Остроумие мир. Энциклопедия - Артемов Владимир Львович - Страница 72

— Ну, меня-то, бедную вдову, где же знать! — со смехом сказала императрица.

* * *

Старый воин, адмирал, после какого-то блестящего боя, в котором он одержал победу, был представлен Екатерине И, и та просила его рассказать подробности этого боя. Адмирал начал рассказывать, и рассказывал складно; но постепенно воспоминания увлекли его, — человек же он был очень пылкий, притом всю жизнь проведший среди своих матросов; тонкое обращение придворной сферы было ему неведомо, — и вот, в жару воспоминаний, он на некоторое время забыл, что перед ним императрица, и из его уст начали вырываться такие слова и фразы, «сделавшиеся классическими», как выражался Гоголь, что все присутствующие помертвели от ужаса. Опомнился, наконец, и сам повествователь и со слезами на глазах стал просить у императрицы прощения.

Екатерина, слушавшая его, глазом не моргнув, очень спокойно отвечала:

«Продолжайте, продолжайте, пожалуйста, я ведь этих ваших морских слов и названий все равно не понимаю!»

* * *

Под фамилией Кульковский был известен в XVIII веке князь Михаил Алексеевич Голицын, которого иногда еще называли Квасник. Он был придворным шутом императрицы Анны Иоанновны. Между прочим, его свадьба, на потеху царскому двору, на дворовой девке справлялась с весельем и фейерверками в специально построенном ледяном доме и описана писателем И. И. Лажечниковым в романе «Ледяной дом».

* * *

Когда об одном живописце говорили с сожалением, что он пишет прекрасные портреты, а дети у него некрасивы, то Кульковский сказал:

— Что же тут удивительного: портреты он делает днем…

* * *

Пожилая дама уверяла, что ей не более сорока лет. Кульковский, хорошо зная, что ей уже за пятьдесят, сказал:

— Можно ей поверить, потому что она больше десяти лет в этом всех уверяет.

* * *

Один генерал восьмидесяти лет от роду женился на молоденькой и хорошенькой девушке. Однажды он пожаловался Кульковскому:

— Конечно, я уже не могу надеяться иметь наследников.

— Конечно, не можете надеяться, — отвечал шут, — но всегда можете опасаться.

* * *

Бирон однажды спросил Кульковского:

— Что думают обо мне россияне?

— Вас, ваша светлость, — отвечал он, — одни считают Богом, другие сатаною и никто — человеком.

* * *

Одна престарелая вдова, любя Кульковского, оставила ему после смерти богатую деревню. Но ее молодая племянница начала с ним судебный спор за такой подарок, не по нраву ему доставшийся.

— Вам, сударь, — сказала она в суде, — досталась эта деревня за очень дешевую цену!

Кульковский ей ответил:

— Сударыня, если угодно, я вам ее с удовольствием уступлю за ту же цену.

* * *

У Кульковского спросили, почему богиня любви — Венера — всегда изображена нагой?

— Потому, — ответил Кульковский, — что она делает почти нагими тех, кто чрез меру пленяется ее веселостями.

* * *

Кульковский часто посещал одну вдову, к которой ходил и один из его приятелей. Он лишился ноги в бою под Очаковом, а потому имел вместо нее деревяшку.

Когда вдова стала ждать ребенка, то Кульковский сказал приятелю:

— Смотри, братец, ежели ребенок родится с деревяшкою, то я тебе и другую ногу перешибу.

* * *

Поэт В. К. Тредиаковский, желая поддеть и сконфузить Кульковского, спросил его:

— Какая разница между тобою и дураком?

— Дурак спрашивает, а я отвечаю, — сказал ему на это Кульковский.

* * *

На приеме у Бирона одна молодая и хорошенькая дама во время разговора о нарядах сказала:

— Нынче все стало так дорого, что скоро нам придется ходить нагими.

— Ах, сударыня, — подхватил Кульковский, — это было бы самым вашим дорогим нарядом!

* * *

Оказавшись в кругу петербургских академиков, среди которых находился и Михаил Васильевич Ломоносов, как-то молодой и хвастливый князь Иван Куракин решил напомнить, что и он «величина».

