В балканских ущельях - Май Карл Фридрих - Страница 63

Я подумал, что он снова задумал какую-то шалость, и промолчал. Турок же сразу насторожился. Он искал топлива для костра своих предрассудков и быстро спросил:

— Сегодня? По дороге?

— О нет!

— Тогда, значит, у меня?

— Как ты догадался?

— Аллах, у меня появился кто-то, кто быстро исчез?

— Да.

— И я его видел?

— Конечно.

— Один из этих двоих бездельников?

— Ну, нет.

— А кто тогда?

— Омлет. Ты видел, как он вошел в меня, а потом исчез?

Хозяин поджал губы. Лицо его сначала приобрело обиженное выражение, потом налилось краской гнева, и он закричал:

— Хаджи, ты уверяешь, что был в Мекке, городе Пророка?

— Так оно и есть.

— А вот я так не думаю.

— Хочешь меня обидеть?

— Нет. Но продолжаю так считать.

— Спроси сиди, он точно знает, потому что он сам… Я бросил на него предупреждающий взгляд, так что он осекся на половине фразы. Хозяин — мусульманин, и ему совсем не обязательно знать, какое приключение мы пережили тогда в святилище ислама.

— Даже если эфенди десять раз подтвердит это, я все равно не поверю.

— Почему?

— Потому, что настоящий хаджи никогда не наставит нос правоверному. Я считал, что ты правильный, хороший человек, а ты так, пустышка…

— Ты, сын этой долины, ты знаешь, как меня зовут?!

— Слышал, как же.

— Ну, как?

— Халеф.

— Это имя, которым могут называть меня только близкие друзья. Для других я зовусь хаджи Халеф Омар бен хаджи Абулаббас ибн хаджи Дауд аль-Госсара. Заруби это себе на носу!

— Такое длинное имя никто не запомнит, а уж я и подавно.

— Это еще раз подтверждает, что мозги у тебя не очень развиты. Когда ты слышишь такое знаменитое имя, ты должен совсем иначе обо мне думать. Я — верный сын Пророка, но знаю, что жизнь состоит не только из громких зачитываний строк из Корана. Аллах любит, когда радуются его дети. А пошутить каждый может, это вовсе не грех. Когда же ты из-за такой ерунды называешь меня никчемным человеком, это оскорбление, которое положено смывать кровью. Но поскольку ты наш проводник и я благодарен тебе, мы прощаем твое прегрешение.

И он скорчил такую гримасу, что турок невольно рассмеялся. Умиротворение не заставило себя ждать.

— Ты считаешь мои представления смешными? — спросил меня Ибарек.

— О нет, человек вправе верить в то или иное — мне все равно. Для начала нужно увидеть старика, а потом высказывать мнение. Где он живет?

— На горе.

— Как, у самых развалин?

— Нет, не у них, а прямо в них!

— Вот это да! Как интересно! Зачем же он залез так высоко?

— Чтобы побороть злых духов.

— К сожалению, ему это не удалось.

— Отчего же!

— Но они ведь появляются и сворачивают людям шеи!

— Лишь некоторым. Эти духи всесильны. Никто, даже сам Мюбарек, не может заставить их разом исчезнуть, хотя есть одна-единственная ночь, когда их можно призвать к порядку.

— Какая же это ночь?

— Не знаю. Каждый раз в такую ночь старику удается обуздать одного духа, так что, значит, ежегодно — по одному.

— Итого, выходит, он справился с шестью?

— Да. Если захочешь их увидеть, тебе покажут их тела.

— А что, у духов есть тела?

— Конечно, а как же они явились бы тогда взору смертных? Обычно у них нет тела, но всякий раз, когда они хотят стать видимыми, приобретают телесность, и в этот момент их можно поймать или заткнуть все дырки, чтобы те не вылетели.

— Это что-то новенькое. Значит, я увижу тела этих двух духов?

— Я провожу тебя. Пойду с вами и на гору, и на развалины, но только днем, если позволишь. Ночью меня туда на аркане не затащишь.

— Никто не будет требовать от тебя такого геройства. Но я хочу спросить тебя другое: ты хоть раз был в Радовише?

— Был, и не раз, и даже дальше бывал.

— Ты знаешь такое место — Сбиганци?

— Пробыл там однажды больше часа. Оно лежит между двух рек.

