Короли в изгнании - Мах Макс - Страница 98

«Я плачу, – признался себе Кержак. – Я плачу…».

– Спасибо, Игорь, – тихо сказала Тата. – Спасибо, но я этого не заслужила.

– О чем ты? – удивился Кержак, старавшийся взять себя в руки. – О чем?

Ему вдруг увиделась вся эта сцена, как она выглядит со стороны, и ему стало жарко от стыда. Сидит голый мужик в ванной и плачет, а рядом сидит – близко, только руку протяни – красивая и тоже совершенно голая девушка и благодарит его за слезы. Ужас!

«За эти слезы, Эмма, я люблю тебя еще больше».

Стыд помог ему справиться со слабостью. Только в голове шумело, а так вполне.

– О чем ты, Тата?

– Ты не знаешь, – улыбнулась она, а голубые глаза были полны… мечтательной неги? Возможно. – У гегх есть старинная песня о слезах, которые дарит возлюбленной воин. И она принимает их, как бесценный дар, потому что их подарил ей тот, кто никогда не плачет. Ни от боли, ни от обиды, ни от чего.

– Я возьму тебя в жены, Тата Кээр, если ты готова взять меня в мужья. – У Кержака тривиально кружилась голова. Но он был счастлив. Господи, как он был счастлив!

Глава 6

КОРОЛЕВА

А потом она встала и тихо ушла в ванную. Не потому что устала, разве можно от этого устать? Умереть можно. А устать – нет. Она ушла, потому что нельзя. Невозможно. Нехорошо. Неправильно. Так много счастья не положено даже обычным женщинам. Что уж говорить о королевах. Потому что счастье, да еще в таких масштабах, кружит голову и делает людей легкомысленными. А ее удел – война.

«Глупости! – остановила она себя. – Что ты городишь?! Успеешь еще навоеваться!

О да! – При мысли о войне перед глазами встал кровавый туман. – О да! Я буду их…

Остановись! – приказала она себе. – Сорок восемь часов! Имею я, в конце-то концов, право на счастье или уже нет?»

Но что бы там ни было, она оставила спящего Макса и ушла в ванную. Ванная комната была просторной и неплохо оборудованной. Не роскошно, но вполне терпимо. Хотя, возможно, им следовало сразу же отправиться на «Чуу». Вот только встреча после разлуки – после такой разлуки – не оставляла времени на правильные решения. Они и до этого-то дома едва дотерпели. Чалик, надо отдать ему должное, шестым – шоферским – чувством ухвативший идею, гнал, как сумасшедший, и довез их сюда за рекордные тридцать пять минут. Лика усмехнулась, вспомнив этот заезд наперегонки со временем и дорожной службой, и, тихо прикрыв дверь, прошла к столику с напитками, который ее люди – по аханской традиции – поставили и здесь. Она опустилась в кресло и прислушалась к себе. Теоретически ей пить не следовало и курить тоже, но Маска привычно уже ответила на невысказанный вопрос. Можно. Все можно.

«Нам, монстрам, можно все», – сказала она себе без прежней грусти и сожаления и посмотрела на свое отражение в зеркале. Увиденное ей понравилось. Как всегда. И подмигнув самой себе, сидящей в чем мать родила в кресле около крошечного, вполне аханского по виду столика, потянулась к бутылке.

«Нам, монстрам, законы не писаны. Даже законы физиологии. На то мы и монстры, чтобы все мочь».

Коньячных бокалов на столике не оказалось («Выпорю бездельников!»), и Лика налила коньяк в стакан для виски. Зато пахитоски в коробке были настоящими. Она закурила, и в этот момент в комнату вошел Макс.

«Я милого узнаю по походке…»

Смешно. Макс был единственным известным ей человеком, которого она «не слышала». Пока он не открыл дверь и не вошел, для нее он продолжал спать. Лежал на спине, расслабив свои потрясающие мускулы, и почти неслышно дышал носом. Но теперь она не была уверена даже в этом. Спал ли Макс, когда она от него уходила? Спал. Или не спал.

Макс вошел, остановился напротив Лики и улыбнулся.

«Я говорила тебе, Макс, что когда-нибудь умру от твоей улыбки? Нет, конечно. Не говорила».

– Привет, – сказал Макс. Он умел говорить очень мягко, что при его-то басе было настоящим искусством. А еще он умел говорить так, что у нее начинала сходить с ума Маска. Или это она сама начинала сходить с ума? Лика никак не могла вспомнить, бывало ли с ней такое до того. Но все, что она могла сказать, это то, что любила его всегда. Они были нераздельны и неразлучны, ее любовь и Макс, хотя сами они, Макс и Лика, прожили в разлуке больше времени, чем вместе.

