Грегор и проклятие теплокровных - Коллинз Сьюзен - Страница 28

Он вспомнил о своих словах о том, что крысы не любят собственных детей, — и лицо его вспыхнуло от стыда. К тому же Коготок спасла Босоножку, рискуя жизнью. И не важно, почему она это сделала: потому ли, что знала, что без Босоножки не исполнится пророчество, или все же потому, что не могла дать погибнуть ребенку… Но ведь это ничуть не отменяло самого поступка.

Наверное, ему стоит поговорить с Коготок наедине. Хотя нет.

Отец всегда говорил, что если ты сделал что-то плохое на глазах у всех, — то и прощения надо просить на глазах у всех.

— Эй, Коготок! — позвал Грегор.

Извиняться всегда трудно. А перед крысами — особенно. Он начал, с того, что попроще:

— Я хотел… хотел поблагодарить тебя за то, что ты вытащила Босоножку оттуда, от лягушек…

— Забудь! — отмахнулась Коготок.

Она не стала благодарить его в ответ — наверняка считала, что его поступок — нечто само собой разумеющееся.

Грегор не без труда продолжил:

— И еще… то, я что сказал тогда… ну, что вы, крысы, не любите собственных детей… — Все замерли на местах, внимательно слушая его слова. — Я прошу прощения. Я был… полным дураком! — И он запихнул одеяло в рюкзак, опустив глаза.

Коготок не ответила. И Пролаза тоже промолчал. Ну и ладно. Зато Грегор извинился.

Пока Хэмнет кормил Босоножку и Газарда, крысы и Найк чистились и приводили себя в порядок после сна. Даже Темп делал какие-то чудные движения, словно разминал все свои шесть лапок. Грегор переодел Босоножку и расчесал ей волосики. Мама была бы довольна, видя, как он ухаживает за ней. Относительно самого себя он не особенно волновался, но вообще-то он был бы рад, если бы поблизости можно было не только умыться, но и смыть с себя пот и грязь. Хорошо, что у него нет шерсти.

Когда пришел его черед пить, Грегор поднял бурдюк и пил до тех пор, пока желудок не наполнился, — это помогло хотя бы отчасти уменьшить ощущение сосущей пустоты в животе.

Они построились в цепочку и снова двинулись в глубь джунглей.

Тропа стала заметно уже, и Гребешок предложила понести Босоножку и Темпа, и Грегор не раздумывая согласился. Он немножко опасался повторения истории с «Алфавитной песенкой», но Газард придумал новое развлечение: изучение тараканьего языка. Он повторил уже несколько щелчков вслед за Темпом, когда Босоножка сильно дернула его за руку.

— И я хочу! Я тозе хочу говорррить, как зуки! — настаивала она.

Сидя на шее Гребешок, они несколько часов были заняты этой игрой. Как и предсказывал Живоглот, Босоножка моментально все схватывала и усваивала, Газард тоже был удивительно способным учеником. А Темп, с его безграничным терпением, оказался прекрасным учителем. Он никогда не нервничал и не критиковал. И к тому времени, как все расположились на отдых и обед, эта троица разговаривала на странной смеси человеческого и тараканьего языков, даже не задумываясь об этом.

И снова вода немного утолила острое чувство голода. Копаясь в рюкзаке в поисках игрушек, которые дала для Босоножки Далей, Грегор вдруг наткнулся на нечто интересное.

— Э, да это же жвачка! — воскликнул он и показал яркую розовую упаковку остальным.

— Я хочу звачку! — тут же заявила Босоножка, протягивая ручку.

— Нет, Босоножка, ты еще слишком маленькая, — сказал Грегор. Мама не разрешала давать ей жвачку, опасаясь, что малышка может проглотить ее или подавиться. — Но я дам тебе красивый фантик.

Он аккуратно развернул упаковку и дал ей розовую обертку, которую она тут же понеслась показывать своим друзьям.

— Это еда? — с интересом спросил Пролаза.

— Вообще-то нет. Не совсем. Ты просто жуешь, но не глотаешь, — ответил Грегор.

— Тогда какой в этом смысл? — озадачилась Коготок.

Какой смысл у жвачки?

— Хм… не знаю… ну, просто приятный вкус. Вы будете пробовать или нет? — спросил Грегор.

В упаковке было пять пластинок. Дети уже поели, Темп мог месяц обходиться без еды. Найк и Гребешок могли по дороге ловить наверху каких-нибудь жучков, так что оставались Грегор, Хэмнет и крысы.

