Эликсир вечной молодости - Арбенина Ирина - Страница 20

Все эти фразы Анна уже не раз прокручивала в голове, готовясь к встрече с Гором.

— Ведь нельзя же сказать, что при всей своей немоте и нежелании общаться девушка отгородилась от мира!

— Не отгородилась? — сдержанно осведомился Гор.

— Уверяю вас, нет! — Аня припомнила страстное свидание Немой с Кикалишвили. — Не могу вас посвятить в известные мне подробности, но, уверяю, не отгородилась. Она любит… Возможно, и любима. В конце концов, ей всего-то восемнадцать лет. Значит, она хочет самых обычных вещей: выйти замуж за любимого человека, родить детей… Объясните ей, что нормальная жизнь возможна — если и она станет вполне нормальной!

— Ну, если так дело повернуть… — неуверенно пробормотал Горенштейн.

— Объясните ей, что она может говорить! Зачем же от этого отказываться? Неужели она хочет, чтобы ее будущие дети тоже молчали? А это вполне вероятно при немой матери!

— Тише, тише, дорогая! Не стоит так пылко передо мной витийствовать. Я ведь не немая мать.

— А ее будущий муж? — не сбавляла оборотов Светлова. — Разве он не будет рад, если его невеста, его будущая жена, наконец заговорит?!

— Кто его знает, — с некоторым сомнением в голосе снова пробормотал Горенштейн. — Некоторым, знаете, нравится, когда жены мало разговаривают.

— Это да, — согласилась Аня. — Это бывает. Анна снова припомнила жениха Немой — с его рэкетирскими тайнами. Возможно, такого криминального Отарика как раз и устраивает, что его возлюбленная — немая.

— Но мы не будем учитывать интересы этого гипотетического мужа, — твердо сказала Аня, — у нас есть свои интересы. И они заключаются в Том, что девушка должна заговорить!

Анна достала фофановские деньги…

— Мне бы хотелось внести задаток.

— Ну, не знаю…

— А вдруг вашей жене что-нибудь “очень-очень” понадобится?

— Это вполне возможно, — без особой радости в голосе согласился с Аниным предположением Горенштейн.

— Только знаете, Соломон Григорьевич…

— Ну, что еще?

— Эта девушка ни в коем случае не должна знать о том, что мы с вами знакомы… И вообще, лучше… Лучше, чтобы вообще никто об этом не знал. Вы меня понимаете?

— Да ничего я не понимаю! — огрызнулся Горенштейн, убирая деньги в бумажник. — Если честно — ничего. Темный лес! Но уж раз договорились, что ж… Буду нем, как рыба. Точней, как наша потенциальная пациентка.

— Может быть, попросить Осич, чтобы она устроила вам с девушкой встречу? Пригласила ее к себе, а заодно и вас, Соломон Григорьевич… И, таким образом, приняла, так сказать, участие в судьбе своей бывшей воспитанницы… Мне кажется, это не должно девушку насторожить…

— Пожалуй… — согласился Гор. — Я мог бы присутствовать — как бы случайно — при их встрече. И изучить, так сказать, пациентку предварительно. И если результаты осмотра меня устроят… Я как бы ненароком предложу девушке попробовать избавиться от немоты, мол, несколько сеансов — и все. Скажу, что мне это интересно как специалисту. А это правда! И что, мол, как давний знакомый Валентины Терентьевны, я готов принять участие в судьбе ее воспитанницы.

— Отлично! — не удержалась от ликования Светлова.

— Да, пожалуй… — пробормотал Гор. — Вот так мы и устроим пробный сеанс.

В час дня Светловой позвонил Богул:

— Есть! Ровно две минуты! Они, голубчики… Те самые часики! С пропавшего, так сказать, тела…

— Богул, вы гений! — искренне восхитилась Анна. — Итак, остается один маленький вопрос: откуда у Кикалишвили эти часы?

— Ну, это мы у него спросим. Нам — да не ответить! Конечно, ответит — куда он денется? Вы подъезжайте пока… Думаю, разговор с другом Стариком будет интересным.

Когда Светлова наконец появилась в кабинете Богула, рассчитывая увидеть там рядом с лейтенантом “друга Отарика”, физиономия у Богула была довольно постная. А отсутствие Отарика, по всей видимости, означало, что ликования типа “Куда он денется!” явно были преждевременными.

