Весенний детектив 2010 (сборник) - Александрова Наталья Николаевна - Страница 49

– Будете чай? Чай с кексами? Я сама пекла.

Он уселся на диване в комнатке размером с его кладовку, где он хранил снаряжение для гольфа.

– Не буду я никакого чая, Лида. Сядь сюда, рядом. – И он требовательно шлепнул ладонью по дивану рядом с собой.

Они были одни в квартире. Это обрадовало. Он мог говорить ей что-то. Что-то слышать в ответ, и никто, никто не мог им помешать. Никто, кроме них самих. А в этом-то как раз и была проблема.

Он не знал, с чего начать!!! И долго нес что-то несуразное про погоду, про вечеринку в офисе, про увольнение Ануфриева и Морозовой.

– Почему ты ничего мне не сказала? – наконец подошел к главному Игорь.

– Про кошелек? – Ее несчастные глаза снова наполнились слезами.

– К черту кошелек! Я уже во всем разобрался и кого надо уволил. Мне ты почему ничего не сказала?!

– Я пыталась, вы не слушали. – Она пожала плечами, а он вдруг подумал, что она очень худенькая. Никогда не замечал. – Я не могла делать такие глупости… меня подставляли, но вы… Вы думали иначе. Вы советовали мне найти нужную кнопочку…

– Прости! – вдруг выпалил он, хотя никогда прежде не просил прощения у подчиненных. – Заработался, наверное. Может, устал…

– Да, вы устали, Игорь Васильевич, – кивнула она с серьезным видом и потеребила правую косичку, двигая по ней мохнатую резинку вверх-вниз. – Вам надо больше отдыхать.

– Согласен. – Он осмелел настолько, что поймал ее ладошку и сжал в своей. – Только одному не очень хочется. Ты… Ты смогла бы поехать со мной?

– Я?!. Но… Но как?!. – Ладошку она тут же осторожно высвободила и начала отодвигаться. – Это неприлично, и я не могу оставить маму. У нее проблема с легкими. Из-за этого мне и пришлось вернуться из-за границы, там у меня была великолепная работа. Светило неплохое будущее и…

– Если бы ты не приехала из-за границы, я бы тебя не встретил, – перебил Игорь ее перепуганный лепет. – И маме твоей места будет достаточно в моем доме. Ей ведь полезен морской воздух, так?

– Ну да, врачи советовали. – Она осторожно кивнула и снова уставилась на него, как всегда смотрела на работе, настороженно и с испугом. – А что я ей скажу?

– Кому? Маме? Я сам ей все скажу!

Он улыбался. Улыбался, черт возьми, совершенно счастливо. Потому что точно знал, что не уйдет сегодня из этой тесной квартирки. Потому что давно уже ему не было так хорошо и покойно. И он станет пить чай с ее кексами, которые она испекла сама. Может даже, мечтала, пока заполняла тестом тесные формочки, что станет его угощать ими. И он вдруг пришел. И это оказалось настоящим чудом. Он точно понимал это по ее глазам, по их счастливому блеску и осторожной улыбке.

Ему все же удалось сотворить настоящее чудо, которого ждет каждая женщина в канун весеннего женского праздника. Кому-то оно может показаться и наивным, и незначительным, и сомнительным, но ведь и счастье у нас у каждого свое, не так ли?..

Лариса Соболева

Кинжал милосердия

Он скульптор, она натурщица. Он стар и безобразен, как безобразно все отжившее, дряхлое, ненужное, хотя таким наверняка видится с ее колокольни, и в этом большая доля правды есть. А она молода и прекрасна, как может быть прекрасна только юность, плюс к тому природа одарила ее божественным лицом и прекрасным телом.

Он мудр, но мудрость еще не залог счастья, скорее залог печали, а ее невежество не мешает ей быть бездумно счастливой, потому что она – сама весна, стоит у истока жизни. Он же находится в конце зимы, за его зимой не наступит новая весна, а придет пустота.

Когда она стоит обнаженной на подиуме, когда ее персиковая отшлифованная кожа ловит световые блики, а пепельная прядь, скользнув на выпуклую и упругую грудь, трепещет от ее дыхания, он думает о величайшей несправедливости. Несправедлива и оскорбительна старость, несправедливы несбыточные желания в ветхом теле, несправедлива в своей безнадежности пропасть между ним и юностью.

