По дикому Курдистану - Май Карл Фридрих - Страница 11

– Прорыв привел бы вас к гибели, он уничтожил бы все.

– Бей, я хочу быть до конца честным и признаю, что наше положение очень плохое, но разве ты не знаешь, на что способна тысяча человек, доведенных до отчаяния?

– Я знаю. Тем не менее ни один из вас не прорвется.

– Но и не один из вас падет в бою! И учти, у мутасаррыфа в распоряжении еще линейный и драгунский полки, большая часть которых осталась в Мосуле. Прибавь к этому помощь, которую он может получить из Киркука и Диярбакыра, из Сулимании и других гарнизонов. Прибавь артиллерию – и ты признаешь, что хоть ты и господин в этой ситуации, но недолго им останешься.

– Следует ли мне отказаться от победы, не пользоваться ею лишь потому, что позднее меня могут разбить? Пусть мутасаррыф приходит со своими полками, я дам ему знать, что это будет стоить вам жизни, в случае если он меня еще раз атакует. А если у него в распоряжении есть еще силы, то я тоже могу этим похвалиться. Ты знаешь, что достаточно одного моего знака, чтобы поднять против мутасаррыфа такой смелый народ, как курды. Но я люблю мир, война мне претит. И хотя я собрал здесь езидов из всего Курдистана и граничащих провинций и мог бы поднять факел восстания, я этого не делаю. Я хочу пока оставить тебе и твоим воинам оружие, но я обещал одному моему союзнику пушки.

– Кто этот союзник?

– Ни один езид не предаст друга. Итак, ты сохраняешь свое оружие, но отдаешь все боеприпасы, и за это я тебе обещаю позаботиться о провианте, который тебе необходим.

– Если я отдам боеприпасы, это все равно как если бы у тебя было мое оружие!

Али-бей улыбнулся.

– Ладно, оставь у себя и боеприпасы, но я тебе скажу лишь одно: когда твои люди проголодаются и ты у меня попросишь пищу, я буду ее менять лишь на ружья и пистолеты, сабли и коней. Значит, поэтому вы и не военнопленные, мы просто заключаем с вами перемирие.

– Вот как? На это я могу пойти.

– Как видишь, я снисходителен. Теперь выслушай мои условия. Вы останетесь в долине Шейх-Ади без связи с внешним миром, воздерживаясь от любых военных действий против меня, вы уважаете наши святыни и наши дома. В святыни вы не должны входить, в дома же – только с моего разрешения. Перемирие продлится, пока вы не получите приказа от мутасаррыфа. Но этот приказ вам отдадут лишь в моем присутствии, любая попытка бегства, даже одного человека, любое действие, противоречащее нашей договоренности, сразу же отменяет перемирие. Вы должны сохранить ваше теперешнее положение, а я – мое. За это я тебе обещаю воздерживаться от любых военных действий до указанного момента. Ты согласен?

После короткого размышления и нескольких несущественных дополнений и замечаний каймакам принял условия. Он с пылом ходатайствовал за макреджа и требовал его выдачи, но Али-бей остался непоколебим. Принесли бумагу, я набросал договор, который оба подписали. После этого офицер возвратился в долину, причем ему разрешили захватить с собой тех троих солдат.

Теперь Пали, гонец бея, ждал приказаний своего начальника.

– Ты не напишешь письмо мутасаррыфу? – спросил меня бей.

– Напишу. Только что ты ему хочешь сообщить?

– Теперешнее положение его войск. После скажи ему, что я желаю вести с ним переговоры, что ожидаю его здесь или же могу встретиться с ним в Джерайе. Встреча состоится послезавтра в первой половине дня. Можешь так написать?

– Да.

Несколько минут спустя я сидел в палатке и писал письмо губернатору, который наверняка при чтении не будет иметь ни малейшего представления, что оно составлено его протеже. Писал я, держа бумагу на колене, справа налево. Не прошло и получаса, как лошадь, несшая Пали, умчалась в сторону Баадри.

Езидский праздник был неожиданным образом расстроен, но никто по этому поводу особо не сожалел, все радовались, что удалось отвести несчастье, грозившее людям в Шейх-Ади.

– Во что теперь превратится праздник? – спросил я Али-бея. – Османы будут еще несколько дней там, внизу, а езиды так долго не захотят знать.

