Золотой мираж - Майкл Джудит - Страница 80

— Четыре. — Взволнованная поцелуем, и не желая признавать, что ее тело само тянется к нему, она освободилась от его объятий и повела его в библиотеку: — Но две уже почти закончены. В худшем случае еще неделя.

— Ты ставишь рекорд. — Он сел на кушетку и взял декабрьский номер «Вог». Тот был раскрыт на рекламе ПК-20, всю страницу заполнила лучезарная красота Эммы, мечтательной, видной будто сквозь туман, а вверху — цветное фото одной из янтарных упаковок Клер и две строки отчетливым шрифтом:

ЖДИТЕ В МАРТЕ. РЕВОЛЮЦИЯ В ПРЕОДОЛЕНИИ СТАРОСТИ.

ЗАКАЗЫВАЙТЕ СЕГОДНЯ ВМЕСТЕ С ВАШИМ

СПЕЦИАЛИСТОМ ПО КОСМЕТИКЕ.

— Отзывы феноменальны. Нам очень понравилась Эмма. Вы обе наши дамы-Годдар.

Клер поморщилась, но он, все еще глядя в журнал, этого не заметил. Она принесла ему скотч и поставила свой стакан с вином на столик между ними.

— Квентин, я не пойду сегодня с тобой на ужин.

Он закрыл журнал и поглядел на нее нахмуренно:

— Ты нездорова? Выглядишь отлично. Конечно, мы пойдем на ужин. А если тебе и вправду немного не по себе, то пойдем в какое-нибудь спокойное место. Иди сюда, что ты там сидишь?

Ее руки дрожали. Это безумие, подумала она. Люди всегда разрывали отношения — здесь нечего бояться.

— Я не буду с тобой больше встречаться, — сказала она, запинаясь. Потом она заметила, как он сильнее нахмурился и расчетливо сощурил глаза, как всегда, когда он сталкивался с чем-то неожиданным. Она сжала руки, чтобы скрыть свою дрожь. Затем заставила себя говорить медленно:

— Мы хорошо проводили время и я за многое тебе благодарна, но я не хочу, чтобы это продолжалось.

— Почему?

— Потому что мы пробыли вместе достаточно. Люди меняются по отношению к другим через какое-то время, они уже не думают друг о друге точно так же, как было в начале, и ведут себя уже иначе. Иногда лучше. В нашем случае — хуже.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Знаю, что не понимаешь. — Она задержала дыхание, чувствуя неуверенность в себе, как часто бывало, когда она оказывалась вне его надежной защиты. Он забивал собой всю комнату, из-за него мебель казалась меньше, книги исчезали на смутный второй план. Даже свет лампы казался мутнее. Случилось так, что она может остановиться и поменять направление, она пока не сказала ничего страшного. Она может прямо теперь прижаться к Квентину и вернуться к той жизни, что он ей давал, как ее тело рванулось к нему, когда он ее поцеловал. Это будет легче всего. Но не будет лучше, если я подумаю, что испугалась. Или что стала совсем другим человеком, только чтобы хранить его счастье.

— Попытаюсь объяснить. — Она сказала это тихо, но в странном, застывшем молчании комнаты голос показался ей громким, и она понизила его еще, обращаясь к черным зеркальцам в его глазах и его твердым, резким чертам лица. — Я не хочу жить так, как ты ждешь этого от меня, Квентин; твои ожидания не совпадают с моими. Ты оставил для меня щелку и ждешь, пока я нырну в нее, но я не могу.

— Хочешь сказать — не желаешь.

Она удивленно подняла брови:

— Конечно. Об этом я и говорю. Ты всегда сочинял для меня правила, я им следовала, полагала, что так становлюсь сопричастной, так что в каком-то смысле ты имел право думать, что можешь устанавливать для меня любые правила. Но если я им и следовала, то мне не нравится, как они изменяются, и я хочу, чтобы мы перестали быть любовниками, прежде чем мы перестанем быть друзьями.

— Ты встретила кого-то другого, — сказал он.

— Ох, Квентин, ты же умнее, чем представляешься. — Так же резко, как она это произнесла, исчезла ее неуверенность. Пустота с какой он сказал это, сделала ее сильнее, она почти пожалела его. Тогда она выпрямилась на своем кресле. Теперь она безо всяких вопросов знала, что поступает правильно.

