Наша светлость - Демина Карина - Страница 62

Тем же вечером Плешка выйдет из полузаброшеного рыбацкого домика, где человек случайный, не знающий о глубоких подвалах, не найдет ничего, помимо паутины и крыс. Он направится в столь же неприметный бордель и передаст копию свитка мальчишке вместе с запиской.

Ответ придет под утро: Плешке надлежит продолжить работу.

Синие плащи будут готовы принять и груз и тех, кто за ним явится.

Вот только опоздают.

Тому, кто говорил о свободе, хватит и половины от заказа.

Аль-Хайрам ушел, сказав напоследок:

— Смотри, ревностью и ее и себя обжечь недолго.

— Я не…

Ложь. И Аль-Хайрам отвечает смехом. Ашшарцы вообще готовы смеяться по любому поводу, и раньше эта их привычка казалась Урфину забавной, как и многие другие.

Встреча с самого начала была ошибкой. С первого взгляда, который Аль-Хайрам на девочку бросил. Оценивающего. Внимательного. Такого, который отметил и волосы, убранные под сетку, и тонкую шею с голубоватой нитью вены. Крохотное приоткрытое ушко и нежный изгиб плеча. Тень под ключицей. И мягкий абрис груди. Ткань платья показалась вдруг вызывающе тонкой. А еще вырез… неосторожное движение, и платье опустится чуть ниже, приоткрывая белое плечико.

Аль-Хайрам не отказывал себе в удовольствии смотреть.

И говорил, говорил… Урфин знал, чем эти рассказы заканчиваются, но девочку свою он отдавать не намерен. Именно так. Его. И отдавать не намерен.

Эта мысль, разделенная надвое, но цельная своей сутью, успокоила.

И Аль-Хайрам, несмотря на веселье, все понял верно.

— Я… — после ухода гостя Тисса поникла, — все сделала не так, да?

— Ты все сделала так.

Она больше не сжимается в комок от прикосновения. И позволяет себя обнять, выдыхая с явным облегчением. Ей было страшно оступиться, нарушить очередное нерушимое правило, которые пришлось нарушать, потому что ашшарские правила местным не соответствуют.

Тоже следовало бы подумать.

— Дедушка говорил, что ашшарцы очень обидчивые. И мстительные.

— Это для чужаков.

Аль-Хайрам давно уже среди тех немногих людей, которых Урфин готов считать почти своими. Но не настолько своими, чтобы повторять нынешний не самый удачный опыт.

— Есть люди, с которыми мне приходится вести дела.

Она не стала возражать против возвращения к столу. И послушно опустилась на подушки.

— И когда я принимаю их согласно обычаям их страны, то проявляю уважение. Это ценят. Ложись. Боишься?

— Нет.

— Ты можешь уйти. Если хочешь.

И наверное, для обоих будет лучше, если она уйдет. Вот только упрямства в ней ничуть не меньше, чем любопытства.

— Нет, — отвечает Тисса. — Чем я вас накормила?

Взгляд внимательный, изучающий. И читается в нем, что Урфин сам виноват, что в принципе верно.

— Перцем. Трех сортов.

Он это надолго запомнит. Даже свежие шрамы от такого угощения болеть перестали.

— Все хорошо. — Она не прячется от прикосновения, но пытается взглядом следить за пальцами, которые описывают полукруг по щеке, касаются уха — серег девочка не носит. Не хочет? Или у нее нет?

Конечно, откуда у нее серьги…

По жилке на шее, прислушиваясь к пульсу, который учащается.

— Ашшарцы считают, что чем острее еда, тем крепче любовь. Так что ты сказала ему, что очень сильно меня любишь… мне было приятно.

Когда отдышался.

Кожа на шее очень мягкая, прозрачная почти.

— Вам было приятно есть перец? — Какое недоверие в глазах. Но ни тени страха, и если так, то можно позволить себе чуть больше. Главное, не слишком много.

— Мне было приятно, что он думает, что ты меня любишь. Там это важно. Ашшарец не украдет женщину, если не уверен, что она сможет его полюбить.

Ткань мягкая, шелковистая. И первое прикосновение к груди — очень острожное — остается незамеченным.