— А вот я — Рюрикович! Мое генеалогическое древо уходит корнями к Владимиру Красное Солнышко. Кто еще здесь может заявить такое о себе? Вот ты, Михайло сын Васильев, способен что-нибудь подобное сказать о своих предках?

— Увы, нет, — с грустью ответил Ломоносов. — Дело в том, что все метрические записи нашего рода пропали во время Всемирного потопа.

* * *

Будучи уже известным ученым, Ломоносов до последних дней испытывал нужду.

Однажды придворный вельможа, заметив у Ломоносова маленькую дыру в кафтане, из которой выглядывала рубаха, ехидно спросил:

— Ученость, сударь, выглядывает оттуда?

— Нисколько, — ответил Ломоносов. — Глупость заглядывает туда.

* * *

Генерал-прокурор князь А. А. Вяземский представил раз Екатерине II сенатское решение по какому-то делу. Государыня утвердила решение подписью «быть по сему». Подписанный указ перешел от генерал-прокурора к обер-прокурору, потом к обер-секретарю, секретарю и, наконец, к дежурному чиновнику для отсылки по назначению. Чиновник этот был горький пьяница и, когда остался один в экспедиции, послал сторожа за водкой и напился пьян. При разборе бумаг ему попалось на глаза решение, подписанное императрицей. Прочитав надпись «быть по сему», он сказал:

— Врешь! Не быть по сему!

Затем взял перо и исписал всю страницу словами: «врешь! не быть по сему!», «врешь! не быть по сему!» и т. д.

На следующее утро, когда он уже проспался и ушел домой, в экспедиции нашли эту бумагу и обмерли со страху. Дали знать князю Вяземскому, который тотчас поехал с этой бумагой к императрице и бросился к ней в ноги.

— Что такое? — спросила, она.

— У нас несчастье, — ответил Вяземский, — пьяный дежурный испортил подписанный вами указ.

— Ну так что ж? — сказала Екатерина. — Я подпишу другой, но я вижу в этом перст Божий. Должно быть, мы решили неправильно. Пересмотрите дело.

Дело пересмотрели, и в самом деле оказалось, что оно было решено неправильно.

* * *

Однажды, в Царском Селе, императрица, проснувшись раньше обыкновенного, вышла на дворцовую галерею подышать свежим воздухом и увидела, что лакеи несут из дворца на фарфоровых блюдах персики, ананасы и виноград. Чтобы не встретиться с ними, Екатерина повернула в сторону, сказав окружающим:

— Хоть бы блюда мне оставили.

* * *

Встретив как-то своего бежавшего слугу, Разумовский остановил его и сказал:

— Ступай-ка, брат, домой.

Слуга повиновался. Когда граф возвратился, ему доложили о случае и спросили, как он прикажет его наказать.

— А за что? — отвечал Разумовский. — Ведь я сам его поймал…

* * *

Однажды император Петр III, благоговевший перед королем прусским Фридрихом II и восторгавшийся им, хвастал фельдмаршалу К. Г. Разумовскому, что король произвел его в генерал-майоры прусской службы.

— Ваше величество, можете с лихвой отомстить ему, — отвечал Разумовский, — произведите его в русские генерал-фельдмаршалы.

* * *

Московский генерал-губернатор князь Прозоровский, расследовавший дело известного Новикова, арестовал последнего с особенной торжественностью. Придавая этому событию важное значение, Прозоровский с гордостью и самодовольством рассказывал Разумовскому о тех мерах, которые были приняты им для ареста Новикова.

— Вот расхвастался, — отвечал Разумовский, — словно город взял: старичонка, скорченного геморроидами, схватил под караул! Да одного бы десятского или будочника послал за ним, тот бы и притащил его.

* * *

М. В. Гудович, почти постоянно проживавший у Разумовского и старавшийся всячески вкрасться ему в доверенность, гулял с ним как-то по его имению. Проходя мимо только что отстроенного дома графского управляющего, Гудович заметил, что пора бы сменить его, потому что он вор и отстроил дом на графские деньги.

— Нет, брат, — возразил Разумовский, — этому осталось только крышу крыть, а другого возьмешь, то станет весь дом сызнова строить.

* * *

Раз главный управляющий с расстроенным видом пришел к Разумовскому объявить, что несколько сот его крестьян бежали в Новороссийский край.