Любовь к мятежнику - Хенке Ширл - Страница 18

Он заставил себя сразу перейти к делу, игнорируя росистую свежесть ее кожи и то, как ее волосы блестели в дневном свете. Несколько непослушных прядей, все еще влажных после ванны, выбились из прически.

— Позвольте мне извиниться за вчерашнее. Я был пьян.

Мадлен сдержанно кивнула, вспомнив свое отвратительное падение до вульгарности, ужасное слово, которое вырвалось у нее прежде, чем она убежала.

— Будет лучше, если мы оба забудем об инциденте…

Выражение его лица не выдало его истинных чувств.

— Да, пожалуй. Этого бы не произошло, если бы вы воздержались от того, чтобы бродить по дому в ночной одежде, едва прикрывающей ваши прелести.

Мадлен почувствовала, как кровь прилила к ее лицу. Она оглядела его уничтожающим взглядом, от растрепанных ветром волос и небритого лица до кожаной рубашки с расстегнутым воротом. Горячая волна сомнительного происхождения обожгла низ ее живота. Застыв, она заставила себя ответить на его колкость.

— Это называется: горшок котел сажей корил. Я не могла предположить, что встречу кого-нибудь, когда решила выйти из комнаты в такой одежде. А вы, который ехал из Саванны, одетый в это, имеете дерзость отчитывать меня за мое поведение!

— У мужчин есть привилегии, оговоренные для их пола, госпожа. И сейчас, когда вы находитесь под моей крышей, советую вам внимать моим предупреждениям. — Выражение его лица было жестким, затем сменилось насмешливым, когда он протянул к ней одну руку, держа в ней книгу. — Полагаю, вы уронили это, в спешке убегая от меня.

У Мадлен перехватило дыхание. Силы небесные, это же «та книга»! Она совсем забыла, как потеряла свой трофей. А он подобрал ее, чтобы поиздеваться над ней.

— Как мило с вашей стороны, что вы привезли ее сюда. — Она протянула руку, стараясь не дрожать, когда его пальцы коснулись ее руки, берущей книгу.

— Большинство моих знакомых дам были бы шокированы признаниями скандально известной английской куртизанки. Определенно, это не тот вид духовной пищи, который бы одобрила ваша тетя Клод.

Она сжала книгу в руках, отказываясь опустить взгляд.

— Именно по этой причине я и выбрала ее.

— Ваше образование было настолько скудным, что вы чувствуете потребность в такого рода просвещении? — Он изогнул черную бровь, ожидая ее ответа. — Я думаю, вам лучше было бы не читать это. Я уверен, что смогу компетентно проинструктировать вас в нашу брачную ночь.

— Возможно, я хочу расширить свое образование на примере чужого опыта, чтобы сделать сравнение после нашей брачной ночи.

Что она сказала? Мадлен пристально наблюдала за его реакцией. Он шагнул к ней, затем резко остановился и сжал кулаки.

— Только смотрите, госпожа Дево, чтобы ваши познания ограничились чужим опытом в этой области. В противном случае, уверяю, вам придется пожалеть об этом!

Глава шестая

На следующее утро Мадлен проснулась поздно. Всю ночь ей снились беспокойные сны, в которых Квинтин то гневно надвигался на нее, то сжимал в страстных объятиях. У нее даже не хватило духу открыть «Фэнни-Хилл». К тому времени, когда она оделась и спустилась вниз, там не было никого, кроме слуг, занятых всевозможной домашней работой. И Квинтин, и Роберт уехали по делам. Стараясь избегать госпожу Ошлви, Мадлен осматривала дом, пытаясь найти хотя бы намек на тепло или что-то личное в этих великолепных холодных комнатах.

Глядя из окна на прекрасные парки на склоне холма, она решила срезать несколько бархатцев и маргариток, чтобы привнести хотя бы чуть-чуть чего-то живого и трепетного в идеальную строгость Блэкхорн-Хилла. Выйдя из дома, она позвала Гулливера из отведенного ему места под задним крыльцом. Она провела несколько приятных часов, собирая и составляя букеты с помощью девушки-рабыни по имени Хэтти, чья подкупающая жизнерадостность напоминала Мадлен милую Эсси, оставшуюся с тетей Клод.