Как раз пятеро.

— Отлично, каждому по пластинке, — обрадовался Грегор. Он раздал жвачку и предупредил: — Не забывайте — это надо жевать. Но не глотать.

Стянув вощеную бумажку со своей пластинки, он сунул жвачку в рот. Взрыв сладкого вкуса во рту был просто ошеломительным, он даже глаза прикрыл от удовольствия. А открыв, увидел, что остальные смотрят на него с любопытством.

— Ну что же вы — пробуйте!

Хэмнет осторожно развернул свою пластинку и понюхал, потом нерешительно положил ее в рот и начал жевать. На лице его появилось выражение восторженного недоумения:

— Оно сладкое… и не уменьшается во рту, когда я жую.

— Ну да, это же резинка. Ты можешь жевать эту пластинку хоть целый день. А если захочешь — и целый год, — улыбнулся Грегор.

Одна за другой, даже не снимая обертки, крысы сунули свои пластинки в рот. Грегор изо всех сил старался не засмеяться, глядя, как они вдумчиво двигают челюстями, пытаясь понять смысл этой странной не-еды.

Наконец Живоглот издал похожий на отрыжку звук:

— Уф! Я его проглотил.

— Ничего страшного — жвачка не причинит особого вреда, — сказал Грегор.

— А я не пойму, где моя жвачка, — сказал Пролаза, водя языком по морде. — Она куда-то подевалась.

Он открыл рот пошире, и Грегор увидел, что жвачка прилепилась к одному из его передних зубов.

Коготок оказалась единственной из крыс, способной оценить жвачку:

— Неплохо. Не так хорошо, как косточки, но по крайней мере дает работу зубам.

— А почему на упаковке написано «бабл гам»? — спросил Хэмнет, вынув свою жвачку изо рта и изучая ее.

— А вот почему! — Грегор надул из жвачки пузырь и с треском лопнул его.

Все подпрыгнули от неожиданности.

— Не делай так! — завопил Живоглот. — Нам и без того достаточно шума!

— Ну, просто это был ответ на ваш вопрос, — пожал плечами Грегор.

Они пошли дальше, и голод стал мучить Грегора еще сильнее. Когда сахар из жвачки попал к нему в кровь, организм отреагировал на это выбросом желудочного сока, и от этого есть стало хотеться просто невыносимо. Грегору хотелось чего-то сочного — и холодного… мороженого, арбуза, фруктового льда… А еще соли. Просто соли. Видимо, он потерял много соли с потом, а организму необходима соль, так говорил ему папа.

Грегор все это время вообще не снимал ботинки, и носки его совершенно отсырели. Он не догадался взять для себя сменную одежду, хотя бы носки, и теперь не мог поменять их. А взять было не у кого — Хэмнет и Газард носили обувь, изготовленную из кожи рептилий, и никаких носков у них, конечно, не было и в помине.

Голод и изнуряющая жара лишили Грегора сил. Ему больше не надо было нести бурдюк с креветками, но оставались еще рюкзак с аптечкой и рюкзак с его личными вещами. Колени у него подгибались, и он едва не падал каждые несколько ярдов.

Вдруг чья-то рука легла ему на плечо.

— Я понесу аптечку, Грегор, — сказал Хэмнет.

Грегор отдал ему свою ношу без возражений. Хотелось бы ему найти в себе силы, чтобы гордо отказаться, но в тот момент он мог испытывать только благодарность.

— Спасибо, — смущенно пробормотал он.

Хэмнет пошел позади него, а Живоглота переставил на свое место, замыкающим.

— Живоглот рассказал мне, что ты стал возмутителем всеобщего спокойствия, отказавшись убить Мортоса.

— Ну да, было такое. Но ведь он был совсем крошкой, — ответил Грегор с вызовом. Он привык, что люди не понимают его в этом вопросе.

— Это очень правильное решение. Если бы не оно — крысы ни за что не согласились бы принять участие в этом походе, независимо ни от какой чумы, — сказал Хэмнет.

Грегор никогда не думал об этом в таком ключе, но, пожалуй, трудно было бы представить себе, чтобы крысы пошли в опасный поход бок о бок с убийцей Мортоса.

Если честно, ему было ужасно приятно, что Хэмнет одобрил его поступок, — особенно потому, что так мало одобрения этот поступок до сих пор встречал у других.