Чертова баба - Арбенина Ирина - Страница 44

Возможно, матушка думала о том же самом. Не грозит ли их келейной замкнутой жизни излишняя огласка, если пустит она сюда эту молодую женщину с непонятными ей, матушке, намерениями?

Игуменья задумчиво смотрела в узкое высокое окно на заснеженный монастырский двор.

— Я вас очень прошу! — повторила Светлова.

— Хорошо! — Матушка наконец благосклонно обратила к Ане свои темные яркие глаза, свое красивое ухоженное лицо, и милостиво произнесла:

— Так и быть… Разрешаю вам остаться.

— Правда? — обрадовалась Аня.

— Правда. Фамилия у вас хорошая… Светлова. Светлая фамилия… Потому и разрешаю.

— Да? — удивилась Светлова. — А если бы была Чернова? Не разрешили бы?

Матушка остановила ее, подняв ладонь:

— Но учтите, паломницы у нас работают. Лентяек здесь нет, не держим. И работа не на компьютере, учтите — черная работа! Городских удобств у нас нет, водичка из колодца — ледяная.

— А что нужно делать? — попробовала осторожно уточнить Светлова.

— Послушание вам назначат, И вот еще что…

— Да?

— У нас тут, как вы знаете, нет ни телевизора, ни радио, мы не читаем, как вы знаете, газет, и…

— Да, и что же? — не поняла Аня.

— И мы не звоним по телефону! Монастырь отдельный, как бы огороженный видимой и невидимой стеной от обычной жизни мир.

— А я вам могу его пока даже отдать… — поняла наконец Светлова намек.

— На хранение.

Светлова отключила и протянула игуменье свой телефон.

— Вы не обижайтесь, но я боюсь, что это будет вводить сестер в соблазн.

Ведь это очень сильная и осязаемая связь с миром — одни наверняка захотят позвонить домой, другие знакомым, третьи задумаются не о том, о чем нужно.

— Хорошо, хорошо, — послушно согласилась Светлова.

Выходя из покоев игуменьи без своего телефончика, она вдруг подумала, а ведь и правда: и отдельный, и отгороженный — стеной круговой поруки — мир.

Если что, здесь без телефона, как в лесу — никто там, снаружи, даже и не узнает, что случилось.

Светлова открыла глаза. Четыре утра. Пора вставать.

Свет в комнате не горел. Темно.

Любопытно, что ощущение у нее было точно такое же, что описывала ей Ефимия. Пусто, зло, нехорошо, хотя Анна не ссорилась накануне ни с какой Раисой.

Напротив, уснула вчера, как мертвая, на своей железной, выделенной ей персональной кроватке в окружении других посапывавших «сестер». Всего таких кроваток в длинной с низким сводчатым потолком комнате Аня насчитала двадцать, или даже двадцать две… Ну да, не до тонкостей Светловой было и нюансов, ибо вставать ей было рано, ох как рано.

Сегодня Светловой надо было на кухню…

Четыре утра! Аня посидела немного на своей железной кровати, тараща глаза в темноту… И без всяких утренних ритуалов — уж какие там чашечки кофе — плеснула на себя холодной водичкой из рукомойника и отправилась на кухню.

Дело предстояло архиважное: намечено было квасить капусту.

Собственно, до самого процесса засолки Светлову допускать никто не собирался. Как и многие другие кухонные действия — это было особое фирменное монастырское таинство. И непременно — с молитвой. В общем, особый ритуал. Так что, в итоге получалась такая вкуснотища: когда сестры и паломницы за стол садились эту монастырскую капустку кушать, за ушами трещало.

Капусту в соответствии с новыми поварскими традициями на монастырской кухне солили порциями, по мере того, как заканчивалась. А не так как в прежние времена: как урожай — так уж на всю зиму. Благо продавались теперь свежие, импортные кочаны в магазинах круглый год.

Но Светловой предстояло капусту не солить — Светловой лишь предстояло капусту резать.

Холодные упругие кочаны были навалены горой возле длинного кухонного стола.

Светлова посмотрела на эту гору и ахнула…

— Глаза страшатся, а руки делают, — успокоила ее сестра Евпраксия, с которой в паре назначили послушание Светловой. И Анина напарница — высокая сухопарая и довольно мрачная женщина, достав из кухонного ящика нож, принялась за работу.