— Да, я встретила другого, кстати, но все это не из-за него. Ты единственный, с кем я спала, и с кем я хочу спать, и ты единственный, кто заставил меня перемениться. К слову сказать, я все еще хочу спать с тобой, но не буду, потому что все остальное у нас нехорошо.

— Если ты хочешь, то все остальное неважно. И у нас нет ничего нехорошего. Кто-то убедил тебя бросить меня.

— Никто, — сказала она холодно. — Ты и вправду так мелко обо мне думаешь, что веришь, будто я могу разорвать с мужчиной, с которым мне хочется быть, только потому, что мне кто-то внушил подобную мысль?

— Я только думаю, что ты очень внушима. На тебя влияю я, мои люди, с которыми я тебя познакомил, все. Все, что ты сейчас из себя представляешь, ты получила от меня и женщин…

— А чьи идеи я использовала в дизайне? — спросила Клер ледяным тоном.

— Дизайны были целиком твои — это я тебе гарантирую. Я провел исследование на заявку о правах и выяснилось, что ты открыла новую область. Я восхищаюсь твоим талантом, и ты это знаешь: на похвалы я не скупился. Вот почему тебе позволили заняться всей партией.

— Ты провел исследование?… Я могла сказать тебе…

— А зачем мне было тебя спрашивать? Конечно, ты сказала бы, что у тебя все оригинально, что ты еще могла сказать? Мне нужно было мнение со стороны, и я плачу за это своим поверенным. Ты хороший дизайнер — сколько раз нужно, чтобы ты услышала, как я это говорю? Но во всем остальном ты профан; ты всегда слушала идеи других. Ты слишком податлива, Клер. Тебе следует держаться немного отстраненной. Думаю, что сумел объяснить тебе значимость этого. Но ты по-прежнему чувствуешь себя неуверенно со мной, или в том, что я тебе говорю, потому что ты не привыкла к деньгам и тому, что они могут.

— Это чушь. Я прекрасно проводила время. Мне нравится иметь деньги. Значит, для тебя это признак слабости, Квентин, что я слушаю мысли других людей? Я люблю узнавать, как думают другие, как они живут и ладят друг с другом. Ты так уверен, что тебе нечему учиться, что ты закрываешь уши для чужих идей? Мне нравилось встречаться с твоими друзьями и слушать их, и я прекрасно веселилась, тратя деньги вместе с ними.

Она поглядела на его вялое лицо & подумала, а слушает ли он вообще то, что она говорит.

— Мне не нравятся все твои друзья; я вообще не люблю людей только за то, что у них есть деньги. И уж конечно, мне не нравится то, что делает с ними большинство, покупают себе ранг или статус и кучу собственности, и делятся с другими тем, чем могут, когда уже удовлетворили все свои капризы — но это не означает, что мне неловко с деньгами. Я радуюсь. И в этом проблема. Ты не радуешься, Квентин — у тебя в жизни нет радости. Все, что ты делаешь так… тяжело, как будто ты всегда работаешь по какому-то списку профессий. Любовник, хозяин дома, администратор корпорации, мастер манипуляции…

— Что, черт возьми, это значит?.

— Что именно? — спросила она, прерванная на середине мысли.

— Мастер манипуляции. Что это значит?

— Ничего особенного. Это касается только того, как ты действуешь: манипулируешь людьми, манипулируешь событиями. Ты устанавливаешь правила и заставляешь людей и события крутиться вокруг себя. Иногда я чувствую себя, как приобретение в игре «Монополия». Все так измерено и рассчитано, Квентин, у тебя просто не осталось места для неожиданности или для того, чтобы увидеть мир моими глазами. Это называется чуткостью, и когда мы только встретились, я думала, что ты чуток, но нет, ни на каплю. У тебя просто есть твои планы, твои ожидания и правила. Я не претендую на те правила, что ты создал для себя или других, но я претендую на свою собственную жизнь, и я способна уйти когда думаю, что то, что происходит, не по мне. Что я сейчас и делаю.

Она встала. Они не дотронулись до своих стаканов, и она осознала, что им действительно нечего разделить друг с другом — даже эту последнюю выпивку. Она поглядела на его мрачное, красивое лицо, с напряженно нахмуренными бровями и морщинкой между глаз. Он смирился с этим очень быстро. Вероятно, я буду помнить его еще тогда, когда он обо мне забудет.