– Добро пожаловать в город-герой Ленинград, – сказала она и улыбнулась в ответ.

– Мне понравился твой город, королева.

«И что конкретно ты имеешь в виду?»

Макс подошел к столику, взял бутылку, которая показалась совсем маленькой в его могучей руке, и одним ловким движением, не пролив ни капли, наполнил свой стакан до половины.

«Красиво».

– Мне очень тебя не хватало, – сказала она вслух.

Это было правдой. Но это была, кроме всего прочего, такая особая правда, которую мог понять и оценить только он. В любом другом случае ее слова прозвучали бы или как простая констатация очевидного, или как двусмысленность. Макс ее понял.

– Я же сказал тебе тогда, – на мгновение Макс стал совершенно серьезен, – все будет хорошо. Ты видишь, я не обманул.

Он снова улыбнулся. Как тогда. Как всегда.

– Вижу. Знаю. Будем говорить?

«Боже! Только разговора по душам мне сейчас и не хватало!» – подумала она, понимая, впрочем, что и поговорить им надо тоже.

– Если ты не против. – Он сел во второе кресло и закинул ногу на ногу. – Пустить воду?

– Как хочешь.

– Я хочу. – Он взял со столика пульт дистанционного управления и, быстро просмотрев меню, нажал на кнопки. – Ты даже не представляешь, Лика, где нас с Федей носило!

«Представляю».

Неожиданно ей тоже захотелось в горячую воду, а еще она поняла, что проголодалась.

«Еще час, ну два, и надо будет позвать слуг».

Из кранов хлынула вода, а Макс, отложив пульт, сделал глоток коньяка. Количество жидкости в стакане сократилось ровно наполовину.

– Ты знаешь, там, где мы были, тоже есть «Мартель».

– Не заговаривайте мне зубы, мой смарагд, – улыбнулась Лика. – Пахитосу хочешь?

– Не хочу. Ты беременна?

«Ну вот. Вопрос задан. А ты что думала? Он же бес, а не мужик, хоть и без Маски».

– Тебя это тревожит?

– Меня это радует. – Макс смотрел ей прямо в глаза и улыбался.

– А если это не твой ребенок? – Лика взгляда не отвела, но улыбаться перестала.

– То я все равно рад. – Макс тоже стер улыбку с лица. – За тебя… в первую очередь, и за империю – во вторую.

– Ты знал о?..

«Ну что тут скажешь? Он знает!»

– Только догадывался. – Макс протянул руку и нежно тронул кончиками пальцев ее щеку. – Во всяком случае, я думаю, что ты не позволила бы себе родить от кого-нибудь еще.

– Например, от тебя! – От его прикосновения ее снова обдало жаром, как будто бы и не было безумного вечера накануне. И Маска откликнулась моментально, раздувая вспыхнувшее пламя желания.

– Себя я в виду не имел, – сказал Макс, вставая и наклоняясь к ней. – Я вне конкуренции.

Он легко, как пушинку, и нежно, как цветок, достал ее из кресла и прижал к себе.

– Или ты будешь спорить? – шепнул он ей в ухо.

– Не буду. – Слова сорвались с ее губ вместе со стоном, а в следующее мгновение Макс уже закрыл ее рот поцелуем. Больше она ничего сказать не могла. Но говорить она и не хотела. Она хотела кричать и кричала, когда его губы позволяли ей это. В какой-то момент, как иногда с ней случалось, она взлетела так высоко, что, кажется, душа отделилась от тела. И она увидела, как бы со стороны или сверху, два причудливо переплетшихся тела и услышала свои стоны. И даже подумала, как хорошо, что работает глушилка, «а то мои вопли перепугали бы все ФСБ». Но мысль эта была легкая, не обязательная. Она ничего в ней не затронула и ничего не изменила. Появилась и исчезла, а Лика уже снова взлетала под облака…

Она окончательно пришла в себя в ванне.

Горячая вода обнимала ее со всех сторон, и пузырьки воздуха, стремительно «взлетавшие» сквозь толщу воды, ласкали ее расслабленное тело. И руки Макса, нежные, как дуновение весеннего ветра, его могучие и смертельно опасные руки лучшего танцора империи ласкали ее. Ей было дивно как хорошо в горячей воде. Ей было замечательно хорошо у него на коленях. Ее истома была отсветом той неги, которая, верно, ожидает людей в раю, и даже Маска притихла, как разнежившийся на солнышке сытый зверь.