Нельзя было не отметить, что нож, которым сестра Евпраксия, Анина напарница, резала капусту, был совершенно невероятных размеров — с огромным, широким, как у тесака, лезвием. Однако управлялась сестра с ним на редкость ловко, как повар в рекламном ролике, с фантастической скоростью кроша очередной упругий прохладный кочан.

Стук стоял на кухне, как будто из пулемета строчили… И капуста вылетала из-под ее ножа, как из электрического кухонного комбайна — идеальной ровной стружечкой.

На этом фоне работа самой Светловой, надо было это признать, выглядела на редкость жалко.

Преимущество в этом соцсоревновании было настолько явным, что Анина напарница, столь ее опередившая в своих результатах, вероятно, решила, в конце концов, что вполне может и передохнуть.

— Пойду компоту попью! — предупредила Аню Евпраксия и отложила свой тесак в сторону.

Аня кивнула, продолжая мучиться со своим кочаном. Минут через пять, когда Евпраксия ушла" она снова подняла голову, чтобы перевести дыхание. И замерла. Светловой вдруг показалось, будто что-то изменилось.

Картинка стала иной…

Это было что-то вроде теста «на внимательность», которые часто печатают в журналах: сравните две одинаковые картинки и найдите несколько отличий.

Собственно, отличие было всего одно.

Еще пять минут назад краем глаза Анна видела, что тесак, которым Евпраксия кромсала капусту, лежит на другом краю длинного стола. А теперь…

Теперь ножа там не было.

«Куда же он делся? — недоуменно раздумывала Светлова. — Евпраксия пьет компот… Кто же его мог взять?»

Продолжать эти рассуждения Светлова не стала… Что-то, что было посильней логики и что, наверное, вполне можно назвать инстинктом самосохранения, вдруг заставило ее пригнуться и как нельзя более шустро шмыгнуть за гору приготовленных к резке кочанов.

И вовремя. Исчезнувший из поля зрения нож объявился снова… Тесак просвистел мимо и воткнулся в дощатую перегородку над Аниной головой.

Через минуту Светлова услышала, как хлопнула, закрываясь, дверь.

Анна поторопилась выглянуть из-за своего капустного укрытия, но в кухне никого уже не было: дверь закрыта, только из щели торчал черный лоскут. Видно, дверью прихлопнуло край чьей-то длинной черной юбки.

На одно лишь мгновение дверь приоткрылась снова — кто-то, столь поспешно убегавший, освободил край своей юбки, и дверь захлопнулась снова.

Светлова попробовала выбраться из-за своего укрытия с очень решительным намерением догнать неизвестную метательницу дротиков. Но от резкого движения гора кочанов, за которой она укрывалась, вдруг покачнулась и неумолимой лавиной поползла вниз, заваливая Светлову с головой.

Со смачным шмяканьем — недаром в кино оплеухи озвучивают, бросая на пол кочаны капусты, — бледные упругие шары падали на пол, раскатываясь по кухне…

Дверь снова распахнулась. На пороге стояла обеспокоенная необычным шумом Ефимия:

— Анна Владимировна! — обеспокоенно позвала она Светлову, озирая пустую кухню. — Где вы, голубушка?

— В капусте… — пытаясь выбраться из груды обвалившихся кочанов, несколько смущенно пояснила Светлова.

Анна ясно видела, как Ефимия подошла к дощатой перегородке и потрогала пронзивший податливое дерево тесак.

— Ах, ах! Нашу Аню в капусте нашли, посмеивались сбежавшиеся на шум послушницы, заглядывая в дверь кухни.

Однако самой ей было не до смеха. Выбравшись наконец из груды кочанов, Светлова выглянула в окно и успела увидеть, как из дверей флигеля, где размещалась кухня, выскользнула женская фигура. Бросаться вдогонку было бессмысленно: пока Анна будет спускаться по крутым ступенькам со второго этажа, пройдет время…

Светловой оставалось лишь бессильно наблюдать, как торопливым шагом, низко опустив голову, эта женщина пересекла монастырский двор и скрылась из вида за дальними хозяйственными постройками. Темный платок, длинная черная юбка…