— Я знаю эти речушки — это Брегалница и Злетовска. Ты там кого-нибудь знаешь?

— Мало кого.

— А мясника Чурака?

— Его нет.

— Жаль!

— А что, эфенди?

— Я хотел бы о нем расспросить.

— Так мы можем это сделать в Остромдже. Я быстро найду того, кто его знает.

— Это мне весьма помогло бы. Но расспрашивать надо осторожно. Никто не должен знать, что я им интересуюсь. Там, в Сбиганцах, должно быть местечко, которое называется Домик в Ущелье. Ты слышал о таком?

— Похоже, слышал, но не могу вспомнить где.

— И не надо. Считай, что я тебя не спрашивал.

— С этим связана какая-нибудь тайна?

— Да.

— Смотри-ка, у тебя тоже есть тайны! Но ты человек немногословный и совсем ничего об этом не рассказываешь. А меня, когда заговариваю о своих, поднимают на смех, как было, когда я рассказывал про старика Мюбарека.

— Но ты же говорил не о тайне, а о настоящем чуде.

— О, таких, как он, еще много встречается. Правда, высох необыкновенно — когда идет, гремит костями.

— Быть не может.

— Да это каждый слышал.

— И ты?

— И я. Своими ушами.

— Вот бы мне услышать!

— Услышишь.

— А как он одевается?

— У него одежда состоит из трех частей: старая шаль на голое тело, старый же широкий кафтан со множеством карманов и не менее старый платок на голове.

— А на ногах — сандалии или сапоги?

— Нет, даже зимой он обходится без обуви.

— Ишь ты, какой противник роскоши! Но что это? Тут кто-то есть!

Мы въехали в негустой кустарник. Мой вороной характерно заржал: рядом находился кто-то чужой.

Я остановился и осмотрелся. Никого. Остальные тоже стали.

— Поедем дальше, — сказал турок. — Нам-то что, если кто-то здесь прячется?

— Может, ничего, а может, кое-что. Я должен знать, кто окажется у меня за спиной.

— Ты будешь сам его искать?

— Нет, мой конь подскажет мне, где тот человек.

— Аллах! Ты что, его спросишь?

— Да.

— И он ответит?

— Четко и ясно.

— Прямо как Валаамова ослица! Это же чудо! А в мое чудо ты отказываешься верить!

— Никакого чуда тут нет. Конь отвечает мне на своем языке, как ты сейчас сам увидишь. Смотри.

Мы и в самом деле тихонько поговорили с ним. Я провел коня еще немного вперед, и он повиновался, не сопротивляясь. Налево он тоже пошел спокойно. Но когда я двинул его вправо, он снова заржал, заиграл ушами и закрутил хвостом.

— Вот видишь, — сказал я хозяину, — справа кто-то есть. Вороной мне сообщил. Пойду посмотрю.

Ожидая увидеть какого-нибудь бродягу, я двинул коня через кустарник. Сделав всего несколько шагов, я заметил человека. На нем были одежда и оружие хава-са. Он лежал в траве и держал во рту чубук. По его довольной мине было видно, что он находится в полном согласии с Богом, миром и самим собой. И неожиданное появление пятерых верховых заставило его выйти из этого блаженного состояния. Мы нарушили его глубокий кейф.

— Аллах да пребудет с тобой! — приветствовал я его.

— И с тобой тоже.

Он внимательно осмотрел нас.

— Кто ты, друг? — спросил я его.

— А ты сам не видишь?

— Хавас?

— Полицейский великого господина, которому подчинен весь мир. Аллах да охранит его.

— Воистину так. И пусть на тебя падет частица этой милости. Где ты служишь?

— В Остромдже.

— А сколько вас там?

— Еще девять.

— И много у вас дел?

— Очень много. Люди такие плохие! Поступки неправедных не дают нам спокойно спать и есть. Мы бегаем день и ночь, чтобы раскрыть иное преступление.

— Да, мы застали тебя как раз за таким занятием… Было похоже, что моя ирония его совсем не обидела.

Он ответил:

— Я бежал и даже вспотел, но только в мыслях. Мысли быстрее, чем ноги. Поэтому лучше передвигаться мысленно, нежели с помощью ног. Тогда не уйдет ни один преступник.

— Это великолепное объяснение твоего здесь нахождения. Ты за кем-нибудь охотишься?

— Конечно, но зачем тебе это знать?