Гости с Двины - Шергин Борис Викторович - Страница 3

3

А и стали атласны и шелковы.

И приходит час, приходит время,

И Кузьма с Демьяном и Вавило

Подошли к безрадостному царству.

Их учуял грозный царь-собака,

В свой гудок престрашно стал играти.

От того от страшного игранья,

А и где там были нивы и дороги,

Протянулись тины и болота.

Заиграл Вавило во гудочек,

А во звончатый во переладец:

Накатилась туча огневая,

С молоньями туча и с громами.

И горит, горит безрадостное царство.

И сгорело с края и до края.

Заиграл Вавило во гудочек,

А во звончатый во переладец:

В небесах весенни зори заиграли,

Живоносные дожди на землю пали,

И несеяны хлеба заколосились,

Города и сёла взвеселились.

И Кузьму с Демьяном люди похваляют,

И Вавилу славят, величают,

Той землёю править наряжают.

Дед Пафнутий Анкудинов

Первый рассказ этой книжки посвящён Марье Дмитриевне Кривополеновой потому, что слава о ней прошла по всей России и пожилые люди с восхищением вспоминают эту сказочную старуху.

Но были на Севере талантливые рассказчики — мастера слова, которые никогда не выступали в театрах и клубах.

Умение говорить красноречиво, дары речи своей эти люди щедро рассыпали перед своими учениками и перед взрослыми при стройке корабля и в морских походах.

Таков был Пафнутий Осипович Анкудинов, друг и помощник моего отца.

Хвалил ли, бранил ли Анкудинов своих подручных, проходящие люди всегда остановятся и слушают серьёзно.

Помню упрёки, с которыми Анкудинов обращался к одному сонливому пареньку:

— Лёжа добра не добыть, лиха не избыть, сладкого куса не есть, красной одёжи не носить.

Молодёжь рада бывала, когда шкипером на судно назначался Анкудинов.

В свободный час Анкудинов сидит у середовой мачты и шьёт что-нибудь кожаное. На нём вязаная чёрная с белым узором рубаха, голенища у сапог стянуты серебряными пряжками. Седую бороду треплет лёгкий ветерок. Ребята-юнги усядутся вокруг старика.

Мерным древним напевом Анкудинов начинает сказывать былину:

— Не грозная туча накатилася, Ударили на Русь злые вороги. Города и сёла огнём сожгли, Мужей и жён во полон свели…

Мимо нас стороной проходит встречное судно. Шкипер Анкудинов берёт корабельный рог-рупор и звонко кричит:

— Путём-дорогой здравствуйте, государи!

Шкипер встречного судна спрашивает:

— Далече ли путь держите, государи?

Анкудинов отвечает:

— От Архангельского города к датским берегам.

И встречное судёнышко потеряется в морских далях, как чайка, блеснув парусами.

И опять только ветер свистит в парусах да звучит размеренный напев былины:

— А и ехал Илья путями дальними. Наехал три дороженьки нехоженых. На росстани [10] Алатырь — бел горюч камень, На камени три подписи подписаны: Прямо ехать — убиту быть, Вправо поедешь — богату быть, Влево ехать — женату быть. Тут Илья призадумался: — Не поеду я дорогой, где богату быть, Богатство мне, старому, ненадобно. Не поеду дорогой, где женату быть, Жениться мне, старому, не к чему. А поеду я дорогой, где убиту быть, Любопытствую увидеть, как меня убивать будут.— А и едет Илья прямой дорогою. По дороге накрыла ночка тёмная. Добрый конь идёт, не спотыкается; Что по сбруе у коня камни-яхонты, На дорогу светят, как фонарики. Подводит дорога к лесу к чёрному. В том лесу застава зла, разбойничья, На дубах сидят разбойники, как вороны, Под корнями караулят, будто ястребы. Разбойники Илью заприметили, Со высоких дубов стали прядати[11], Из-под дубова коренья завыскакивали, На Илью они стаями насунулись, Ладят богатыря с коня снести. От седла Илья отхватывает палицу, А и весу в этой палице девяносто пуд. Вздымет, вздымет палицу выше могутных плеч, Ударит палицей впереди себя, Отмахнёт, отмахнёт созади себя, Вправо и влево стал нахаживать, Разбойницкую силу стал настёгивать. Что тут визгу, что тут писку, что тут скрежету!.. Валятся разбойники увалами[12], Увалами ложатся, перевалами. Не осталося в живых ни единого. А и эта ночь кромешная скороталася, Утренние зори зарумянились, Над зорями облака закудрявились. Снимал Илья с головушки свой златой шелом, На все стороны стал Илья отслушивать… Тишина, тишина безглагольная. Только слышно, край дороги ручеёк журчит. На лету птичка утренняя посвистывает, На болоте сера утица покрякивает…

Конечно, устное сказыванье пышным цветом цвело и в домашней обстановке. Люди морского сословия ходили друг к другу в гости целыми семьями. Молодёжь опять не даёт покоя Анкудинову:

— Дедушка, расскажи что-нибудь.

Старик иное и зацеремонится:

— Стар стал, наговорился сказок. А смолоду на полатях запою — под окнами хоровод заходит. Артели в море пойдут — мужики из-за меня плахами[13] лупятся. За песни да за басни мне с восемнадцати годов имя было с отчеством. На промысле никакой работы задеть не давали. Кушанье с поварни, дрова с топора— знай пой да говори. Вечером промышленники в избу соберутся— я сказываю. Вечера не хватит — ночи прихватим. Дале один по одному засыпать начнут. Я спрошу:

— Спите, государи?

— Не спим, живём. Дале говори…

Рассказы свои Анкудинов начинал прибауткой: «С ворона не спою, а с чижа споётся».

И заканчивал: «Некому петь, что не курам; некому говорить, что не нам».

вернуться

10

Росстань — перекрёсток.

вернуться

11

Прядати, прядать — прыгать, скакать.

вернуться

12

Увал — нагромождение.

вернуться

13

Плахи — бревёшки.