— А как он узнает, что…

Тисса задерживает дыхание. Но закрыться или убежать не пробует. И страха в глазах по-прежнему нет. А Урфин ощущает и тонкую шерсть, и батист нижней рубашки, которой точно и нет, и горячую кожу, что, кажется, отвечает на прикосновения.

И вот какого он творит?

— Просто. Она или любит другого, или полюбит ашшарца. Мне остановиться?

— Не… знаю.

— Тебе плохо?

— Нет.

Отвратительная честность, которая дает слишком много свободы.

— А так? — Накрыв грудь ладонью, он поглаживает большим пальцем сосок, контуры которого постепенно прорисовываются под тканью. Ответа нет, и Урфин решается. Наклонившись, обнимает губами, сдавливает легонько. И судорожный выдох — лучший ответ.

Ее грудь легко отзывается на ласку.

И пора бы прекратить, но стоит ли? В конечном счете если девочка не против, то… она не понимает, что с ней происходит. Доверяет. Будет подло воспользоваться этим доверием.

Ее кожа сладкая на вкус. Особенно та бледная, которая на горле.

И Тисса запрокидывает голову, позволяя горло целовать. Хорошая девочка…

— Не испугалась? — Урфин губами касается губ.

— Я взрослая.

К сожалению, больше, чем он себе представлял. Два года… ну да, Урфин не знает, насколько его еще хватит, но не на два года точно.

— А целоваться не умеешь.

Обижается. Серьезная какая. И смешная. Смотрит с упреком, ладошками в грудь уперлась, но не то чтобы отталкивает, скорее не знает, куда ей руки деть.

— То, что вы делали… это так принято?

— Скорее возможно. Тебе не понравилось?

Дергает головой. Значит, скорее понравилось, чем нет, но признаваться в таком стыдно. И переубедить пока не выйдет. А вот лежать с ней в обнимку — не самая лучшая идея.

Лезет в голову… всякое.

— И потом… тоже так будет?

— По-разному будет.

Ответ слишком обтекаемый, и Тисса ждет объяснений. Как-то оно прежде проще было. Урфин точно знал, чего хотел, равно как и женщины, с которыми случалось встречаться.

Никогда у него еще не требовали объяснить, что происходит.

— Боюсь, в первый раз я причиню тебе боль. — Как вообще на подобные темы разговаривать принято? Или Изольду попросить, чтобы просветила? Мысль была трусливой, но весьма заманчивой. Или…

…кажется, Урфин нашел выход.

И надо будет поблагодарить Аль-Хайрама за подарок, который в первую минуту показался вызывающе наглым и даже оскорбительным. Все-таки ашшарцы — мудрый народ.

Особенно это на расстоянии ощущается.

— В той книге, которую тебе подарили…

…хмурится и губу закусывает.

О да, два года — это Урфин крепко себя переоценил. Но ведь все казалось правильным. Логичным. И куда ушла логика?

— Мне не следовало принимать?

— Боюсь, от подарков отказываться не принято. Ашшарцы… отличаются, как ты сама видела. Они такие же люди, но с другой культурой. И в этой культуре многие вещи, которые у нас считают запретными, как раз естественны. Не только у них… люди вообще очень разные.

— Вы много где были.

К сожалению, не там, где должен был бы. Перед миром сложно устоять. Цепь сняли, и вот он, во всем великолепии. Десятки стран. Сотни путей, каждый из которых давным-давно проложен в голове. И как было устоять перед искушением?

А еще обида эта детская…

Если бы Кайя попросил остаться… но он лишь сказал, чтобы Урфин не лез на рожон. Но эти мысли точно не к месту и не к разговору.

И Тисса ждет.

— Та книга о том, что происходит между женщиной и мужчиной. Она на ашшарском, полагаю, но помнится, картинки были весьма подробные.

И есть опасение, что эта книга полетит в камин. Или в Урфина.

Юным девам, воспитанным под гнетом морали, не подсовывают подобное чтение. Остается надежда на врожденное любопытство, которого у девочки явно избыток.

— Вы хотите, чтобы я…

Ну уж нет, приказывать Урфин точно не станет.

— Я хочу сказать, что если тебе интересно, то загляни. Или не заглядывай. Или загляни и закрой, если сочтешь, что тебя это каким-то образом оскорбляет.

Кивок, но какой-то неуверенный.

— Только читай тогда, когда одна будешь. Твоя сестра еще мала. А компаньонка, боюсь, не поймет.