Шимпанзе горы Ассерик - Брюер Стелла - Страница 45

Корзинка была полна такими же превосходными экземплярами. Я почувствовала, что у меня потекли слюнки. Но про себя я подумала: «Как часто то, что выглядит вкусным и съедобным, оказывается отравой», — и спросила Джулиана:

— Откуда ты знаешь, что их можно есть?

— Дома мы едим их каждый сезон дождей, — ответил он. — Моя мать собирает так много этих грибов, что даже сушит и запасает их впрок.

— Но ты уверен, что это те самые грибы, Джулиан? Они ведь могут быть очень ядовитыми.

Он посмотрел на меня с сожалением и заверил, что грибы не только съедобны, но и вкусны, совсем как свежее мясо. Неделями я мечтала об отбивной, поэтому замолчала и стала наблюдать за его действиями. Пока Джулиан готовил, он рассказал мне все, что ему было известно о грибах. По его словам, грибы, которые растут на гниющих стволах капока, годятся в пищу. Это звучало слишком уж категорично, и у меня вновь шевельнулся червячок сомнения, но от грибов шел такой аппетитный дух, что было трудно удержаться от соблазна. Джулиан приготовил грибы с рисом и поджаренными плодами кабба. Я подождала, пока он начал есть, и стала внимательно наблюдать. Вот он положил в рот несколько грибов, разжевал, проглотил и одобрительно хмыкнул. Но ведь может пройти часа два, прежде чем появятся признаки отравления! Тогда я пошла на компромисс и, попробовав самую малость, решила отложить грибы до следующего дня.

Джулиан поднялся раньше меня. Выглядел он совершенно здоровым и, бодро насвистывая, принялся разводить огонь. Пока Уильям и Пух поедали завтрак, состоящий из риса и молока, я положила себе полную тарелку грибов, вкуснее которых я раньше ничего не ела, и не спеша наслаждалась ими. С тех самых пор я стала не менее страстным грибником, чем Джулиан. Он собирал грибы четырех типов. Все остальные разновидности, по его словам, не были ядовитыми, но в пищу не годились из-за плохого вкуса. Я быстро научилась находить деревья, возле которых росли наши любимые грибы. Иногда мы приходили за ними слишком рано — они едва пробивались из-под земли, иногда слишком поздно — они уже успевали сгнить, но все-таки нам почти всегда удавалось набрать достаточное количество первосортных грибов, и это поддерживало наш охотничий азарт.

Хотя грибы были отличным подспорьем, наше меню по-прежнему оставалось довольно скудным и состояло в основном из сушеной рыбы и вареного риса. Потом подошли к концу запасы сахара и молока, и нам пришлось отказаться даже от такого удовольствия, как чашка хорошего чая. Тут уж я начала серьезно подумывать, как бы нам с шимпанзе не поменяться ролями, поскольку скоро настанет наша очередь приспосабливаться к жизни в естественных условиях.

И вот наступил тот вечер… После дождя, который лил всю прошлую ночь, воздух был пронзительно чист. Поток в овраге немного успокоился: вместо рева и стона до нас доносилось его говорливое журчание. Был самый разгар вылета термитов, и потому мы не могли сидеть снаружи. Я уже задремала, как вдруг послышались ухающие звуки — это кричал Пух, расположившийся на ночлег в гнезде над моей хижиной. К нему присоединились Тина и Уильям. Захватив электрический фонарик, я вышла из дома. Возле меня тотчас оказался Пух. Вдали послышался шум автомобиля. Он становился все ближе, и вот я уже могла различить на плато два движущихся пятна автомобильных фар. К лагерю подъехал чей-то лендровер. Разобрать его цвет было невозможно — не только из-за сумерек, но и оттого, что он весь был залеплен грязью. Дверца открылась, и из машины вылез не менее грязный Клод. Он потратил целый день, чтобы преодолеть последние двадцать пять километров бездорожья и добраться до лагеря.

После отъезда Клода наш маленький, работающий на керосине холодильник буквально ломился от всякой снеди: свежих овощей, мяса, нескольких видов сыра, яиц и, что было, пожалуй, важнее всего, куска сливочного масла. Но, кроме продуктов, Клод привез с собой Рене, который когда-то помогал мне выпускать на волю первую партию обезьян и теперь собирался остаться с нами.