— Я поставлю эту чудесную мейсенскую вазу в маленькой гостиной в глубине холла, — весело крикнула она Хэтти. — Этого будет достаточно.

— Более чем достаточно, чтобы насорить осыпающимися лепестками и пыльцой, — сказала миссис Ошлви, появляясь из-за угла, чтобы решительно водрузить свои солидные габариты в середине широкого холла. — Господин Роберт не любит цветы в доме.

Мадлен держала тяжелую вазу перед собой, словно щит. Конфронтация с этой грубой, властной женщиной неизбежна.

— Я подчинилась вашему желанию и позволила оставить мою собаку за дверью, чтобы она не испачкала ваших ковров, но я не вижу большого вреда в нескольких опавших цветочных лепестках. И потом, здесь целая армия слуг для уборки. Если хозяину не нравятся цветы в доме, то мне кажется весьма странным, что он позволяет столько времени и внимания тратить на те огромные клумбы на склоне холма.

— Они были посажены по приказу первого хозяина.

— Значит, давно пора воспользоваться их изобилием, — ответила Мадлен, шагнув вперед и вынуждая непреклонную домохозяйку отступить в сторону, чтобы не измазаться пыльцой.

«Какой-то странный дом», — вздохнула Мадлен, входя в комнату и оглядывая ее в поисках подходящего места, чтобы поставить цветы. Уютная маленькая гостиная была светлой, на два окна, одно из которых выходило на юг, а другое на запад. Тростниковая мебель, модная в Вест-Индии, была теплых желтого и светло-зеленого оттенков. Мадлен сразу же решила сделать ее своей гостиной, поскольку, как выяснилось, никто в доме не пользовался ею.

Поставив вазу с цветами на круглый столик, накрытый изящной дамасской скатертью, она огляделась. Несколько стульев с высокими спинками и мягкими сиденьями располагались у южного окна, из которого открывался великолепный вид на поля, расстилающиеся за дубовой рощей. У стены стояла кушетка с маленькими квадратными столиками по обеим сторонам от нее. Сидя на стуле, Мадлен внимательно разглядывала комнату, затем прилегла на кушетку, которую нашла очень удобной!

Неожиданно ей в голову пришла мысль. А что, если эта гостиная принадлежала таинственной матери Квинтина? Комната ничем не походила на весь остальной дом. Охваченная предчувствием девушка протянула руку к ящику стола и выдвинула его. Старая и ужасно заплесневелая библия одиноко лежала внутри. Она достала ее дрожащими пальцами и открыла. «Леди Анна Летиция Карузерс» было написано на форзаце плавным, красивым почерком. Больше не было никаких записей. Мадлен положила библию на место, и ее непреодолимо потянуло к ящику с другой стороны стола. Он оказался рассохшимся. Она дергала его до тех пор, пока он не вытащился.

Внутри находилось несколько явно личных вящей, немного почтовой бумаги, все еще слабо пахнущей лавандой, хотя и покоробившейся и пожелтевшей от времени. Маленькая чернильница давно высохла, гусиное перо аккуратно лежало рядом с ней. И вот Мадлен увидела что-то слабо поблескивающее, застрявшее между рассохшимися палочками тростника на дне ящика. Это была миниатюра в золотой рамке. Мадлен опустилась на колени и стала осторожно вытаскивать ее, стараясь не поцарапать сокровище.

— Вот, значит, ты какая, Анна, — прошептала девушка, рассматривая красивое, печальное лицо на крошечном портрете.

Лицо было утонченным, с ясными умными глазами и темными волосами. Теперь Мадлен сразу поняла, от кого Квинтин унаследовал свою красоту. У Анны были тот же твердый рот и прямые брови, изящные скулы и упрямая челюсть. Его черты, оттеняемые смуглой кожей отца и его черными волосами, были более решительным», мужским вариантом лица Анны. Мадлен поднесла миниатюру к свету, поглощенная изучением печальных глаз, когда взбешенный голос прервал ее.

— Что, черт возьми, вы здесь делаете? — Квинтин выхватил портрет из ее пальцев. Даже не взглянув на миниатюру, он бросил ее обратно в ящик и резким движением задвинул его на место.

Мадлен стояла, стараясь унять в ногах дрожь.

— Это была комната вашей матери, да? Почему никто никогда не говорит о ней?