Диссиденты, неформалы и свобода в СССР - Шубин Александр Владленович - Страница 29

Сам митрополит Николай вскоре попадет в аналогичную ситуацию. Уже в феврале 1959 г. он откровенно говорил членам Совета, что в связи с начавшимся «наступлением на Церковь» отказывается посещать дипломатические приемы. Напряжение между Церковью и государством росло.

В 1958–1959 гг. развернулась также борьба против паломничества к святым местам. Главный удар этой кампании наносился не по Православию, а по Исламу. Для советских мусульман, которые могли разве что мечтать о паломничестве в Мекку, поход к святому месту, находящемуся в СССР было своего рода заменой хаджа. Многотысячные массы паломников, собиравшиеся в святых местах, производили на чиновников впечатление чего–то неконтролируемого, чреватого национальным бунтом. Европеизированные чиновники чувствовали себя также, как колониальные – эти ритуалы были чужды им, а скопления народа они опасались. Национальный колорит, который диктовал более терпимое отношение к религии на Востоке (ничего с этим не поделаешь – это их национальная специфика), здесь играл уже против ритуалов, которые сочли опасными. Хотите совершать намаз – совершайте. Но больше тысячи не собираться.

Опасение вызывало и то, что на Востоке компартия не обладала монополией на умы своих членов. Так, на совещании в ЦК 1959 г. говорилось, что в Чечено–Ингушетии даже коммунисты и комсомольцы участвовали в паломничестве к могиле матери шейха «Кунта–Хаджи»[222].

28 ноября 1958 г. было принято постановление «О мерах по прекращению паломничества к так называемым «святым местам». Просто разорить эти объекты было недостаточно – верующие их восстанавливали. Нужно было их как–то по атеистически обустроить. Святые места отдавали под хозяйственные нужды, учреждения отдыха. В некоторых случаях, особенно в Азии – создавали филиалы музеев. Официально принимались решения благоустраивать родники, хотя в то же время это запрещалось делать «кликушествующим элементам».

Задача стояла трудная — в Узбекистане было 144 святых места (почитаемые могилы, деревья, источники), в Таджикистане – 210, в Туркменистане — 42, в Казахстане – 20, в Киргизии–20, в Азербайджане – 61, в Дагестане – 70, в Татарии – 2, в Башкирии – 1. На Украине, не считая православных – 2, в Литве – 5, в Латвии – 4, в Армении – 6, в Грузии — 6[223]. Но массовое паломничество проходило лишь к нескольким особо почитаемым местам.

Православных святых мест было около 100. У 18 из них собиралось от 1 до 20 тысяч паломников[224].

В 1958–первой половине 1959 гг. закрыли 123 святых места (кроме православных), из них 62 в Таджикистане, и 2 на Украине[225].

В докладе председателя Совета по делам религий и культов при Совете министров СССР А. Пузина говорилось: «В некоторых таких «святых местах» действуют проходимцы, которые занимаются «исцелением» от болезней, отправлением религиозных обрядов»[226]. Они вели агитацию против ликвидации святых мест и за их восстановление, сами восстанавливали по мере возможности. В прессе развернули кампанию разоблачения «преступного прошлого и темные махинации шейхов, подвизавшихся в качестве священнослужителей»[227]. При ликвидации святых мест приходилось бороться с «кликушествующими» «святыми женщинами»[228]. В Туркмении были осуждены на 2 года шейх Ачил Шерманов и ишан Шукурла Сарыев, подвизавшийся у гробницы Булак Боба. Им инкриминировали двоеженство, знахарство и отказ отдавать детей в школу[229].

В деле борьбы со святыми местами атеистическая власть получила поддержку официального исламского духовенства СССР, которое давно конкурировало с авторитетными шейхами. А. Пузин с удовольствием писал: «В пропагандистской работе используется официальный документ «Фетва», в котором Среднеазиатское духовное управление мусульман отмежевывается от паразитических шейхов и дает верующим толкование, почему не являются «священными» места «Тахт–и–Сулеймания», «Хазрет Айюп», «Арслан–боб» и «Шах–Фазил»[230].

Среднеазиатское духовное управление мусульман приняло эту фетву в феврале 1959 г. 2 апреля 1959 г. эту инициативу поддержало Духовное управление Европейской части СССР и Сибири. В его фетве говорилось, что паломничество к святым местам (а не в Мекку) - «обман и большой грех перед Аллахом» [231]. Также фетва осудила бродячих мулл. В деле контроля за мусульманским клиром интересы советского государства и духовных управлений вполне совпадали.

Мухтасиб Юсупов в Пензенской области и мулла Мурадов в Камышлы Куйбышевской области отказались читать обращение Духовного управления о прекращении паломничества. Но это все же были исключения[232].

Паломничество к крупнейшим святым местам было таким образом запрещено и светскими, и духовными властями. Но такой нажим позволил лишь сократить число паломников, но не остановил его. В 1958–1959 гг. число паломников сократилось с 12 до 6 тысяч[233]. Результат весьма скромный – было ясно, что часть мусульман просто пережидает, и как только гроза пройдет, вернется к паломничеству, которое ведь все равно не прекратилось. Количество паломников на праздник Уразы сократилось с 18 до 6 тысяч на Сулейман–горе, с 15 тысяч до 2500 человек на Бахаутдин, а вот на шах–Фазыл – только с 20 до 15 тысяч. На Мавлоно–Якуб по–прежнему собирается 6 тысяч, на Джами – по 4 тысяч паломников каждый год[234].

В 1958 г. в праздновании Ураза–байрам в Узбекистане участвовало 288 тысяч человек, а в 1959 г. – 200 тысяч. Это сокращение на самом деле было зафиксировано для доклада — пойди на самом деле подсчитай точно, сколько человек веселится в толпах празднующих. Как было 200–300 тысяч, так и осталось[235]. Верующие пожертвовали 2,5 – 2 миллионов рублей (тоже сокращение, но не принципиальное)[236]. Но власти боялись нажимать сильнее – ведь это могло вызвать массовые волнения.

Операции по закрытию православных святых мест также проводились осторожно. При закрытии источника в Сурском Ульяновской области вокруг него было выставлено оцепление из дружинников, которым дали задание разъяснять, что источник закрыт. Оцепления разворачивали людей – а ведь в праздник к источнику пытались пройти 3,5 тысяч верующих. С 25 особенно упорными были проведены профилактические беседы, 4 «организатора» паломничества (то есть православных активистов) были привлечены к уголовной ответственности «за спекуляцию предметами культа и распространение провокационных слухов»[237].

Одновременно развернулась борьба со знахарями — на Украине и в Белоруссии было выявлено и предупреждено о возможности уголовной ответственности 239 знахарей[238].

Первая атака на религию 1958–1959 гг. носила ситуативный характер. Она обеспокоила верующих, ходили слухи, что «по–видимому настанут 30–е годы», и священников сошлют в Сибирь[239].

Но, столкнувшись с сопротивлением, власти стали продумывать более системные меры, способные ограничить влияние Церкви четкими рамками.

Сигналом к началу нового этапа конфликта стало выступление в «Правде» 6 декабря 1959 г. бывшего профессора Ленинградской духовной академии, которого за глаза называли «златоустом»[240], Александра Осипова. Он отошел от Православия и теперь с яростью неофита атеизма бросился обличать религию.