– Я устрою им праздник больший, чем они ожидают, – ответил он. – Ты еще помнишь дорогу в долину? Скачи туда и приведи Шейх-хана и шейхов с кавалли. Мы посмотрим, нельзя ли найти останки пира Камека, чтобы похоронить их в долине Идиз.

Двигаясь вниз по холму, мы имели возможность созерцать несколько странную, но полную жизни картину. Тысячи детей и женщин обосновались там, внизу. Тут же паслись лошади. Люди говорили тихо, чтобы не выдать свое присутствие. Около воза сидел Мир Шейх-хан со своими священнослужителями.

– Святилище сохранилось? – таков был первый вопрос, заданный ханом.

– Все в полной сохранности.

– Была слышна стрельба. Много ли пролилось крови?

– Пострадали только турки. Из наших погибли двое, но не в сражении.

– Кто они?

– Саррадж[24] Хефи из Баазони и…

– Хефи из Баазони? Такой набожный, усердный и смелый человек. Погиб не в сражении? Как же это случилось?

– Бей послал его парламентером к туркам, и они его расстреляли. Я был при этом и ничего не мог сделать.

Священники склонили головы, сложили руки и молчали некоторое время. Только Мир Шейх-хан сказал глубоким и серьезным голосом:

– Он прошел превращение. Солнце не будет больше светить ему здесь, но он гуляет под лучами высшего солнца в той стране, в которую и мы попадем. Там нет ни смерти, ни могил, ни воли, ни бед, там вечный свет и наслаждение, – он с Богом!

Было трогательно наблюдать, как смиренно приняли они весть о смерти друга, не проронив ни одного плохого слова в адрес убийц. Эти священники хоть и горевали, но искренне поздравляли покойника с превращением.

– А кто другой? – спросил Хан.

– Тебя это сильно опечалит.

– Настоящий мужчина не должен испытывать ужаса перед смертью, ибо смерть – друг всем людям, конец греха и начало блаженства. Так кто это?

– Пир Камек.

Тем не менее они все содрогнулись, как от внезапной боли, но ни один не проронил ни слова. И теперь первым заговорил Мир Шейх-хан:

– Святой превращен. Этого возжелал Бог! Расскажи нам о его смерти.

Я сообщил им все, что я видел, со всеми возможными подробностями. Глубоко потрясенные, они выслушали меня, и после этого хан попросил: «Братья, давайте помянем его!»

Они опять низко опустили головы. Молились ли они? Не знаю, я заметил только, что у некоторых в глазах стояли слезы…

Только спустя длительное время их благоговение уступило место обычному настроению, так что я опять мог с ними говорить.

– Меня, кстати, послал Али-бей с заданием привести вас к нему. Он хочет попытаться найти останки святого, чтобы сегодня уже их похоронить.

– Да, эта задача очень важна. Останки пира не должны лежать там же, где кости миралая!

– Я опасаюсь, что мы найдем лишь пепел.

– Все равно. Давайте поспешим!

Мы – вместе со священниками и кавалли – отправились обратно в долину. Факиры же остались для присмотра за долиной Идиз. Когда мы прибыли к палатке бея, расположенной выше над долиной, тот разговаривал с человеком, которого он посылал с вопросом к каймакаму, не разрешат ли турки езидским священникам обследовать кострище. Офицер ответил утвердительно, поставив только условие, чтобы они не имели при себе оружия.

Я спросил, можно ли мне присоединиться, и незамедлительно получил согласие. Чуть-чуть не забыли взять с собой самое главное: сосуд, который примет в себя останки святого. Когда бея спросили по этому поводу, то он дал понять, что думал и на этот счет.

– Мир Шейх-хан, ты ведь знаешь, что знаменитый горшечник Рассат из Баазони сделал моему отцу Хусейну-бею урну, которая должна была принять его прах, когда уже будет пора удалить останки из могилы, чтобы не осквернить их, не смешать с пылью рассыпающегося гроба. Эта урна – настоящий шедевр знаменитого горшечника и, пожалуй, достойна принять в себя святой прах. Она стоит в моем доме в Баадри, и я уже послал за нею гонцов, которые принесут ее раньше, чем вы обследуете кострище.

24

Саррадж – шорник (тур.).