— И где же наш друг Отарик? — осведомилась Светлова, отлично понимая, что есть вопросы, которые режут просто без ножа.

— Да что-то пока…

Богул, делая вид, что страшно занят, куда-то позвонил, что-то сказал…

— Понятно… — вздохнула Светлова. — Пока мы тут проводили эксперименты с часовыми механизмами, Кикалишвили, очевидно, попросту удрал?

— Получается, что так… — вздохнул лейтенант.

— Ну вы и… — Светлова из милосердия не стала заканчивать свою мысль.

— Да мне бы его только найти! — пробормотал Богул. — Уж он мне в два счета все расскажет.

Глава 7

Уговаривание Гора и внезапное исчезновение друга Отарика выпотрошили Светлову окончательно. Только упрямство не позволяло ей признаться самой себе, как же она устала.

— Вы так плохо выглядите! — Елена Ивановна придержала грустную Анну за локоть, когда та прошмыгивала к себе в номер. — Мне кажется, вам здесь у нас не хватает домашнего уюта…

"Мозгов мне не хватает”, — вздохнула Светлова, но вслух только произнесла:

— Не хватает. Вы правы.

— А заходите-ка вечером на чаек. У нас тут все запросто. В дурака играем.

— В дурака?

— Ну да… Подкидного.

"В дурака — это я, пожалуй, осилю, — опять вздохнула Светлова. — Это наш уровень”. И кивнула согласно:

— Спасибо. Загляну.

— Милости просим! Заходите, заходите… Разрешите представиться: Леонид Алексеевич Туровский, хозяин, так сказать, мотеля “Ночка”, в котором вы изволите гостить. Мы ведь так еще и не познакомились? Хоть вы и надолго уже у нас.., хм-м.., задержались… Ну да мы гостям только рады! А Леночка на кухне хлопочет… Пироги!

Аня с интересом смотрела на лицо человека, которого прежде видела только издалека.

Грубо вылепленное лицо Туровского — и утонченная гармония его красавицы Елены… Квазимодо, получивший красотку Эсмеральду? Нет, не так. Ведь Квазимодо — урод… А лицо Туровского грубовато, простовато… Всего лишь… И только. Но не лишено шарма…

Правда, это лицо кажется еще более грубоватым, простоватым на фоне Елениной красоты.

Скорей так… Царевна и дворник.

Откуда это? А так, кажется, про поэта Максимилиана Волошина и его красивую жену сказала одна маленькая девочка… Удивительно точное определение для некоторого типа супружеских пар! Устами младенца глаголет истина.

Заметив Анин внимательный взгляд, Туровский ухмыльнулся и вдруг подмигнул ей из-под лохматых бровей.

Аня не выдержала — и рассмеялась: против обаяния этого человека трудно было устоять.

Теперь Аня понимала Елену Ивановну, сделавшую в свое время такой выбор.

Он был как медведь. Но как уютный плюшевый медведь, увеличенный до гигантских размеров — бывают такие игрушки выше человеческого роста.

Кудлатая голова…

Опять пришли на ум воспоминания Цветаевой о поэте Максимилиане Волошине… Как он смотрел на Цветаеву из-под буйной шевелюры и хитро спрашивал: “А хотите потрепать по голове?” И Марина удивлялась, как он угадал.

Кстати, действительно, когда видишь такую большую лохматую голову, необъяснимым образом хочется ее погладить, потрепать, как добродушного огромного пса или мишку.

Или, может, Светловой и впрямь уже катастрофически не хватает домашнего уюта?

— Ленечка! — донесся откуда-то, очевидно с кухни, голос Елены Ивановны.

— Извините! Призывают!

Брошенная Туровским на произвол судьбы, Аня заглянула в просторную гостиную…

Посидеть за одним столом с этими людьми отнюдь не помешает. Светлова давно знала: чтобы получить максимум надежной информации, и притом в короткое время, психотерапевты, например, стремятся побывать на обеде в семье своих пациентов. Ну, а детективам и сам бог велел… Потому что даже в семьях, где главенствует закон “когда я ем, я глух и нем”, за обедом все-таки разговаривают. И эти, казалось бы, не важные застольные разговоры для специалиста и постороннего человека порой приоткрывают завесу над такими просто-таки глобальными вещами, как семейная культура и основные ценности дома. Которые, собственно, и определяют судьбу человека. Поскольку эти самые ценности он исподволь впитывает с младенчества.