Прошло несколько дней, как уехал Клод. Однажды ночью я вдруг проснулась. Сияла луна, все вокруг было тихо и спокойно, но я не могла избавиться от тревожного чувства, которое, собственно, меня и разбудило. Я напрягла слух и, не уловив никаких звуков, снова задремала. Раздавшийся шорох быстро вернул меня к действительности — кто-то пытался приподнять служивший крышей брезент и проникнуть в хижину. Я лежала не шевелясь, уставившись в темный угол, из которого доносились шелест и шуршание. Потом медленно протянула руку, взяла фонарь, нацелилась им в сторону угла и стала ждать. Между тем звуки сделались громче и настойчивее — кто-то с силой тянул за край брезента. Я зажгла фонарь — луч света упал на темную, волосатую руку и испуганное лицо Уильяма. Я спрыгнула с постели, открыла дверь хижины и выскочила наружу. Уильям уже удирал от меня в овраг. Я догнала его, строго-настрого приказав ложиться спать, проследила, как он залез по пятнистым от луны веткам в свое гнездо, и вернулась в хижину. В полной уверенности, что до утра Уильям уже не придет, я решила закрепить брезент на крыше при свете дня.

Через некоторое время я снова проснулась. Снаружи лил дождь, мелкие брызги через зарешеченные окна попадали ко мне на кровать, на лицо. Чтобы опустить брезентовые шторки, надо было выйти на улицу, мокнуть же не хотелось, и я решила передвинуть кровать ближе к стене, где было посуше.

Я потянулась за фонарем. Но его не оказалось на месте. Решив, что я оставила его возле двери, когда возвращалась после ночной прогулки, я села и, спустив ноги, стала шарить по полу в поисках комнатных туфель. Вдруг я коснулась пальцами чего-то холодного и мягкого. Едва не закричав от ужаса, я отдернула ноги и снова подняла их на кровать — ступни были покрыты каким-то жиром. Я еще раз протянула руку и, пошарив вокруг, наткнулась на коробок спичек. Дрожащий язычок пламени осветил на миг внутренность хижины, но и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы поразиться царящему там беспорядку.

Боже мой, подумала я, должно быть, перед дождем пронесся сильный ураган! Я зажгла вторую спичку, чтобы рассмотреть, на что я наступила, — на полу лежал кусок сливочного масла. Пожалуй, никакой, даже самый сильный, ураган не смог бы выдуть его из холодильника. Я стала смутно догадываться, в чем дело. С помощью пятой спички мне удалось обнаружить фонарик: он лежал возле кровати в разобранном виде, к счастью, батарейки находились рядом. Я снова собрала фонарик, вложила внутрь батарейки и включила его — он исправно работал. Я медленно обвела лучом света по хижине. Характер царившего в ней хаоса был мне хорошо знаком — чувствовалась рука Уильяма.

Я продолжала освещать углы комнаты, пытаясь оценить нанесенный ущерб. Фотокамера? Нет, она по-прежнему лежит в футляре на походном сундучке. Холодильник открыт, все его содержимое — джем, банки с молоком, остатки паштета, масло, кусочек мяса — разбросано по полу. Здесь же валялись кожица от двух апельсинов и несколько капустных листьев — все, что уцелело от половины большого кочана. За холодильником я нашла резиновый сапог, какую-то одежду, разобранный на части бинокль, записные книжки, пакетик с изжеванными фломастерами, зажигалку, открытый перочинный нож, тюбик с зубной пастой, пузырек с репеллентом. Дальше валялись пустая винная бутылка, что-то из моих вещей, еще одна банка с джемом, несколько длинных французских батонов и… нога. Я еще раз посветила фонарем — действительно нога. Устроившись под столом в гнезде сваленных вещей Уильям спал беспробудным сном пьяницы. Клод оставил бутылку сухого вина, которая была запечатана металлической крышкой — такой же, как бутылочки с кока-колой. Уильям, по-видимому, сорвал ее зубами и выпил все вино. Я до того разозлилась на него за учиненный погром, что хотела выбросить его под дождь, но побоялась, как бы ему не стало плохо после литра вина, и оставила там, где он лежал. Он даже не пошевелился, пока я возилась в темните, пытаясь навести хоть какой-то порядок.

Утром я проснулась раньше Уильяма. Дождь уже кончился. Я подошла к шимпанзе и потрясла его за плечо. Он едва пошевелился и перевернулся на другой бок. Я снова встряхнула его. Он сел и, моргая, повел глазами по сторонам. Увидев, что с ним все в порядке, я успокоилась. Потом Уильям заметил половинку французского батона и потянулся за ним. Это было последней каплей: я открыла дверь и вытолкала его из хижины.