За семь месяцев он вылепил лишь одну статуэтку, но разбил, потому что не вдохнул в нее жизнь. Все остальное время она позирует, он смотрит на нее. Случается, поправляет то положение руки, то волосы… Ай, да это же предлог прикоснуться, ощутить вибрацию молодости, почувствовать удар тока, двигающий застоявшуюся кровь по ржавым жилам! Перед ним на мольберте белел чистый лист, на нем – ни черточки. Лист и в дальнейшем будет чистым, до самой смерти…

– Ты почти не разговариваешь со мной, – потянулась Мила, устав стоять неподвижно.

Да, она ему тыкает с первого дня знакомства, несмотря на то что он старше на… нет, лучше не вдаваться в подробности. Но он принял ее условия. Вообще-то, с ней не о чем говорить, девчонка ничего не знает и не понимает, на редкость дремучая, а вдобавок невоспитанная. Но, говорят, молодежь сейчас вся такая – не обременяет себя ни знаниями, ни правилами. Собственно, Мила напомнила ему, что утомилась, пора заканчивать сеанс, а так не хотелось остаться без нее.

– Может, перекусишь? – спросил Владислав Иванович.

Она молча спрыгнула с подиума, завязав на бедрах вязаную шаль, подошла к столику, подхватила маслину и, сунув ее в рот, со стоном блаженства упала в кресло, уложив босые ноги на подлокотник соседнего. Бесстыдство у нее в крови, и в этом бесстыдстве читаются непосредственность и наивность, первозданная чистота. Да и у кого повернется язык назвать Венеру Милосскую или Данаю бесстыжими, а мастеров, подаривших миру вечную красоту, похотливыми развратниками? Но живая обнаженная натура возмущает и оскорбляет пуритан, он же не пуританин, никогда им не был.

Владислав Иванович поднес тарелку с бутербродами и держал, пока Мила уминала один бутерброд за другим, небрежно стряхивая крошки, попавшие на грудь. Он готов видеть ее каждый день, а не три раза в неделю. Еще лучше, чтоб Мила всегда была с ним. И когда бы она засыпала, сидел бы рядом и всю ночь любовался ею, охраняя сон.

– Сколько времени? – спросила Мила. – Мне нужно успеть за квартиру заплатить.

– Нет и семи, мы закончили раньше обычного. Ах да, деньги… – Владислав Иванович достал из-под салфетки купюры, отсчитал и протянул ей. – Здесь и на квартиру.

Да, он с щедростью оплачивает и ее квартиру. Как-то так однажды само собой получилось: Мила намекнула на материальные трудности, Владислав Иванович откликнулся, потому что безучастным к ней невозможно оставаться.

Девушка цапнула купюры и с чувством поблагодарила:

– Спасибо, ты классный! – На минутку Мила замерла, закатив глаза к потолку. – Хозяйка требует, чтоб я искала новую квартиру, месяц дала.

– Чем ты ей не угодила? Плохо ведешь себя?

– Не в том дело. Сын женился, она не хочет жить с невесткой на одной площади. Возвращается к себе. Ну, мне пора.

Это стало ритуалом: Мила одевается, а Владислав Иванович подает ей вещи. Она медленно натягивает трусики, поправляет их… колготки скользят по гладким ногам… возится с застежкой бюстгальтера… Мила все делает медленно, потому что тщательно.

– Послезавтра приедешь? – спросил он.

– Послезавтра Восьмое марта.

– А… – протянул разочарованно. – Я забыл, у тебя же есть друзья… Где будете отмечать? Ты пойдешь… со своим парнем?

– Парня у меня нет. Не решили, куда пойдем, но где-нибудь посидим.

– А я хотел сделать тебе подарок.

Владислав Иванович это придумал сию минуту, с целью заманить ее и восьмого. В его возрасте на календарь не смотрят, о праздниках не помнят, ведь ни то, ни другое уже не важно.

– Подарок? – вскинулась Мила. – Я люблю подарки… А какой?

– Приедешь и увидишь.

– Я приеду.

– Такси вызвать? – И такси он оплатил бы, как не раз оплачивал, зато еще минут двадцать посидел бы с Милой.

– Не надо, я пройдусь, а то кости занемели.

Она не знает, что немеют не кости, а мышцы. Ненавязчиво Владислав Иванович предложил:

– Да, кстати, если не найдешь ничего подходящего, поживи у меня, места здесь много.

– Ты реально? – произнесла она, натягивая свитер, но явно не удивилась.