком посвятивший себя служению отчизне, — владел весьма солидной недвижимостью (общей стоимостью 1, 5 млн марок в масштабе цен 1955 г.), оформленной на имя Бормана. Борману он доверял отправку своих писем в Мюнхен Еве Браун, с которой он был разлучен с 1941 по 1945 год, — фюрер старался, по возможности, скрыть свои отношения с «личной секретаршей» от окружающих.

Можно возразить, что за период с 20 по 30 апреля 1945 года фюрер принял ряд весьма ответственных решений — в качестве главнокомандующего он руководил войсками, смещал и назначал высших офицеров, сформировал состав нового правительства, снял со всех постов Геринга и Гиммлера, составил политическое завещание… Вряд ли какой-нибудь другой период его деятельности был столь насыщенным (не считая первых недель после прихода к власти).

Мог ли другой человек, «введенный в роль» буквально накануне, нести подобное бремя?

Как «апрельский Гитлер» смещал и назначал высших офицеров, видно из приведенного выше анекдотического примера с назначением военного коменданта Берлина, который должен был руководить обороной столицы.

Что касается состава нового правительства, то он был намечен, согласован и утвержден на длительном закрытом заседании Геббельса, Бормана и Гитлера 28 апреля. Легко представить себе, что роль эрзац-Гитлера на этом совещании сводилась к тому, чтобы слушать и запоминать… Ранним утром 30 апреля он продиктовал секретарше свое «политическое завещание», где перечислил состав нового правительства.

«Военное руководство» главнокомандующего в этот период свелось к проведению традиционных утренних совещаний и отдаче бесчисленных распоряжений, имеющих единственную цель — оголить все участки фронта, прежде всего на Западе, собрать в Берлине и его окрестностях максимум сил и средств, чтобы отбросить русских. Без устали работали телефонисты и радисты, один за другим из фюрербункера отбывали курьеры с приказами «ускорить формирование!», «немедленно перебросить!», «как можно скорее начать наступление!»… Все это было лишь имитацией управления войсками.

К концу апреля вермахт как таковой уже не существовал. Продолжали сопротивление только берлинский гарнизон, находившийся с 25 апреля в полном окружении, и группировка генерал-полковника (затем фельдмаршала) Шернера в Чехословакии, которая сражалась слишком далеко от Берлина и оказать ему помощь не могла. Ситуацию уже ничто не в силах было изменить. Поэтому было совершенно безразлично, кто подписывал приказы и директивы. Кейтель и Йодль, осуществлявшие главное командование, действовали по своему усмотрению в этот период, что послужило поводом для Гитлера (вернее, для Геббельса и Бормана, которые «водили» его) в последнем послании в ОКВ [63] от 29.04.45 г. обвинить генералов и лично Кейтеля в предательстве. Йодль и Кейтель рассматривали остатки вермахта как свой личный капитал, реализуя который — путем капитуляции по частям и в целом, — можно кое-чего добиться, в том числе и для себя лично. Тратить это последнее оставшееся у них достояние на безнадежную оборону Берлина и спасение засевшего там обезумевшего фюрера явно не имело для них смысла.

В том, что телеграмма в Оберзальцберг Герингу от 23.04.45 г., согласно которой он лишался «права наследования», была написана чуть ли не под диктовку Бормана и Геббельса, сходятся практически все историки, которые исследовали события этого периода. Вслед за телеграммой — по собственной инициативе, не поставив в известность фюрера, но от его имени — Борман посылает приказ арестовать Геринга, давнего своего соперника в борьбе за власть. Устранение Геринга и компрометация верховного главнокомандования были частью плана, в соответствии с которым после смерти Гитлера власть переходила в руки триумвирата Геббельс — Борман — Дёниц. Не имевшему ни политического опыта, ни связей в государственном аппарате Дёницу в этом случае предназначалась жалкая роль марионетки. Геринг же был «четвертым лишним» — он пользовался популярностью в войсках и среди населения, располагал связями в Англии, Швеции, США и мог претендовать на многое.

Заключительный аккорд: Борман — на этот раз от собственного имени — посылает приказ командиру отряда эсэсовцев, которые взяли под стражу рейхсмаршала: в случае падения Берлина «предатели… должны быть уничтожены». Гитлер был еще жив, но второе лицо в государстве приговорено к смерти без его ведома… На этом примере ясно видно, как манипулировали Гитлером, как принимали решения у него за спиной.

62

6

63

ОКВ («OKW» — «Oberkommando der Wehrmacht») — «Главное командование вермахта».